На прошлой неделе президент Украины Виктор Ющенко подписал закон о Голодоморе. Таким образом, спустя несколько десятков лет на официальном уровне признан трагический эпизод уничтожения украинского народа в начале 1930-х годов. Но жертвами массового голода 1932—1934 гг., обусловленного советской политикой насильственной коллективизации, стали не только украинцы. В Беларуси был свой Голодомор, унесший тысячи жизней. Об этом малоизвестном эпизоде нашей истории — в сегодняшнем материале "Е", в основу которого положены архивные документы и воспоминания очевидцев.

К началу 1930-х годов в Беларуси, как и во всем Советском Союзе, между государством и крестьянами велась настоящая война. Государство стремилось выжать из крестьян максимум урожая. Крестьяне же, со своей стороны, делали все возможное, чтобы сбить планы обязательных поставок. Все это в совокупности вело к дезорганизации в сельском хозяйстве. Локальный голод не покидал деревню даже в урожайные годы. Неблагоприятные природные условия 1931 и 1932 гг. ухудшили и без того неважное положение сельского хозяйства. А потом потекли беженцы из Украины, в которой Голодомор начался раньше. Ходоки предупреждали, что такое положение в скором времени будет и в Беларуси.

Первые известия о голоде в Беларуси начали поступать с лета 1932 г.: "Положение в районе [Туровском] с обеспечением хлебом нуждающейся части колхозников до чрезвычайности напряженное. Конец сева в этих [пограничных] колхозах характерен невыходами на работу по причине голодания и невозможности физически работать". С лета 1933 г. сигналы с мест в центр о голоде стали массовыми. В Ушачском районе "многие колхозники уже теперь не имеют хлеба и питаются разными суррогатами". В тяжелом положении, согласно докладной из Житковичского района, находились 33 колхоза района, или около 4,5 тыс. человек. По 68 колхозам зоны Климовичской МТС из 4200 семей 3000 не имели никаких продуктов вовсе.

В Пуховичском районе "во многих колхозах района положение с недостатком хлеба создалось неважное […], имеются случаи заболевания от голода, невыход на работу и т. д.". В колхозе "Перамога" Минского района "колхозники в большинстве случаев питаются травой, которую варят и забеливают молоком.

За последнюю неделю имеются случаи опухания у отдельных колхозников ног, рук, лица, и во время работы валятся с ног […]. Среди колхозников царят упадническое настроение и паника. Ожидают смерти и просят разных лиц забрать у них детей и спасти их от голодной смерти". О чрезвычайно тяжелом положении с питанием сообщали с Гомельщины: "Из 93 колхозов в районе примерно по 45 отсутствуют какие бы то ни было продукты питания как в колхозах, так и у самих колхозников. В колхозе "Вольная праца" умерли из-за отсутствия питания 4 человека, в колхозе "Воля" — 3 человека, в колхозе "Пески" — 2 чел., немалая часть уже заболела — опухают […].".

Из воспоминаний жителей Мозырского района о голоде начала 1930-х годов.

Жильская П. Д. (1917 г. р., д. Слобода): "Был силь-ный голод. К нам шли украинцы. Хотелось им дать. А они нам одежду носили — "дайте вот хоть столечко хлеба". Украинцы приходили и умирали под забором. Падали и умирали. В 1933 г. пришел голод, так отец опух и умер от голода. У матери был порок сердца, умерла. Нас осталось пятеро — младшему три месяца";

Буйновец В. А. (1924 г. р., д. Слобода): "Хлеба не было ни грамма. Голод был. Я помню, мне уже 9 лет было, а этот голод запомнил бы и трехлетний ребенок. Людей очень много умерло. Пухли сильно. Вот под забором сидит, а потом все. Самая страшная смерть от голода. Украинцы приезжали да меняли все. Привозили кофты, материал, меняли на хлеб. Голод там тоже был. Украинцы приходили, прямо под забором умирали".

О том, чем спасались от голода, вспоминают: "Пустой щавель ели, не было его чем забелить, ели пустой. Верабейчы щавель рвали и ели, он по полю растет. Картофли гнилые по полю собирали, толкли да (а) ладки пекли. По лесу ходили, траву собирали, толкли ее, блины пекли. Верас, такая трава есть. С нее цветы. Картошка прошлогодняя, она же уже погнила, крахмал этот. Не дай бог!" (Буйновец В. А. ).

Из письма, квалифицированного как антисоветское, в редакцию сенненской райгазеты "Камунар": "Сами ходим голые, поели всю траву, липовый лист, брагу из Оболи и Янова, а с нас требуют молока, мясо […]. Не знаю, как передать, как вы издеваетесь над нами, писать есть чего да некому читать это: подумать, изгалили Украину — теперь принялись за Белоруссию и послед смерть СТАЛИНУ, долой социализм".

Однако значительно более массовыми были письма несколько другой категории. Поскольку в газетах и по радио ничего не говорилось о реальном положении в стране, авторам писем во власть казалось, что именно их семья, деревня, город переживают наибольшие трудности. Вместе взятые эти письма представляют страшную картину.

Из письма в ЦК ВКП(б) Марка Соболева о положении в Могилевском районе: "Станкевич сам умер от разрыва сердца или, вернее, от того, что он был бессилен кормить свою семью, теперь осталась жена с четырьмя детьми. Ходит, просит милостыню у соседей, вымаливая по две-три картофельки и, сваривши один горшок, этим живет с детьми целые сутки. Ребенок в 1 ½ года выглядит, как трехмесячный, весь черный и высох в орех… Я бы от себя посоветовал создать музей коллективизации и все такие диковины собирать и показать всему миру, до каких ужасов мы докатились".

12 января 1934 г. красноармейцу Космачеву в г. Бобруйск родные из деревни Тихань Климовичского района писали: "Праздники справили хорошо, только кушать было нечего […] [трудо]дней много, около 800, а хлеба получили 3 пуда, а картофель и др. культур совсем не получили, так что обстоятельства наши очень и очень неважные".

Последнее письмо родители написать сами уже не смогли: "Дорогой брат, уведомляю о том, что отец Ваш сильно опух и плох и мать Ваша, а телеграмму послать нет денег, то, пожалуйста, проситесь домой, Ваш отец пока жив, но без сознания, то, пожалуйста, проситесь, хотя Вы и служите на военной службе, то, пожалуйста, извернитесь домой, может быть отца застанете в живых, но мать не заспеете. Сестра Ваша в больнице, так приезжайте, распорядитесь сами, а то у нас хоронить теперь очень дорого. Ямку рыть — все трудодень пропадает…".

Если в 1932 г. основную массу ищущих хлеб составляли украинцы, то в 1933—1934 гг. к ним присоединились белорусы. Так, жители Житковичского района ездили в поисках хлеба в Бобруйск, Слуцк, Туров, Петриков, Старобин и др., в Украину. Однако тревожило такое положение власти прежде всего потому, что "это движение за хлебом не только вредно политически, но оно вредно с точки зрения хозяйственной, т.к. оттягивает из колхозов много рабсилы, ставя некоторые из них в затруднительное положение при выполнении государственных заданий (лесоразработки)".

Районные руководители просили продуктовой помощи, разрешения на использование страховых фондов. Власти с ответом не спешили. Помощь приходила со значительным опозданием и не в требуемом размере. К тому же хлеб распределялся только между колхозниками "по признакам отношения к труду и имущественного положения". Единоличники никакой продуктовой помощи не получали.

Хлебозаготовки, несмотря ни на что, были выполнены. Ноябрьский пленум (1934) принял решение об отмене с 1 января 1935 г. карточной системы на хлеб и некоторые продукты. Этот факт Сталин представил как радикальную экономическую реформу, направленную на развитие в стране товарно-денежных отношений. Низкие карточные цены он охарактеризовал как "дар государства рабочему классу". Положение же в белорусской, как и в украинской, деревне по-прежнему оставалось сложным.

В 1938 г. НКВД подводил результаты разгрома "антисоветского подполья" в БССР. Среди основных обвинений последнего — вредительство в области сельского хозяйства. Это дало возможность списать на врагов народа и вредителей и голод 1932—1934 гг. Согласно этому документу, только в Наровлянском районе за 1932—1933 годы от голода умерли до 1000 человек. Это фактически единственная цифра, которую удалось найти в архивных документах о количестве жертв на территории БССР инспирированного государством мора собственного народа. Учитывая, что точный учет умерших от голода в то время никто не вел, можно предположить, что и известия по Наровлянскому району неполные.

Трагедия заключалась в том, что власть голод не признавала, потому не могла идти речь и о спасении людей: нет голода — нет проблемы. Однако в порядке успокоения общественной мысли были расстреляны 10 руководителей Наркомата земледелия СССР, репрессировано значительное количество республиканских, областных, районных, сельсоветских и колхозных руководителей "за организацию голода в стране".