Европейская организация по ядерным исследованиям (ЦЕРН) с первого декабря этого года закрывает доступ российским ученым к Большому адронному коллайдеру (БАК) в Швейцарии. Решение коснется почти пятисот научных сотрудников, которые участвовали в экспериментах на исследовательской установке, созданной усилиями множества стран. Особый вклад в разработку БАК внесла Россия. О том, что это решение означает для отечественной фундаментальной науки и как оно отразится на международном научном сотрудничестве, в интервью «Известиям» рассказал президент НИЦ «Курчатовский институт» Михаил Ковальчук.

— Журнал Nature сообщил, что с первого декабря этого года сотням наших физиков запретят доступ к Большому адронному коллайдеру (БАК). Выбор у ученых есть — отказаться от работы в российских институтах и перейти в иностранные. Есть уже понимание — как они поступят?

— Что будет делать каждый физик персонально, я не знаю. Но я могу сказать о проблеме в целом. Во-первых, в ней нет ничего нового. Эта история длится уже почти год. В ЦЕРНе уже год назад приняли решение отказаться от наших услуг. Сейчас фактически они его реализовывают. Любые расторжения отношений, в том числе и научных, это всегда болезненно и тяжело. Потому что рвутся связи, традиции, научная деятельность.

Но я позволю себе сказать, возможно, для кого-то странную вещь: для российской науки это положительный момент, так как для развивающихся сегодня в России мегапроектов надо много ученых, инженеров.

— Можно об этом подробнее?

— У нас есть большая программа по развитию в стране установок мегасайенс, запущенная указом президента. Под нее выделены огромные деньги — более полутриллиона рублей на достаточно короткий срок — до начала 2030-х годов. Деньги выделены на создание уникальной, не имеющей в мире аналогов инфраструктуры мегасайенс.

Мы разрабатываем, создаем и строим установки по всей стране. Самый мощный в мире высокопоточный нейтронный исследовательский реактор в Гатчине (ПИК. — «Известия»). Уникальная установка, сочетающая рентгеновский лазер на свободных электронах и ускоритель синхротрона в Протвино, на нашей площадке под Москвой. Новый синхротронный источник четвертого поколения СКИФ (Сибирский кольцевой источник фотонов строится в наукограде Кольцово Новосибирской области. Две экспериментальные станции СКИФа предназначены для Вирусологического центра «Вектор». — «Известия»). Новая установка «Российский источник фотонов» (РИФ предназначен для исследования белков, молекулярных и атомарных структур. — «Известия»), на острове Русский в кампусе Дальневосточного федерального университета. Синхротрон рентгеновской литографии в Зеленограде, который был построен еще в советское время, но заморожен. Сегодня мы полным ходом его запускаем. Работает Токамак (тороидальная камера с магнитными катушками. — «Известия») в Курчатовском институте.

То есть у нас в течение ближайших пяти-семи лет будет самая совершенная, самая современная, самая мощная исследовательская инфраструктура в мире.

— Смогут ли российские институты трудоустроить физиков, лишившихся работы в ЦЕРНе? Какие существующие проекты могут их заинтересовать с профессиональной точки зрения?

— Наши физики, работая последние 15 лет за границей, конечно, приобрели там полезный опыт. Но, с другой стороны, они пришли туда со своими идеями, умениями. Ведь многие западные научные проекты, которые сегодня есть, например лазер на свободных рентгеновских электронах в Германии (Free Electron Laser, FEL. — «Известия»), Токамак — международный термоядерный реактор во Франции (ITER, International Thermonuclear Experimental Reactor) и еще целый комплекс установок, фактически в основе всех лежат идеи советской-российской науки. То есть мы — интеллектуальный донор.

У нас всегда были одни из лучших в мире установок для ядерной физики, для физики высоких энергий, элементарных частиц, для синхротронно-нейтронных исследований. Например, у нас в Протвино протонный ускоритель У-70, как в ЦЕРНе, он входит в тройку мировых лидеров в этой области. Таким образом, ученые, работавшие за рубежом, сегодня смогут сосредоточиться на исследованиях на отечественных мегаустановках мирового класса.

По поручению президента на базе Курчатовского института создан уникальный Центр меганауки. Туда входят все установки, которые я перечислил. И существующие сегодня, работающие полным ходом, и те, которые будут созданы в ближайшие годы. В этот центр уже вступили Белоруссия, Узбекистан, Таджикистан, сейчас мы обсуждаем вопрос вступления Казахстана, Ирана.

— Вклады российских институтов и фондов составляли около 4,5% бюджета для экспериментов на БАК. Как это скажется на работе ЦЕРНа?

— Действительно, помимо того, что мы интеллектуальный донор и фактически все эти проекты были запущены благодаря приходу российских ученых на Запад, в Европу, мы были и одним из крупнейших финансовых доноров. Например, мы внесли в проекты суммарно более €2 млрд за последние десятилетия. Только один проект — лазер на свободных электронах (FEL) — стоил €1 млрд 200 млн. 50% внесла Германия, 29% — Россия, а больше десяти европейских стран внесли менее 20%. Мы туда поставляем большое количество разных технологических решений.

Вам один пример: в ЦЕРНе в качестве основы для наблюдений бозона Хиггса создано четыре калориметра. Это огромные, высотой с пятиэтажный дом, специальные детекторы, состоящие из сотни тонн кристаллов вольфрамата свинца. Единственная страна, которая смогла разработать и вырастить эти кристаллы в таком количестве, — это мы. Или же эксперимент по изучению кварк-глюонной плазмы — был предложен и реализован практически полностью российскими учеными. Поэтому пусть они думают о том, какие последствия теперь у них будут от нашего ухода. Во всех смыслах. И в финансовом, и в интеллектуальном.

— Для кого эта ситуация более болезненна — для российской науки или для мировой?

— Мы всегда были величайшей научной державой, в том числе в области мегасайенс. Это началось с атомного проекта, который реализовывали в Соединенных Штатах и в Советском Союзе. Поэтому мы и американцы были фактически единственными странами, которые полномасштабным образом разработали и придумали эти установки. Например, любой ускоритель в мире, встречные пучки, коллайдер — все это было придумано в России. В каждом ускорителе существует принцип автофазировки. И он был предложен академиком Векслером. Само синхротронное излучение было предсказано у нас академиками Померанчуком и Иваненко. Масса важнейших вещей была впервые создана у нас. И сегодня ситуация не сильно изменилась.

Токамак на юге Франции — строится международный термоядерный реактор, создается тороидальная камера с магнитными катушками. И она называется русским словом «Токамак», такой же международной аббревиатурой, как «спутник». То есть реализуется то, что было придумано 50 лет назад в Курчатовском институте.

Мы остаемся лидерами в этой области и сегодня усилим свои позиции.