В разгар свирепствовавшего в Америке и Германии банковского кризиса, в условиях нарастающей депрессии Юджин Мейер вступил в битву за влияние на Федеральный резерв с Федеральным резервным банком Нью-Йорка, находившегося под полным контролем Морганов. Морганы еще сильнее Мейера были заинтересованы в спасении банковских систем европейских стран.

В конце июня 1931 г. Федеральный резервный банк Нью-Йорка договорился с Банком Англии, Банком Франции и Банком международных расчетов о выделении 100 млн долл. на спасение Рейхсбанка Германии. Вскоре немцы затребовали еще 500 млн долл. на спасение своей банковской системы. Хотя Харрисон был склонен согласиться, Мейер и другие банкиры почувствовали, что для долгосрочных обязательств это уж чересчур. Потом правительство Германии обратилось к Федеральному резерву с просьбой не только о дополнительных кредитах, но и о том, чтобы прозвучало – несомненно, лживое -выражение удовлетворенности "здоровым состоянием" немецкой экономики.

12 июля Мейер оказался в Нью-Йорке и по чистой случайности узнал о тайном совещании в Федеральном резервном банке Нью-Йорка, которое было посвящено банковскому кризису в Германии и в котором принимали участие все представители моргановского клана, занимавшие важные государственные посты, в том числе компаньоны Моргана Рассел Леффингвелл и Паркер Гилберт; Алберг Уигин, глава подчиненного Моргану "Чейз нэшнл бэнк"; временно исполнявший обязанности министра финансов Огден Миллс; Оуэн Янг, председатель Совета директоров "Дженерал электрик"; управляющий Федеральным резервным банком Нью-Йорка Джордж Харрисон и его заместитель Рэндолф Берджесс. Собравшиеся уже успели убедить президента Гувера в необходимости выразить удовлетворение состоянием немецкой экономики, Мейер пришел в неистовство. Он доказывал, что такое заявление президента, подкрепленное встречей банковских авторитетов, немцы, да и все остальные, истолкуют как "моральное обязательство помогать Германии", а для нее это будет либо карт-бланш на любые безрассудства, либо источник жестокого разочарования, когда выяснится, что ничего такого не подразумевалось.

Мейер также настаивал, что только Совет управляющих Федерального резерва в Вашингтоне имеет законное право принимать такие обязательства. Вмешавшись в последнюю минуту, Мейер, к счастью, сумел остановить интригу Моргана, добивавшегося от Гувера публичного принятия обязательств. На следующей неделе Гувер при поддержке ориентированного на Моргана юриста и государственного секретаря Генри Стимсона опять высказался за предоставление прямых кредитов Германии, но Мейер сумел убедить его, что лучше договориться о "моратории по частным долгам", так чтобы основные банки мира не настаивали на том, чтобы Германия и другие страны Центральной Европы погасили свои краткосрочные долги, но при этом не втягиваться в операцию по спасению марки и других неустойчивых валют этого региона.

В общем, Мейер сумел переиграть Харрисона. Так что когда в конце сентября Британия приняла гибельное решение об отказе от золотого стандарта, и золото стало утекать из банков США, Мейер сумел вынудить Харрисона – сторонника дешевого кредита – поднять в октябре учетную ставку по Федеральному резервному банку Нью-Йорка с 1,5 до 3,5%, что повысило доверие рынков к доллару и направило золото обратно в хранилища американских банков.

В начале сентября 1931 г., еще до того, как Британия вышла из золотого стандарта, президент Гувер, Юджин Мейер и финансовое сообщество страны пришли к согласию, что Америка нуждается в дополнительных вливаниях денег и кредита и что операцию нужно провести под руководством федерального правительства. Позиции различались лишь в том, что Мейер и другие банкиры хотели возродить Военно-финансовую корпорацию, которая бы напрямую закачивала государственные деньги в экономику, а Гувер хотел использовать свой коронный прием – договориться с деловыми кругами о партнерстве, чтобы частные банкиры предоставили сотни миллионов долларов федеральному кредитному агентству. Гувер создал Национальную корпорацию кредитования, чтобы привлечь 500 млн долл. частных средств и потратить их на спасение отдельных неустойчивых банков. Но когда эта корпорация смогла собрать всего 150 млн долл., Гувер быстро переменил курс и в конце ноября согласился внести в Конгресс законопроект об оживлении покойной Военно-финансовой корпорации под новым именем – Корпорация финансирования реконструкции.

К концу января 1932 г. законопроект прошел через Конгресс, и министерство финансов получило распоряжение влить в Корпорацию финансирования реконструкции 500 млн долл., а самой Корпорации дали право выпустить облигаций еще на 1,5 млрд долл. Корпорация получила право предоставлять кредиты любым банкам и финансовым организациям. Предполагалось, что, полупив защиту от банкротства, робкие банки соберутся с духом и начнут предоставлять кредиты торговле и промышленности, объем денег в обращении резко вырастет и страна вернется к процветанию. Такова была теория, о которой громогласно возвестили президент Гувер, Мейер, Миллс и заместитель министра финансов Артур Баллантайн, компаньон адвокатской фирмы, возглавлявшейся давнишним юрисконсультом Моргана Илайхью Рутом. Не удивительно, что представители тех, кто рассчитывал на получение федеральных денег – коммерческих и сберегательных банков, страховых компаний и кредитно-строительных (а позже ссудосберегательных) ассоциаций, – давая показания в Конгрессе, "расхваливали законопроект, заявляя, что он необходим для выживания рынка денег". Вдобавок ко всему, Корпорация финансирования реконструкции была уполномочена выдавать кредиты железным дорогам, чтобы помочь им выпутаться из долгов и возродить рынок железнодорожных облигаций. Представители железных дорог тоже поддерживали создание Корпорации.

Первоначальный текст законопроекта в редакции Гувера отличался еще большим размахом и уполномочивал Корпорацию финансирования реконструкции предоставлять ссуды "всем bona fide учреждениям", но сенатские демократы, подозрительно относившиеся к чрезмерному усилению экономического влияния исполнительной власти, зарубили это предложение. Говорят, что сенатские демократы также убрали из текста обещание Гувера сделать председателем Корпорации своего протеже Юджина Мейера. Мейер, совмещавший посты председателя Совета управляющих Федерального резерва и главы Корпорации финансирования реконструкции, стал самой влиятельной – в экономическом и финансовом плане — фигурой в правительстве.

По настоянию демократов Совет директоров Корпорации финансирования реконструкции состоял из семи человек – четырех республиканцев и трех демократов. Трое республиканцев получили новые посты по должности: председатель Совета управляющих Федерального резерва (Юджин Мейер), министр финансов (Огден Миллс, в январе сменивший на этом посту Меллона) и представитель Федерального совета по кредитованию сельского хозяйства (Пол Бестор, протеже и преемник Мейера). Четвертым республиканцем в Совете директоров был бывший вице-президент Чарльз Дауэс ("Чикаго рейлроуд").

Корпорация финансирования реконструкции не только унаследовала идеологию покойной Военно-финансовой корпорации, но и была устроена по ее образцу и штат ее был укомплектован во многом из бывших сотрудников корпорации. Генеральный консультант и три ревизора Военно-финансовой корпорации с облегчением заняли прежние посты, а первым секретарем стал Джордж Кукси, прежний директор Военно-финансовой корпорации, который с 1929 г. числился в составе удивительно неторопливой ликвидационной комиссии и дождался-таки возвращения практически на тот же пост. Новая корпорация, подобно своей предшественнице, состояла из восьми подразделений и 33 местных кредитных агентств.

Каждое из кредитных агентств создало консультационный комитет из местных банкиров, чтобы оценивать ситуацию и давать рекомендации о предоставлении кредитов. В результате в руках местных банкиров, ставших распределителями федеральных средств, оказалась значительная политическая и финансовая власть. Более того, Корпорация финансирования реконструкции не была обязана открывать Конгрессу или общественности имена заемщиков и сведения о величине предоставленных кредитов. Таким образом, сама Корпорация и связанные с нею банкиры получили огромные финансовые и политические полномочия. Даже прогрессивистский сенатор Джордж Норрис из Небраски пожаловался, что не мог предвидеть, до какой степени "этот законопроект позволит правительству залезть в дела бизнеса".

Гувер и его помощники оправдывали свои действия временной необходимостью, созданной чрезвычайными обстоятельствами, чем-то вроде мировой войны, в годы которой была создана Военно-финансовая корпорация. Гувер неоднократно говорил о борьбе с депрессией как о войне:

Мы ведем борьбу на сотне фронтов, и это также определенно и несомненно и требует такой же моральной отваги, организованных действий, соединения всех сил и чувства преданности обществу, как и настоящая война.

Юджин Мейер постоянно использовал военные метафоры, а министр Миллс говорил о "великой войне с депрессией… ведущейся на многих фронтах", и особенно "долгая битва ведется… за сохранение нашей финансовой структуры в разгар мирового кризиса".

Руководители деловых и финансовых кругов также пытались оправдать свое желание участвовать в коллективистской по своему характеру Корпорации финансирования реконструкции. Ситуацию помогает понять статья в "Мэгазин оф Уолл-стрит", подытожившая ход дебатов в Конгрессе по поводу законопроекта о создании Корпорации. Автор статьи отмечает, что большой бизнес, "всегда противившийся государственному вмешательству в экономические вопросы", теперь требует такого вмешательства, что крупные банкиры, промышленники и президенты железных дорог поддерживают создание Корпорации финансирования реконструкции. Автор добавляет:

На обвинение в социализме представители деловых кругов отвечают, что в чрезвычайных ситуациях, во время войны, например, правительства всегда принимали удар на себя, потому что только они в состоянии мобилизовать и организовать все силы народа. Во время войны во всех странах устанавливается фактически режим диктатуры, которая может распоряжаться ресурсами всех и каждого; сегодня страна оказалась именно в таком критическом положении.

Корпорация, несомненно, щедро расплатилась с поддержавшими ее деловыми кругами. Секретность кредитов оправдывали тем, что если публика узнает имена получателей ссуд, доверие к ним будет подорвано. Но ведь они как раз и заслуживали отказа в доверии публики, раз сумели утратить силу и устойчивость, и было бы лучше для общества в целом и для здоровья экономики, если бы эти организации обанкротились как можно скорее. С февраля по июнь 1932 г., за первые пять месяцев своей деятельности, Корпорация финансирования реконструкции выдала кредитов на 1 млрд долл., из которых 60% досталось банкам, а 25% – железнодорожным компаниям. Идея заключалась в том, что нужно поддержать облигации железных дорог, потому что большое количество их находилось в собственности сберегательных банков и страховых компаний, аккумулирующих деньги населения. Но на практике большая часть ссуд, полученных железными дорогами, ушла на погашение долгов. Примерно треть полученных сумм пошла на погашение задолженности перед банками. Так, одной из первых 5,75 млн долл. кредита получила железная дорога "Миссури пасифик" для уплаты долга перед "Джи Пи Морган энд компани", а 8 млн долл. получила железная дорога "Би энд Оу" для возвращения долга "Кун, Лёб энд компани". Юджин Мейер был одним из главных энтузиастов этой политики и расхваливал ее как "содействие оживлению" посредством "предоставления денег банкам". Вот это была чистая правда: за счет налогоплательщиков он поддерживал неэффективные банки и предприятия. Особенно характерен случай с железной дорогой "Миссури пасифик" – как только она получила кредит и выплатила долг Моргану, ей позволили немедленно обанкротиться.

Другим следствием предоставления государственных кредитов железнодорожным компаниям было их ускоренное обобществление, потому что Корпорация финансирования реконструкции, являясь крупным кредитором, имела право в ходе реорганизации обанкротившихся железных дорог вводить в правление управляющих от государства.

Если демократы в Конгрессе после августа видели свою задачу в том, чтобы заставить Корпорацию финансирования реконструкции отчитываться в предоставленных кредитах, президент Гувер пытался убедить Конгресс в необходимости не ограничивать задачи Корпорации кредитованием банков и железных дорог, а наделить ее правом выдавать новые ссуды, участвовать в привлечении капитала, в финансировании сбыта сельскохозяйственной продукции внутри страны и за рубежом, в предоставлении кредитов городам и штатам. В конце июля Конгресс утвердил поправки к законопроекту о создании Корпорации и увеличил ее уставный капитал до 3,4 млрд долл. Страдающий от переутомления Юджин Мейер убедил Гувера вставить в поправки к закону пункт о выводе из правления Корпорации государственных чиновников. Но его работу на двух постах высоко оценил Феликс Франкфуртер, который вскоре сделался одним из главных пророков рузвельтовского Нового курса. Франкфуртер телеграфировал жене Мейера, что "Джин… был единственным смелым и эффективным лидером гуверовской администрации в борьбе с депрессией".

Джон Флинн, финансовый журналист, придерживавшийся принципов свободного рынка, совершенно иначе оценивал результаты годичной деятельности Мейера и Гувера. Флинн указывал, что раздаваемые Мейером ссуды, сохраняя уровень задолженности, только затягивали депрессию. "Необходимо ликвидировать чрезмерную задолженность и высвободить [доход] для закупок… Любая попытка… спасти слабых должников неизбежно затягивает депрессию". Нужно позволить железным дорогам пройти через "неизбежный целительный процесс" банкротства.

Тем временем Юджин Мейер в качестве управляющего Федерального резерва хлопотал об усилении инфляции. Мейер сумел убедить Гувера и консервативного сенатора от Виргинии Картера Гласса, руководившего банковским комитетом, и те провели в конце февраля закон Гласса-Сгигалла, который разрешил Федеральному резерву эмитировать деньги, которые тогда еще разменивались на золото, под обеспечение не только золотого запаса, но и облигаций федерального правительства. Этот закон дал Федеральному резерву возможности сильно расширить кредит и понизить учетную ставку, и тот немедленно занялся грандиозной по тогдашним меркам скупкой государственных облигаций на открытом рынке. С конца февраля по конец июля было куплено облигаций на 1,1 млрд долл., так что Федеральный резерв стал обладателем пакета в 1,8 млрд долл. Отчасти целью этой операции была помощь в финансировании огромного по тем временам трехмиллиардного дефицита федерального бюджета за 1932 г.

Известный монетаристский миф, созданный Милтоном Фридменом, согласно которому Федеральный резерв либо намеренно сжал денежную массу, либо допустил такое сокращение, глубоко ошибочен. Под руководством Мейера Федеральный резерв делал все возможное, чтобы раздуть денежную массу, но, несмотря на все усилия, совокупный объем банковских резервов вырос всего на 212 млн долл., а совокупная денежная масса уменьшилась на 3 млрд долл. Как такое могло получиться?

Разгадка в том, что инфляционная политика Гувера и Мейера оказалась попросту вредной. Граждане Америки утратили доверие к банкам и снимали деньги – банкноты Федеральной резервной системы – со своих вкладов (к концу июля объем денег в обращении увеличился на 122 млн долл.), а иностранцы утратили доверие к доллару и требовали золото (золотой запас США сократился за этот период на 380 млн долл.). Кроме того, банки впервые не расходовали всю сумму новых резервов на выдачу кредитов и накапливали избыточные резервы – к середине года объем резервов на 10% превышал нормативные требования.

Согласно принятому объяснению, в ходе депрессии спрос на кредиты со стороны бизнеса понизился, так что закачка в банки новых резервов была равносильна "толканию веревки". В этом популярном объяснении не учитывается тот факт, что у банков всегда есть возможность вложить избыточные резервы в ценные бумаги; им вовсе не обязательно сидеть и ждать появления новых заемщиков. Почему они этого не делали? Потому что неприятности грозили банкам с двух сторон. С одной стороны, в ходе депрессии сильно возросло количество банкротств. Если в 1930-е гг. ежегодно разорялось около 700 банков с общей суммой депозитов 170 млн долл., то с наступлением депрессии за год обанкротилось 17 000 банков с общей суммой депозитов 1,08 млрд долл.

Эта ситуация заставила бы задуматься любого, тем более что в глубине души в банках знали, что поскольку они ведут дело с частичным резервированием, никто не спасется, если вдруг все вкладчики явятся за своими деньгами. С другой стороны, как раз в то время, когда предоставление кредитов стало таким рискованным делом, из-за проводившейся Федеральным резервом политики дешевых денег ставка процента понизилась, что уменьшало стимулы идти на риск. Отсюда и накопление сверхнормативных резервов. Чем сильнее Гувер и Федеральный резерв инфлировали денежную массу, тем сильнее публика и рынок тревожились о судьбе доллара, тем больше людей забирало золото из банков и тем больше вкладчиков снимало деньги со счетов.

Профессор Сеймур Харрис, который позже стал одним из главных американских кейнсианцев, в то время писал, что критики гуверовской администрации были, возможно, правы в своих протестах против инфляционной денежной политики и что проводившаяся Федеральным резервом в 1930-1932 гг. массовая скупка государственных облигаций на открытом рынке "замедлила процесс ликвидации и сокращения издержек, тем самым углубив депрессию".

Герберт Гувер, разумеется, совсем иначе реагировал на бесславный провал инфляционистской программы. Вместо того, чтобы винить себя, он обвинял банки и публику. Вина банков была в том, что, вместо того чтобы выдавать опасные ссуды, они накапливали избыточные резервы. Уже к концу мая Гувер был "встревожен явным нежеланием коммерческих банков способствовать успеху программы наращивания кредитов". Этли Померен, бывший сенатор-демократ от штата Огайо, сменивший Юджина Мейера на посту руководителя Корпорации финансирования реконструкции, гневно осудил бездействие банков: "Я знаю, что говорю, в нашей нынешней ситуации банк, ликвидный на 75% или более и отказывающий в кредите, когда есть надежное обеспечение, это просто паразит на теле общества".

Гувер пошел даже на то, что потребовал от министра финансов Огдена Миллса подтолкнуть банкиров и бизнесменов к тому, чтобы пускать в оборот накопившиеся в банках избытки наличности. 19 мая Миллс создал в Нью-Йорке комитет во главе с Оуэном Янгом, председателем совета директоров моргановской корпорации "Дженерал электрик", и этот комитет попытался организовать картель для поддержания цен на облигации, но, несмотря на выдающийся состав комитета, попытка создать картель, чтобы переиграть рынок, провалилась самым жалким образом43. Идея была тихо похоронена.

Обругав банки, президент Гувер не успокоился и напал на публику, которая опустошала банковские счета, унося домой банкноты и золото. Уязвленный тем, что за 1931 г. люди изъяли из банков 800 млн долл., Гувер громко обругал "предательское тезаврирование". 3 февраля 1932 г. Гувер создал новую организацию "Граждане за реконструкцию", которую возглавил полковник Фрэнк Нокс из Чикаго." Организация немедленно начала шумную кампанию борьбы с отсутствием патриотизма у тех, кто изымает деньги из банков и тем самым подрывает кредит. (Иными словами, снимая со счета свои кровные и требуя от банков выполнить их лживые и вводящие в заблуждения обязательства, люди вскрывали порочный характер кредитно-банковской системы.)

6 февраля для координации своей деятельности встретились высокопоставленные патриоты, противники обналичивания счетов. Присутствовали генерал Чарльз Дауэс, Юджин Мейер, министр торговли Роберт Ламонт и министр финансов Огден Миллс. Спустя месяц Гувер обратился к общественности по вопросу о злокозненности тех, кто хранит деньги дома: "сегодня мы ведем борьбу с теми, кто держит деньги дома", и, выводя деньги из активного оборота, мешает нам выкарабкаться из депрессии.

Позднее президент Гувер гордился, что этим пропагандистским ходом он положил конец изъятию денег из банков, и в самом деле, в июле 1932 г. денежная масса достигла максимального значения 5,44 млрд долл. и увеличивалась до кульминации банковского кризиса в феврале 1933 г. Что ж, тем хуже, поскольку это означает, что ликвидацию неплатежеспособных банков удалось оттянуть на целый год, до последней фазы банковского кризиса в 1933 г.