| Американский журналист Линкольн СТЕФФЕНС описывает свое интервью с британским разведчиком Лоуренсом АРАВИЙСКИМ как самое необычное за всю свою журналистскую жизнь. Человек, способствовавший созданию королевства Ирак, остался таким же таинственным в частных беседах, каким он выглядел в публикациях периода своей политической активности. Материал был написан во время мирной конференции в Париже в 1919, впервые опубликован в журнале "Аутлук энд индепендент" в 1931 и не потерял актуальности по сей день. Нас окружают стереотипы. Многие из них созданы нами же. Предлагаемый вам материал неоднозначен, даже скандален, местами возмутительно циничен, местами шокирующе проницателен. Однако при всем этом интервью с Лоуренсом Аравийским — тот неожиданный угол зрения, под которым иногда полезно взглянуть на себя со стороны. Фрагменты из статьи Линкольна Стеффенса (ARMENIANS ARE IMPOSSIBLE), НАПИСАННОЙ ВО ВРЕМЯ МИРНОЙ КОНФЕРЕНЦИИ В ПАРИЖЕ В 1919г. И ВПЕРВЫЕ ОПУБЛИКОВАННОЙ В ЖУРНАЛЕ OUTLOOKAND INDEPENDENT В I931 г.. Это интервью было моим. Я его задумал и инициировал. Моей целью было выудить что-нибудь у этого пионера Империи о практической политике в Малой Азии и на Ближнем Востоке и мне казалось, что именно я направляю течение беседы. Только впоследствии я осознал, с некоторым шоком, что и он преследовал определенную цель, и целью этой было внушить мне британскую идею американского мандата над армянами. Он говорил серьезно, даже до утомительности скучно, об американском идеализме. Он находил его очаровательным, я полагаю, слишком очаровательным. Мы, американцы, были, по его мнению, чрезмерно идеалистичны, а армяне — чересчур практичны, и таким образом мы дополняли друг друга: мы были целительным средством для них, они — для нас. Два безнадежных случая, в особенности армяне. Я обнаружил, что он относился к армянам с неизъяснимым состраданием, или, если можно так выразиться, обрел определенное знание армян, позволявшее ему понимать, по-человечески, турок и других ближайших соседей армян, когда-либо пытавшихся истребить эту сиротскую расу. Возникало впечатление, что именно это он и считал нужным проделать с армянами, но не высказывался явно. Он полагал, или внушал мне, что туркам не следует браться за это: они слишком примитивны и не являются христианами. Греки же испытывают от этого чрезмерное наслаждение и к тому же они ничего не доводят до конца. Так было со всеми древними соперничающими расами. Они останавливались, не истребив всех армян до единого. Даже если они брались за дело сообща, то неизбежно хоть где-то да оставляли парочку: Адама и Еву, которые, стоило им улучить момент, плодились, плодились и плодились. Так что при следующем посещении Армении там можно было обнаружить миллионы и миллионы армян, смиренных и униженных, но при этом днем занимающихся бизнесом, а по ночам тайно плодящихся и медленно, но верно расселяющихся по свету. Он развернул передо мной все свое мальтузианское отчаяние и ужас перед армянами, так что я чуть было не проглотил всю наживку — полную схему американского мандата над армянами. Меня спас мой американский юмор. — Но почему бы британцам самим не выполнить эту задачу? — спросил я и тонко улыбнулся. Увы! Он не уловил американского юмора. Он подождал, пока с моего лица не исчезла усмешка, и ответил со всей серьезностью: — Буквальное избиение армян, — сказал он, — вызовет скандал, если его совершат британцы. И он пояснил, что, хотя Империя пережила подобный шок и ей предстоит пережить еще, не следует без необходимости сотрясать ее сейчас. — Более того, — протянул он, — британский империализм в этом состоянии заинтересован больше в натуральных ресурсах, чем в человеческих. Британская империя — это прототип мирового управления. Все наши великие проблемы — войны, революции, забастовки, бедствия и т.д. — все это следствие того, что земля не управляется как единое целое. Британия в один прекрасный день положит этому конец. Но Империя сравнительно молода, сравнительно невелика, слаба и обременена проблемами. Подумайте об островах, колониях, стратегических пунктах, морях, торговых путях — всех новых тяготах и ответственности, обрушившихся на Империю вследствие краха германского империализма! Нет. Империя должна быть избавлена от этого в настоящее время. Позже, когда британское владычество распространится с вод до суши, до всей суши, тогда Великобритания сможет выдержать подобный шок, но не сейчас, не сегодня, когда Империя еще находится в младенческом состоянии. Англичане — практичный народ, они не идеалисты. Они осознают, что мировое управление должно быть основано не на "вашей" Лиге Наций, то есть идеях и идеалах, но на реальных вещах — нефти, воздухе, море. — Но, — возразил я, — в Армении есть плодородные земли и богатые месторождения. Он даже не улыбнулся. Он только протянул паузу и затем напомнил мне, что Армения должна быть разделена. В одной части должны быть природные богатства, в другой — ничего, кроме армян. Мандат над армянами должен быть предоставлен Америке. Армения должна достаться не Британии, но столь же мощному партнеру. — Но, — отпарировал я, —- что за польза от природных богатств страны без народа, разрабатывающего их? Шахты, нефтяные месторождения, тучные земли — природные ресурсы, — терпеливо объяснял я ему, — не представляют никакой пользы для капитала без труда. И жители страны являются естественным трудовым ресурсом, самым дешевым и послушным. Я описал ему беспомощность турок и французских банкиров, а также других неработающих людей, пытающихся добывать богатства Армении без армян. — Если мы, американцы, завладеем армянами, — объявил я, — мы сделаем это для их же пользы. Мы должны управлять ими лишь до тех пор, пока они не смогут управлять собой сами. — Да, да, мы все это понимаем, — сказал он. Но я чувствовал, что это не так, и продолжал раскручивать свой силлогизм. — Ну хорошо, — дипломатично заявил я, — вы должны согласиться, что на пути к самоуправлению мы должны будем заставлять армян работать, не обладая объектом труда. Нам будут нужны шахты и земли Армении: не для того, чтобы эксплуатировать их богатства, но в качестве тренажера, для того чтобы привить армянам трудолюбие, бережливость и все христианские добродетели, с тем чтобы обратить их в достойных людей и хороших граждан. Он выглядел обескураженным. Я не понимал в чем дело, пока он объяснился: — У армян нет недостатка в бережливости, — сухо сказал он, — и, конечно, вы знаете, что они христиане, древние христиане? — Но, — сказал я, — армяне должны работать. В этом секрет успеха — все равно, для человека или для нации — в работе, упорной работе. И армяне должны иметь Армению, чтобы работать над ней. — Армяне не будут работать, — заявил он. — Вот в чем беда вашего плана и беда армян. И это беда всех древних рас, некогда цивилизованных, изучивших правила игры, которые, однажды завладев миром и поуправляв им, потеряли власть и деградировали. Они продвинулись вперед в логике, психологии, физиологии. Им не нужен тяжелый труд. Этим они и отличаются от младенческих, в действительности отсталых наций, с которыми вам, американцам, приходилось иметь дело. Примитивные народы всего-навсего ленивы. Их можно заставить работать и развиваться; можно эксплуатировать, если хотите. Они не безнадежны, от них есть определенная польза. Но выдающиеся народы, экс-цивилизованные нации, они не ленивы. Они чересчур интеллектуальны, чтобы работать на других. Вы, новые нации, должны понять на примере старых народов, что современные представители даже великих и славных наций являются неизбежным и естественным продуктом искусственного отбора в обществе, которое заключает в тюрьму храбрых, изгоняет оригинальных, подавляет массу, душит любое отклонение от среднего и культивирует смиренных, ловких и терпеливых. Потому что это соответствует коммерческому типу. Современные греки являются прямыми наследниками эллинов, и их неприятнейшими чертами являются те, что восходят к древней греческой культуре. Не к великим, исключительным личностям — ораторам, певцам и скульпторам, а к средним грекам, практиковавшимся в бизнесе, тем, кто приговорил Сократа к смерти. Египтяне являются праправнуками египетской культуры, запоздалым ответом на загадку сфинкса, так красиво оставленную их предками, сегодняшние арабы — это пыль пустыни. Они забыли искусства, обычаи и ремесла древней цветущей Аравии. Он предвосхитил мой протест: — Древние греки, египтяне, сирийцы, турки, наконец, они тоже имеют своих гениев — поэтов, художников, полководцев, которые завоевывали отсталые народы, и капитанов индустрии, дававших им работу, и они же имеют свой собственный рабочий класс. Но отборные особи — аристократы, богачи — не сохранились. Они попросту не выжили. Дети удачливых, богатых, обладающих властью, привилегированных валились к чертям. Точно так же удачливые потомки трудящихся до седьмого пота, недоедающих, бездуховных и дисциплинированных опустились до уровня тупых рабов, вымерли или были истреблены. Именно средний класс доказал и доказывает способность к выживанию в обществе, низший слой среднего класса. Итак, вы имеете сейчас весь древний мир, заселенный практически одними бизнесменами, мелкими бизнесменами, торговцами, лавочниками, ростовщиками, лоточниками, то есть непроизводителями. Они будут покупать и продавать происходя от покупателей и продавцов, будут победителями в коммерческой конкуренции — из поколения в поколение. Они ездят торговать по всему миру— не созидать, не организовывать, строить, планировать или работать. Их братья, занимавшиеся подобными вещами, погибли, не оставив наследников. Нет, только смиреннейшие, наиловчайшие торговцы выжили; и мы видим их повсюду, упорно прокладывающими свой путь. Я встречал арабов в колонии Южной Америки, торгующих м богатеющих. А что касается сирийцев, греков и армян... — И евреев, — ввернул я. Он проигнорировал. — Мои древние народы, — сказал он, — поедут, куда угодно, где есть рабочие руки, тихо промышляя, смиренно страдая, копя деньги, работая. Да, они работают так, как не снилось рабочим. Они работают, как работают только бизнесмены, долго, тяжело приближаясь к вожделенной прибыли. Но они не будут трудиться. Они не могут. Они не выносят работы за зарплату. Это в них инстинкт, жилка, интеллект, культивированный таким же образом, как мы выводим породу собак путем селекции. У них в крови заложено знание того, что работать за зарплату, даже за высокую, бессмысленно, если вы хотите разбогатеть. Жизнь по шкале заработной платы не предполагает ни выгоды, ни капитала, ни прогресса. Они не говорят об этом. Это для них слишком очевидно. Они живут этим. Они мудры, как могут быть мудры только древние расы. Едва открыв глаза, они видят абсурдность созидательного труда. Для них стоящим делом является лишь выждать, пока материальные блага будут произведены, и затем, каким-нибудь образом, отнять их у производителей. И они знают, как осуществить это, подобно животному, знающему свое дело, — инстинктивно. Так, они будут практиковать медицину, право — любую профессию, которая, как и бизнес, получает свою долю от совершенной, законченной, чеканной формы материальных благ, после того как простой народ произведет их. Но в поте лица своего добывать сырье из земли и производить из него рыночный продукт — нет. Древние народы ненавидят это, а ваши армяне просто не будут. Он помолчал, глядя на меня и, увидев, что я отвел взгляд, вылил следующую порцию своей пропаганды. — Армяне, — сказал он, — наиболее высокоразвитая, интеллектуальная и в совершенстве отобранная раса в мире — с точки зрения цивилизованности. Я снова назвал своих протеже. — Евреи? — повторил он. — Вы уже упоминали их, к моему удовольствию. Это означает, что вы уловили нюанс о древних народах. Евреи — это самый обычный пример древнего, ловкого, интеллектуального народа. И действительно, они обладают инстинктом эксплуататоров. Они выезжают на ростовщичестве. Ну они будут работать. Они не любят работать, но их можно заставить. И они творческие, изобретательные и сентиментальные люди. Среди них все еще есть художники, философы, пророки. Они не совершенны. Они представляют незаконченный продукт цивилизации, полуфабрикат. Я понимаю, почему их боятся и ненавидят: в них есть чувство собственного превосходства древней расы. Но упоминать евреев в том ряду древних народов, о котором я говорю, нелепо. Мои древние расы изгнали ваших евреев из их собственной страны. Евреи не могут наживаться за счет арабов, сирийцев, египтян. Они процветают в Англии, богатеют во Франции и Германии и, конечно, в Соединенных Штатах. Но китайцы, например, абсорбировали евреев, как кит заглатывает мелкую рыбешку, так же и арабы, турки, греки, но что касается армян... Евреи, — продолжал он, переведя дыхание, — евреи сами относятся к армянам так, как европейцы-антисемиты относятся к евреям, и точно так же — греки, гурки — все остальные расы, когда-либо имевшие с ними дело. Они чувствуют, что армяне всех их заставят работать на себя. И так оно и есть. Армяне вмещают в себя все — от евреев и всех остальных рас — и помимо того, они христиане! — Он остановился, ожидая, что я сам сделаю вывод, но, поскольку я не проглотил наживку, продолжил, давая мне еще один шанс. — Армяне, — заявил он, — не должны владеть Арменией, плодородными землями. Они не будут сами работать на них, даже для самих себя. Они хотят только обладать землей как собственностью. Они даже не станут заниматься организацией работ и развитием. Они отдадут землю другим в концессию. Они хотят жить на побережье, в городах, на ренту, прибыли, дивиденды и доходы от торговли, в акциях и звонкой монете, созданных капиталом и трудом. — Таких людей очень много, — возразил я,— армяне не исключение. — Я вижу, вы все еще не ухватили мою точку зрения, — ответил он. —Действительно, есть множество других, кто хотел бы этого. Французская буржуазия идет в этом направлении, к этому склоняются наши английские буржуа, в особенности так называемый высший класс. Это является их идеалом. Они бы хотели ничего не делать, но они не могут. Они безвредны. Они желают только тратить. И они тратят, как вы видите. Даже ваши евреи — транжиры, великие транжиры. Но ваши армяне не будут ничего делать и не будут тратить. Они приобретают и хранят; они продают, но только чтобы снова покупать и получать больше и больше. Развитие такого совершенного, истинно коммерческого духа — это результат эволюции, а в эволюции различают степени. Армяне — это , высшая степень. Я говорю вам: если когда-нибудь армяне получат возможность, если они будут владеть хотя бы одним уголком земли, они завладеют всей землей и заставят работать все остальное человечество. Вот что знают и чего боятся турки, греки и все, кто знаком с ними. — Итак, — отпарировал я,— Армения — для некоего вашего союзника, некоего партнера британского капитала, а армян вы предоставляете нам, американцам. Прекрасно. Возникает два вопроса; что может ваш союзник сделать в Армении без трудовых ресурсов? И что, черт возьми, можем мы, американцы, сделать с армянами без Армении? — О, — сказал он, — есть и другие народы на Балканах, в Малой Азии, Индии и Африке — отсталые нации, действительно отсталые нации, которые будут работать. Они могут быть переселены в Армению. В трудовых ресурсах недостатка нет. Я сослался на Филиппины, Кубу, Сандвичевы острова— все страны, которыми мы успешно управляли. Что6ы убедить его в нашей практичности, я рассказал об иностранных рабочих в Новой Англии, на Юге, на Западе, повсюду. Но я случайно упомянул наших аборигенов, американских индейцев. Он тут же ухватился за это. — Вот оно, — воскликнул он. — Вот что я подразумевал все время! Ваша политика по отношению к вашим индейцам — единственно возможная по oтношению к армянам. — Итак, — сказал я после долгой паузы, — вы полагаете, что именно это мы должны проделать с армянами — убить их всех до единого, — Нет, нет, нет, — поправил он. — Как вы, газетчики, неправильно понимаете и цитируете. Он напомнил мне, что мы настолько идеалистичны и филантропичны, что можем делать все, что угодно, не теряя ни нашего идеализма, ни доброго имени. — Разве был какой-нибудь скандал по поводу ваших индейцев? — спросил он. — И вы никогда не сомневались в вашей правоте. Вы захватили часть Мексики, оккупировали Гавайи, взяли Филиппины и Пуэрто-Рико силами испанских армий, вы купили Датские острова и разместили ваших морских пехотинцев в Центральной Америке. Я убежден, что вы, американцы, можете сделать все, что хотите, и не будете осуждены ни миром, ни самими собой. В этом есть что-то очень значительное, очень полезное для мира. Это позволяет вам осуществить в Армении то, что нужно, — тщательно, постепенно и полностью, не пропуская ни одного армянина, и все без скандала, ни в малейшей степени не ухудшая вашего мнения о себе. — Как я понял, — сказал я, — мы, американцы, — коммерческая культура, как армяне, как все эти древние народы, которые должны быть истреблены. — Он кивнул. — Они полагают, что развивают бизнес, в то время как в действительности культивируют определенную породу людей — расу бизнесменов, зависящих от созидательного труда остальных людей. — Вы, американцы, говорите хорошо, — резюмировал он. — Но пишите осторожно, не слишком ясно и, кстати, не цитируйте меня; я не сказал ничего, ничего...  ЛОУРЕНС АРАВИЙСКИЙТомас Эдвард Лоуренс — более известный как Лоуренс Аравийский — реальная историческая личность. Его жизнь и деятельность окутаны ореолом тайны С детства он увлекался археологией и историей Ближнего Востока. Однако, окончив Кадетский корпус, стал военным летчиком. Был склонен к сочинительству и мечтал о карьере писателя. С 191 б года Лоуренс Аравийский стал советником короля Ирака Фейсала. Его разумные советы и неординарный подход к делу были поистине бесценными в борьбе за освобождение арабских стран от деспотичной власти Османской империи. После войны Лоуренс стал особым советником по арабским делам Уинстона Черчилля. В 1935 году герой арабской революции погиб, разбившись на мотоцикле при довольно таинственных обстоятельствах До сегодняшнего дня ни одна из многочисленных версий его смерти не была признана истинной АРМЕНИЯ ИНОСТРАННАЯ ЛИТЕРАТУРА Ереван май 2006 Перевод Татьяна Мартиросян иллюстрации Артур Акопян La Repubblica: Лоуренс Аравийский был тайным сионистом , утверждает британский историк Английский офицер Томас Эдвард Лоуренс , более известный как Лоуренс Аравийский , поднявший саудовских арабов на восстание против Османской империи, в действительности мечтал о еврейском государстве, которое бы простиралось "от реки Иордан до моря". Как считает британский историк Мартин Гилберт, этот поборник независимости арабов на самом деле относился к ним "с некоторым презрением". Таково мнение британского историка Мартина Гилберта, который опубликовал в газете The Jerusalem Post некоторые фрагменты своей книги "Черчилль и евреи", ожидаемой на прилавках книжных магазинов в ближайшее время. Лоуренс , по словам Гилберта, верил в то, что лишь еврейское государство может помочь арабам "сделать что-то для самих себя", пишет итальянская La Repubblica. По мнению историка, Лоуренс , постоянно носивший галабею (широкую длинную мужскую рубаху, распространенную у арабов), был "убежденным сионистом ". Он был уверен в том, что Израильское государство - единственная надежда для арабов Палестины (полный текст на сайте InoPressa). Если бы существовало еврейское государство, то оно цивилизовало бы арабов. По мнению Гилберта, Лоуренс хотел, чтобы "еврейское государство простиралось от берегов Средиземного моря до реки Иордан" и, как говорит автор, был убежден, что в таком виде оно "никогда не исчезнет". "Откровения" Гилберта были восприняты в Израиле с недоумением. Некоторые читатели The Jerusalem Post напоминают о том, что точка зрения Гилберта противоречит мнению таких ученых, как Майкл Оурен, Митчелл Бард, Дэвид Фомкин, Маргарет Макмиллан, Том Сегев, а ведь все они считаются ведущими специалистами по истории Ближнего Востока. Другие критики готовы воспринять гипотезу Гилберта лишь в целом, подразумевая под "сионизмом" Лоуренса веру в возможность альянса между евреями и арабами. Третьи обращают внимание на то, что "презрение" Лоуренса к арабам не является чем-то необычным - можно вспомнить хотя бы Нельсона Манделу или Ганди, которых сложно заподозрить в сионизме. Наконец, некоторых просто раздражает, что евреи ищут основы сионизма "у гомосексуалиста Лоуренса", в то время как им должно быть достаточно Торы. Некоторая двойственность просматривается в ответах писателя иерусалимской газете. С одной стороны, порожденное веками колониализма презрительное отношение выходцев из британской метрополии к арабам как к дикарям, склонным к инстинктивным реакциям и не владеющих искусством дипломатии, было широко распространено во времена Лоуренса. Тем не менее, многие современные исследователи продолжают приписывать Лоуренсу восхищение смелостью и преданностью арабских повстанцев. Таких взглядов придерживался Уилфрид Тиесайгер и Уильям Гиффорд Полгрейв, которые изучали арабскую культуру и приобщали к ней англичан. Единственным литератором, который не разделял этого восхищения, был Чарльз Доти, автор "Пустынной Аравии", к которой Лоуренс написал предисловие. В этом предисловии, однако, Лоуренс попытался убедить читателя, что автор все же любит Аравию. Наконец, термин "statehood" - "государственность", а не "государство" - Гилберт использовал для обозначения еврейской общности, которая должна "оберегать" арабов. Однако во времена Лиги Наций еще мало кто задумывался о создании такого государства как Израиль. Вокруг света Лоуренс Аравийский Семью, в которой родился 16 августа 1888 года Т. Э. Лоуренс , вряд ли можно назвать типичной для викторианской Англии. За четыре года до этого Томас Чэпман оставил в Дублине свою жену и четырех маленьких дочерей ради гувернантки девочек Сары Мейден. Поселившись в Оксфорде под вымышленным именем Лоуренс , чета обрела внешнюю респектабельность, и в течение следующих девяти лет у них родилось четверо сыновей. Их второй, очень чувствительный сын Томас Эдуард на протяжении всей своей жизни остро переживал из-за того, что он незаконнорожденный. В возрасте 12 или 13 лет юный Лоуренс сломал ногу. То ли из-за плохо сраставшегося перелома, то ли из-за перенесенной в юношеском возрасте свинки мальчик перестал расти, достигнув роста примерно 165 см; из-за непропорционально большой головы, он казался еще ниже. Осенью 1907 года Лоуренс поступил в Колледж Иисуса Оксфордского университета. Может быть, для того, чтобы компенсировать свой маленький рост, Лоуренс выработал некоторые причудливые привычки, и среди них резкий нервный смех, который многим казался неприятным. В мужском мире он казался асексуальным, если не женоподобным. В Оксфорде на Лоуренса огромное влияние оказал Дэвид Джордж Хогарт, археолог, специалист по Ближнему Востоку. Хогарт убедил его писать дипломную работу по военной архитектуре крестоносцев и снабдил студента подробными инструкциями, когда тот в июне 1909 года отправился на Ближний Восток для исследования. Путешествуя по Сирии пешком в одиночестве, "живя как араб среди арабов", Лоуренс влюбился в эту землю и ее людей. Вернувшись в Оксфорд, он сдал с отличием экзамен по истории и окончил университет летом 1910 года. По рекомендации Хогарта Лоуренс был включен в археологическую экспедицию, проводившую раскопки в Каркемише, древних руинах на западном берегу реки Евфрат. Большую часть следующих четырех лет он провел в Сирии. Это были, как он говорил позже, счастливейшие годы в его жизни. Он быстро загорел на горячем солнце и научился управлять 200 рабочими, которые находились под его началом, болтая и шутя с ними на их родном языке. Но глубокий интерес Лоуренса к этому региону объяснялся не только археологией; незадолго до января 1914 года он становится шпионом. Великодержавная политика В мае 1916 года Великобритания и Франция подписали секретный договор - известный как соглашение Сайкса-Пико по именам двух участников переговоров - о послевоенном разделе турецких территорий на Ближнем Востоке на британскую и французскую зоны влияния. Через два дня после триумфального въезда в Дамаск Фейсал узнал горькую правду об ограничении независимости арабов. Заявив, что ему ничего не было известно о секретном договоре, Ло-уренс потребовал от Алленби освобождения от военных обязанностей и разрешения вернуться в Англию. "Не будучи полным дураком, - писал он с горечью в "Семи столпах мудрости", - я мог понять, что все обещания арабам - пустые бумажки". Он сожалел, что позволил своим людям рисковать жизнью за такую незначительную награду; "вместо того чтобы гордиться тем, что мы сделали вместе, я постоянно испытывал жгучий стыд". В этот момент потрясенный Лоуренс понял, что борьбу нужно было вести в коридорах власти, а не в песках пустыни. Вернувшись в Англию, 29 октября Лоуренс предстал перед одним из комитетов британского военного кабинета министров. Его предложением было отбросить соглашение Сайкса-Пико, чтобы выдворить Францию с Ближнего Востока, и разделить Месопотамию и Сирию на три королевства под управлением трех сыновей Хусейна при верховном руководстве Фейсала в Дамаске. Ожидая решения правительства, Лоуренс послал Хусейну телеграмму с предложением прислать Фейсала представителем на мирную конференцию, которая должна была состояться в начале 1919 года в Париже. Но еще раз Лоуренс оказался для Фейсала дурным вестником. Встречая корабль Фейсала в Марселе 26 ноября, он сообщил своему боевому товарищу, что Франция наложила вето на его участие в мирной конференции. В течение декабря и января Фейсал пребывал в Великобритании, где Лоуренс представил его Шаиму Вейцману, лидеру сионистов , которым Британия пообещала после войны еврейское государство в Палестине. Рассматривая семитов - евреев и арабов - как "нераздельное целое", Лоуренс надеялся, что они будут сотрудничать в деле развития Ближнего Востока. За беспрепятственный въезд в Палестину евреи должны были дать Фейсалу денег в долг, чтобы он мог основать свое королевство в Сирии. Война на Ближнем Востоке всегда была второстепенной по сравнению с борьбой против Германии на Западном фронте, и кампания Лоуренса с арабами была названа "вставным эпизодом интермедии". Тем не менее молодой полковник Лоуренс был, по замечанию американского делегата, "самой обаятельной личностью" на мирной конференции, собравшейся 18 января 1919 года. Поскольку Фейсалу не было позволено участвовать в конференции, задачей Лоуренса стало гарантировать сохранение его лояльного отношения к Великобритании. Для Лоуренса врагами теперь стали французы. Немногие разделяли его точку зрения, как среди британцев, так и среди арабов. У Британии появился новый интерес в получении мандата на территории Ближнего Востока - нефть. И правительство не собиралось ссориться со своим военным союзником Францией. Неохотно Фейсал согласился на условия соглашения Сайкса-Пико, в соответствии с которыми обретение арабами независимости откладывалось. Война заканчивается, появляется легенда Потерпев неудачу на мирной конференции, Ло-уренс старался завоевать общественную поддержку шквалом статей в газетах и писем. Позже он стал советником Уинстона Черчилля по Аравии в министерстве колоний. Но это не принесло желаемого результата. Провозглашенный королем Сирии в марте 1920 года, Фейсал был низложен французами в июле -при полном бездействии англичан. В 1921 году Британия возвела Фейсала на трон в Ираке, остававшемся под британским господством еще десятилетие. В то же время его брат Абдулла был поставлен эмиром Трансиордании, другого британского протектората. В 1924 году Хусейна вынудили отречься от власти в Хиджазе и заменили его главой другого племени Ибн Саудом. Разочаровавшись в политике, Лоуренс уехал в Оксфорд, чтобы писать свои полные разоблачений мемуары. Зачем он все это делал? В эпилоге "Семи столпов мудрости" он приводит четыре мотива. Первый мотив, самый сильный, был личный, "отсутствующий в книге, но ни на час, ни во сне ни наяву, все эти годы не покидавший моей головы". Это была - как выявили детективные расследования ученых - любовь к арабскому мальчику по имени Даум, с которым он подружился в Каркемише в 1913 году; свобода для соплеменников этого мальчика, писал Лоуренс где-то еще, была бы "приятным подарком". За несколько недель до взятия Дамаска он узнал, что мальчик умер от тифа - "так что мой подарок стал ненужным", замечает он грустно. Вторым мотивом Лоуренса было чувство патриотизма, желание помочь Великобритании выиграть войну. Третьим -была интеллектуальная любознательность, "желание почувствовать себя вдохновителем национального движения". А четвертым мотивом было стремление Лоуренса сделать собственную жизнь "символом той новой Азии, которую явило нам неумолимое время". Был ли Лоуренс героем? Или бесстыдным карьеристом? Искренне ли он был предан движению арабского национализма? Или просто использовал доверчивые арабские племена для увековечения британского империализма? Или речь в этой истории идет вовсе не о преданности народу и его делу, а об одержимости недостижимой любовью? | 
