Планетарное человечество исторически входит в очередной виток цивилизационного развития, драматически манифестируя противоречивость современных моделей социоприродного бытия, болезненный крах идеи глобализма. Обнаруживается несомненный факт: замысел однородной мировой целостности, противоречащей мультикультурной сущности социального взаимодействия, был идеологически ничтожным.

Одновременно на фоне распада «недоглобализма» идет стремительное становление нового технологического уклада: цинично разъятая национально-политическими интересами цивилизация переходит на виртуальные рельсы Индустрии 4.0. Индустриальный императив технологически объективно (то есть насильно), по своим законам стягивает мировое общество в цивилизационный конгломерат, противодействуя тем самым раскройке всечеловечности на национально самодостаточные автаркии.

Равнодействующей этим течениям истории становится утверждение идеологии глокализма — формирование региональных кластеров мирового целого, выборочно объединяющих отдельные государства, способные к выработке коллективно-самостоятельного вектора бытия. Это и есть геополитическая конфигурация полицентричного мира, то есть воплощение его многополярной архитектуры.

В среде нового технологического уклада возникает прельщение радикальной высокотехнологичной зачистки всего накопленного культурно-цивилизационного и гуманистического опыта человечества. Возникают и стремительно возрастают геополитические соблазны, которые создают риски кардинального, «инновационного» переопределения исторического бытия человечества.

В целом же текущие обстоятельства мировой социокультурной, технокультурной и геополитической динамики дают основания предполагать, что планетарный социум входит в фазу исторической сингулярности. То есть в состояние фундаментальной неопределенности перспектив и стратегий дальнейшего развития цивилизации.

https://expert.ru/expert/2022/30/istoricheskiy-gorizont-tekhnokratizma/

В либеральной, гражданской трактовке оно действительно является молодым, неразвитым и весьма близоруким. История российского государства была весьма недружелюбна, а порой жестока к проявлениям вольной гражданственности, зачастую подавляя тенденции к развитию оппонирующих государству и государю общественных структур. В этом смысле сформировавшееся после распада СССР российское общество едва ли не впервые получило возможность массово проявлять гражданскую сознательность (или несознательность), пользоваться невиданной доселе свободой. Отсюда и повальная вестернизация и консьюмеризм, порой избыточный – отражение неопытности и даже наивности российского общества в данном аспекте гражданского развития.

Только за XX век наша страна пережила две мировых войны, распад двух империй и две гражданские войны – на долю кого ещё пришлись соразмерные испытания? Наш стратегический, да и бытовой менталитет по-прежнему основан во многом на имперской закваске и ценностях. Включая такие, казалось бы, далёкие пережитки прошлого, как готовность идти на жертвы и ради безопасности, и ради этой самой имперскости, а также связанное с обоими этими началами острое чувство территориальности. Из всех стран Европы, вероятно, только в России инвестбанкиры и менеджеры, мало вовлечённые в политику, ещё могут искренне радоваться тому, что их армия овладела важным городом в соседней стране. Забывая при этом, пусть и на время, об экономической цене вопроса.

Как следствие российское общество проявляет чудеса зрелости и живучести в условиях стратегической опасности.

.....невероятно быстрая и последовательная адаптация почти всех частей российского общества – богатой и бедной, провластной и антивластной – к новым политическим и экономическим реалиям. Даже массовый исход части верхнего среднего класса, причислявшего себя к так называемым “Global Russians”, который часто принимается за свидетельство паники и хаоса, носил едва ли не более организованный и хладнокровный характер, чем российская же военная операция. Безусловно, был элемент паники, но по большей части люди подспудно готовились к возможным шокам.

Российское общество не парализовано паникой и не пребывает в растерянности от неожиданно навалившегося международного давления. Оно сосредотачивается, и эта сосредоточенность может и должна стать главным ресурсом России сегодня, способным до известной степени перекрыть экономическое, технологическое и медийное превосходство Запада.

Противостояние России со странами коллективного Запада, развивавшееся с 2014 г., с началом российской военной операции на Украине переросло в активное противоборство. Иными словами, «большая игра» перестала быть игрой. Она стала войной – тотальной, но пока гибридной, поскольку в настоящее время вооружённый конфликт на Украине носит опосредованный характер. Опасность эскалации в направлении прямого столкновения, однако, не только существует, но даже увеличивается.

Вызов, с которым столкнулась Россия, не имеет аналогов в нашей истории. Дело не только в том, что на Западе у нас не осталось не то чтобы союзников, но даже потенциальных партнёров. Частые сравнения с холодной войной середины и второй половины ХХ века неточны и скорее способны дезориентировать. В условиях глобализации и новых технологий современная форма противоборства не только более объёмна, чем предыдущая, но и гораздо более интенсивна. В конечном счёте главное поле ведущейся борьбы находится внутри страны – там же, где расположен основной объект противоборства.

Асимметрия противников, дисбаланс наличных сил и возможностей между ними огромны. Опираясь на это, США и их союзники вместо сравнительно консервативных стратегий сдерживания Советского Союза – геополитического (containment) и военно-технического (deterrence) – поставили гораздо более решительные цели, фактически означающие исключение России из мировой политики как самостоятельного фактора и полное разрушение российской экономики. Успех этой стратегии позволил бы Западу во главе с США окончательно решить «русский вопрос» и создать благоприятные возможности для победы в конфронтации с Китаем.

Такой настрой противника не предполагает серьёзного диалога, поскольку перспектива компромисса – прежде всего между США и РФ – на основе баланса интересов практически отсутствует. Новая динамика российско-западных отношений – это обвальный разрыв всех связей, усиление давления Запада на Россию (государство, общество, экономику, науку и технику, культуру и так далее) по всем линиям. Это уже не разлад между противниками периода холодной войны, ставшими затем (неравными) партнёрами, а проведение всё более чёткого водораздела между ними, исключающего с западной стороны любой, даже формальный нейтралитет отдельных стран.