"Мне идет 66-й год, возраст большой. Много прожито и много пережито" - такими словами начинаются воспоминания одного из руководителей ведомства внутренних дел в последние годы Российской империи, действительного статского советника Константина Дмитриевича Кафафова.

Юрист по образованию (окончивший Петербургский университет со степенью кандидата) на вершину государственной службы Кафафов поднялся с низших должностей. 3 октября 1888 г. в чине коллежского секретаря он был назначен в канцелярию сенатского департамента и к 1892 г. достиг назначения секретарем в чине титулярного советника. Следующие 25 лет проработал в судебном ведомстве, в прокурорском надзоре, судьей, членом судебных палат. В 1912 г. начался новый этап его карьеры, связанный со службой в Министерстве внутренних дел. 2 апреля он был назначен вице-директором Департамента полиции. Какого-либо опыта работы в политическом розыске у него не было, и на него были возложены сугубо бюрократические функции, главным образом он, как вице-директор, отвечал за отделы, связанные с законодательной деятельностью, и как член совета министра представлял Министерство в различных междуведомственных комиссиях и совещаниях. Наиболее серьезная работа была им проделана в Совете по делам страхования рабочих.

В дни Февральской революции 1917 г. Кафафов, подобно многим высшим чинам царской администрации, был арестован. 4 марта Временное правительство учредило Верховную следственную комиссию для расследования противозаконных по должности действий бывших министров, главноуправляющих и прочих высших должностных лиц, переименованную через несколько дней в Чрезвычайную следственную комиссию. 24 мая Комиссия вынесла постановление, в котором указывалось, что "принимая во внимание возраст Кафафова, его семейное положение и болезненное состояние", а также "по самому свойству деяния" дальнейшее содержание его под стражей представляется мерой излишне строгой. Заключение в одиночной камере Петропавловской крепости заменялось домашним арестом, а с 31 мая дело свелось к подписке о невыезде из Петрограда.

24 августа Кафафов ходатайствовал о разрешении выехать в Тифлис и его отпустили. В течение трех лет он жил в Тифлисе, в Баку, в Крыму, а в ноябре 1920 г. эмигрировал в Турцию, затем переселился в Сербию, где и скончался в 1931 г.

В июне 1929 г. Кафафов закончил свои воспоминания, страницы из которых, посвященные его пребыванию в бывшем российском Закавказье, приводятся ниже с небольшими сокращениями.

*** *** ***

…Я не буду описывать крушение государства российского. Об этом написано много как теми, кто всемерно содействовал этому разрушению, так и сторонними наблюдателями.

Мое повествование скромное.

Лето после освобождения из [Петропавловской] крепости я провел в Петрограде, так как был обязан подпиской не отлучаться никуда из места жительства. Осенью я подал ходатайство в Чрезвычайную следственную комиссию о разрешении мне переехать на Кавказ, в Тифлис. После усиленных просьб, наконец, разрешение это было дано мне, причем от меня отобрали подписку о том, что я обязуюсь явиться в Петроград по первому требованию Чрезвычайной следственной комиссии. 11 сентября 1917 г. Я с семьей выехал на Кавказ.

Мы приехали в Тифлис 17 сентября. Осень в этом году на редкость была хороша. Но революция сильно отразилась на жизни города. Хлеба не было. Вместо хлеба приходилось есть какую-то мякоть из отрубей и соломы. Даже кукурузы, которой на Кавказе обычно бывает довольно много, в этом году было мало. Дороговизна остальных продуктов росла не по дням, а по часам, а в довершение всего в городе начались самые бесцеремонные грабежи. Гра­били днем на улице. Встречают, например, грабители на улице хорошо оде­тую даму, молча провожают ее до квартиры и, подходя к ее подъезду, неожи­данно предлагают ей раздеться - снимают с нее все сколько-нибудь ценное, не исключая ботинок и шелковых чулок, затем сами звонят в звонок у подъезда и быстро скрываются с награбленным, а несчастная жертва на удивление прислуги или близких, открывших дверь, является домой чуть ли не совсем нагая. Такому способу ограбления подвергались не только женщины, но и мужчины, и даже дети. Кроме того, участились и обычные ограбления квар­тир. Чрезвычайно участилось и хулиганство. На улицах шла непрерывная пальба. Власть не в силах была справиться с этим.

Впрочем и власти, в сущности, не было. После Февральской революции в Тифлисе образовалось коалиционное правительство Закавказья из предста­вителей Грузии, Армении и бакинских татар. Коалиционная власть, однако, не была сильна, так как у нее не было сплоченного единства и солидарности. Вообще на Кавказе и ранее согласовать интересы кавказских татар и армян было очень трудно, нелегко было примирить интересы грузин с армянами. Между армянами и татарами вражда была постоянная. Эта вражда вела свое начало в далеких прошлых отношениях турок к армянам, периодически раз­ражавшихся жестокими избиениями армян в Турции. Неприязненные отно­шения грузин к армянам объяснялись захватом всей торговли и городских имуществ на Кавказе армянами. Кроме того, грузины, как наиболее спло­ченный элемент и наиболее революционный, старались доминировать в ко­алиции, но такое стремление их встречало противодействие и со стороны армян и со стороны татар.

Между тем революционное движение в России все более и более углуб­лялось. Вскоре после моего приезда в Тифлис (в конце октября 1917 г.) полу­чены были сведения из Москвы о захвате там власти большевиками. Начался полный развал армии. Взбунтовавшиеся банды солдат потянулись с фронта домой беспорядочной, шумливой вооруженной толпой, угрожая безопаснос­ти лежащих на пути городов. Связь с центральным русским правительством прекратилась. В это время, пользуясь положением вещей, грузины решили осуществить давнюю заветную мечту - провозгласить свою независимость. Вчерашние представители грузинского народа в Государственной думе, а во время революции - в совете рабочих и солдатских депутатов, Чхеидзе, Чхен­кели и Гегечкори, убежденные интернационалисты - социал-демократы, меньшевики, неожиданно на родине превратились в ярых националистов ­патриотов. Было срочно созвано Учредительное собрание. Провозглашена независимость Грузии, выработаны основные законы - и Грузия преврати­лась в самостоятельную социалистическую республику.

Необходимо признать, что грузины оказались опытными и искушенны­ми дельцами в революционной работе. Отдавая дань требованиям револю­ции, они сумели, однако, все эти требования направлять в желательном для их руководителей смысле. Так, например, по образцу Центральной России и у них образовался совет рабочих и солдатских депутатов, хотя собственно в Грузии рабочих вообще мало, а фабричных рабочих почти нет, так как там всего имеется 2-3 табачные фабрики, а своих солдат вначале и вовсе не было. Тем не менее - зараза сильнее логики - и такой совет образовался. Но руководители грузинского самостийного движения сумели и этот рево­люционный институт захватить фактически в свои руки. В сущности, члены совета рабочих и солдатских депутатов, члены Учредительного собрания и, наконец, члены парламента - если и не были одни и те же лица, то во всяком случае были политические единомышленники, не только не мешав­шие друг другу, а напротив того, взаимно друг друга поддерживающие.

Из грузин наиболее энергичными и боевыми работниками оказались имеретины. Грузины подразделяются на несколько племен: на карталинцев, живущих в низовьях главным образом в Тифлисской губернии, на имеретин, мингрельцев и абхазцев, живущих в Кутаисской губернии. Из них карталин­цы наиболее мирные жители Грузии. Более горячим темпераментом отлича­ются имеретины и вообще жители гористых местностей. В мирное время имеретины главным образом занимались отхожими промыслами, к чему по­буждала их как скудность их природы, так и прирожденная предприимчи­вость характера. Лучшие повара и прислуга как в Закавказье, так и на Север­ном Кавказе были по преимуществу из имеретин. Когда же социалистичес­кие учения и революционное движение стали проникать в Закавказье, наи­более восприимчивыми последователями их оказались имеретины. Они же захватили революционное и самостийное движение и в Грузии. Основы языка у всех грузин общие, но каждое племя имеет свои особенности, свое произношение и свои обороты речи. Понимают они друг друга сравнитель­но свободно. Почти все фамилии в Карталинии оканчиваются на "швили" - Мгалоблишвили, Хошиашвили и др. "Швили" В переводе означает "сын", у имеретин фамилии оканчиваются на "дзе" - Чхеидзе, Думбадзе, Джа­марджидзе и др. "Дзе" по-имеретински тоже означает "сын". Таким образом фамилии как бы происходят от представителя рода, но, кроме того, в Име­ретии имеется много фамилий, происхождение которых может быть объяс­нено, вероятно, тем, что родоначальники их явились на Кавказ в давно прошлые времена с запада, так например: Орбелиани, Жордания и пр. Че­рез Кавказ, как известно, проходили почти все народы с востока на запад. Несомненно, что часть из них оседала на Кавказе, сохраняя свой тип и некоторые из старых обычаев. Особенно это можно наблюдать в горах, в горных аулах.

В 1911 г. летом я с несколькими лицами московского судебного ведом­ства отправился пешком по Военно-осетинской дороге, идущей от урочища Св. Николая (недалеко от Владикавказа) до Кутаиси. Я не буду описывать чарующих красот природы в горах Кавказа, величественной картины Цейс­кого ледника на высоте 9 тыс. футов, и редкой по живописности долины реки Риона. Укажу только на то, что нас поражало удивительное разнообра­зие типов и обычаев в разных местах, недалеко сравнительно отстоящих друг от друга. Так, наряду с обычными типами горцев, по большей части темными брюнетами и брюнетками, нам в одном ауле пришлось встретить редкой кра­соты девушку лет 16-ти, светлую блондинку с небесного цвета голубыми гла­зами. Причем в этом ауле почти все женщины оказались блондинками. В сакле у родителей указанной девущки нас угостили напитком, который пред­ставлял собою обыкновенное домашнее пиво. На наш вопрос, откуда у них этот напиток, они ответили, что у них в ауле спокон веку все сами варят его. Возможно, что в этом ауле осела небольшая часть немецких племен, прохо­дивших через Кавказ.

Вообще Кавказ, несмотря на свою сравнительно небольшую террито­рию, изобилует народностями. Его населяют: русские, грузины, имеретины, абхазы, мингрельцы, сваны, татары, в горах живут лезгины, осетины, ингу­ши, кабардинцы и пр. Грузины в громадном большинстве православные, хотя имеются и грузины католики, но их немного. Горские же племена по преимуществу исповедуют ислам. В массе грузины не отличаются религиоз­ностью. Как только Грузия была провозглашена независимой социалисти­ческой республикой, естественно, немедленно же была объявлена не только свобода вероисповедания и равноправие всех религий, но и разрешено было внерелигиозное состояние, а в связи с этим допускались и гражданские по­хороны, без участия духовенства. Несмотря на то, что гражданские похороны были лишь разрешены и похороны по обрядам своей религии не возбраня­лись, гражданские похороны стали сравнительно довольно часто применять­ся. Однако они производили тяжелое впечатление на верующих и вызывали открытые протесты. Так что, когда в это время умер сын главы государства, то его чрезвычайно торжественные похороны были устроены с участием ду­ховенства, причем в народе пущен был слух, что духовенство приглашено по настоянию женщин, близких покойнику. Впрочем, даже у большинства лю­дей религиозно настроенных религия имела главным образом внешний, об­рядовый характер, с большой примесью суеверия, а не внутренний, идей­ный, каковое явление наблюдается вообще у народов востока - у греков, армян и пр. Вот почему ряд явлений часто физического характера, последо­вавших после объявления независимости, сильно повлиял на грузин и выз­вал у них религиозный подъем.

Прежде всего их напугал небывалый уже давно град, сильно повредив­ший в целом ряде местностей виноградники и фруктовые сады - един­ственный источник средств к существованию местных жителей. Затем пыл­кое воображение было поражено рядом катастрофических землетрясений, закончившихся гибелью целого города Гори. Народ стал видеть в этом гнев Божий и решился умилостивить его молитвами. В некоторых, ближайших к г. Гори, селениях были даже отменены воскресные базары, так как стали говорить, что Богу неугодны торжища по воскресеньям. Появились, как все­гда бывает в таких случаях, предсказатели, которые пугали народ. Грузинс­кое правительство, прислушивавшееся к народному настроению, пошло на уступки. Представители власти стали появляться в церквах на торжествен­ных общественных богослужениях и даже подходить прикладываться к кре­сту и руке церковнослужителей. Благодаря такому настроению антирелиги­озное движение несколько затихло и совершенно пустующие до сих пор церкви стали понемногу заполняться народом.

Еще до провозглашения независимости грузины объявили автокефалию своей церкви. Грузины давно добивались этой автокефалии. Насколько при­поминаю, впервые разговоры об этом начались при императоре Александре III и возобновлялись при императоре Николае II. Но эти разговоры ни к чему не приводили, так как наш Правительствующий синод находил, что в одном и том же государстве не может быть двух самостоятельных православ­ных церквей, да еще при условии, что православная религия является гос­подствующей в стране. Однако грузины никак не хотели с этим примирить­ся: считая свою церковь старшею по времени, они находили несправедли­вым подчинение ее более молодой русской церкви.

Грузины, как указано выше, вообще не отличаются большой религиоз­ностью, в особенности же их интеллигенция, поэтому стремление грузин к автокефалии скорее можно было объяснить политическими соображениями, желанием добиться какой-нибудь автономии, хотя бы в области церковной, чем побуждениями религиозного характера. После же революции, когда воз­ник вопрос о полном отделении Грузии от России, естественно встал опять на очередь вопрос об автокефалии грузинской церкви. Поэтому грузины и поспешили с осуществлением этого проекта.

В старом Мцхетском соборе с большой торжественностью была объяв­лена автокефалия грузинской церкви и посвящен в католикоса епископ Кирион, бывший в 1905 г. епископом Орловским и Савским. Кирион при­нял титул католикоса "всея Грузию"; это подражание титулу русского пат­риарха - "всея России" звучало несколько комично, ибо вся Грузия состо­яла в ту пору всего из двух губерний, Тифлисской и Кутаисской; Батумская область перешла к грузинам лишь в 1920 году.

(…)

Немедленно же после объявления независимости Грузии сконструиро­валась и местная власть. Был избран постоянный парламент, образованы министерства, и во главе правительства встал старый социал-демократ Ной Жордания, бывший ранее мелким служащим у нефтяника Нобеля в Баку. Ночные рубашки с тесемками вместо галстука были сняты, и члены нового правительства надели крахмальные воротнички, облекались в визитки и свои социал-демократические головы покрыли буржуазными цилиндрами. Осо­бым щеголем оказался наиболее даровитый из них, Гегечкори, занявший пост министра иностранных дел. В числе первых его дипломатических шагов было расшаркивание перед немцами. Новоявленный дипломат оказался пло­хим политиком и верил в непобедимость немцев, будучи, очевидно, в душе большим поклонником немецкого бронированного кулака. Впрочем, о сно­шениях некоторых грузинских групп с немцами имелись сведения еще в 1914 г., в начале войны. Но слухам этим тогда не было придано значения ввиду того, что близкие ко двору представители грузинского дворянства, а за ними и все грузины считались беззаветно преданными престолу.

Грузинские министры оказались и хитрее и опытнее министров Вре­менного правительства. Они не разогнали всех служащих по администрации и полиции, как это сделали министры Временного правительства. Напротив того, все грузины, служившие по этим учреждениям, остались, а некоторые даже получили более ответственные посты. А суровости и энергии социали­ста министра внутренних дел, проявленных им в борьбе с врагами независи­мой Грузии и порядка в ней, мог бы позавидовать сам Плеве. Аресты, высыл­ки сыпались из социалистического рога изобилия, не считаясь ни с какими принципами и проблемами свободы, о которых еще так недавно кричали эти социал-демократы с трибуны русской Государственной думы.

Первой очередной заботой грузинского правительства явилась необхо­димость возможно скорее и безболезненнее сплавить из пределов Грузии самовольно возвращающихся с фронта русских солдат. Эта обязанность глав­ным образом была возложена на бывшего члена Петроградского совета рабо­чих и солдатских депутатов Чхеидзе, он встречал войска, произносил речи, убеждал солдат поскорее возвращаться домой, к ожидающим их семьям, и на всякий случай указывал им на возвышающуюся на противоположном пра­вом берегу р. Куры Давидовскую гору, говоря, что там сосредоточено гро­мадное количество пушек и в случае сопротивления в один миг все вагоны с солдатами будут "превращены в прах".

Как известно, Тифлис расположен в котловине по обоим берегам реки Куры. На левом берегу местность менее возвышенная, чем на правом. По самому высокому месту левого берега проходит главная ветвь Закавказской железной дороги, соединяющая Баку с Батумом. Правый берег Куры значи­тельно выше левого и заканчивается довольно высокой горой, возвышаю­щейся над городом - гора эта называется Давидовской - по церкви св. Давида, построенной посередине горы около небольшого ключа, бьющего из горы. По преданию, здесь некогда, когда еще вся гора была покрыта лесом, жил отшельник св. Давид. Здесь же, в ограде церкви, погребен бессмертный автор "Горя от ума" Грибоедов. Вот на этой горе грузины для устрашения возвращающихся с фронта солдат соорудили на вид грозную батарею из 2-х пушек, взятых у русских же.

Сладкими речами и пушечными угрозами грузинским властям удалось переправить возвращающиеся с фронта войска за пределы Грузии. Не менее удачными оказались и дипломатические попытки грузинского дипломата. В первой половине 1918 г., месяца теперь не помню, в Тифлис неожиданно прибыл небольшой эшелон германских войск с пушками и музыкой. И пора­зительная вещь. Утром пришли немцы, в полдень на главных улицах были поставлены по одному немецкому солдату без ружей с одним тесаком, и в городе сразу восстановился полный порядок; с этого дня можно было воз­вращаться домой глубокой ночью без всякого опасения нападений. Так силен был на востоке авторитет немцев. Немцы вели себя в Тифлисе тактично. Они установили полный порядок в городе. Штаб их расположился в одном из домов на Головинском проспекте. Каждый день около дверей штаба выве­шивались сведения о ходе войны. По вечерам на Головинском проспекте играла музыка; но дни немцев были уже сочтены. Грузинские дипломаты ошиблись.

После прорыва в сентябре 1918 г. Солунского фронта положение нем­цев стало тяжелым: фронт их еще держался, но они чувствовали надвигавшу­юся катастрофу. Объединившиеся под общим командованием маршала Фоша союзные войска готовились к решительному удару. Ввиду всего этого немцы спешно свертываются и покидают Тифлис. Грузинам волей-неволей при­шлось менять ориентацию и обратиться к англичанам.

Вскоре пришли англичане. Приход их не был так торжественен, как появление немцев. По-видимому, среди грузин они не пользовались таким обаянием. Да и сами англичане относились к грузинам холодно и свысока. Англичане во внутренние дела грузин не вмешивались и, как всегда и везде, задались целью извлечь побольше выгод из своего прихода на Кавказ. Они усиленно стали вывозить нефть из Баку и марганец из Грузии.

Как только Грузия объявила свою независимость, ее примеру последо­вали армяне и бакинские татары. На территории Эриванской и части Елиза­ветпольской губернии, населенной армянами, была образована Армянская республика, а на территории Бакинской и другой части Елизаветпольской губернии, населенной татарами, - Азербайджанская республика. Азербай­джаном до этого времени называлась часть персидской территории, при­мыкающая к России. Баку и его окрестности, до завоевания их русскими, составляли особое ханство, которым управляли Баки-ханы, бывшие васса­лами персидских шахов. На берегу Каспийского моря, над теперешним го­родом, возвышался замок Бакиханов. Ханство было бедное, жители занима­лись скотоводством и рыбной ловлею.

О нефти тогда и понятия не имели, а выбивавшиеся местами из земли газы способствовали созданию религиозного культа огнепоклонников, под­держивавших благодаря этим газам в своих капищах вечный огонь. После принятия персами ислама религия эта постепенно стала распространяться и среди бакинских и других кавказских татар и горцев. Род Бакиханов прекра­тился. Бакинская и Елизаветпольская губернии давно уже вошли не только в пределы русского государства, но понемногу стали приобщаться и к русской культуре. Представители местного населения в большинстве случаев были уже воспитанниками русских учебных заведений. Им и во сне не снилась независимость, которой у них к тому же, в сущности, никогда и не было. Но жизнь фантастичнее самой богатой человеческой фантазии. И вот бакинс­ким татарам неожиданно представилась возможность организовать собствен­ную нефтяную республику, и они для пущей важности решили изобрести себе предков - в лице якобы существовавшего некогда на их территории самостоятельного Азербайджана. Из всех новоявленных республик богаче всех была Азербайджанская республика, благодаря своим нефтяным источникам. Затем шла грузинская, имевшая марганцевые копи и уголь. Самой бедной оказалась армянская - у нее не было даже ни одного сколько-нибудь при­личного города. Ибо главный ее город, Эривань, представляет собой до­вольно захудалый провинциальный губернский городок, который нельзя сравнить даже с Баку, не только что с Тифлисом. Все три республики, в особенности в первое время, жили исключительно за счет оставшегося от России наследия в виде всевозможных складов продовольствия, обмундиро­вания и вооружения. Все это имущество они бесцеремонно поделили между собой, причем львиная доля всего досталась грузинам, потому что почти все крупные склады находились в Тифлисе и его окрестностях.

Ни фабричной, ни заводской, ни сельскохозяйственной промышленно­сти сколько-нибудь развитой не было ни в Грузии, ни в Армении. Перед новоявленными государственными образованиями неотложно встал вопрос о выяснении средств к существованию. Изысканием этих средств в первую очередь и занялись финансовые органы новых республик. Прежде всего они приступ или к печатанию своих собственных денежных знаков. Закавказские боны, выпущенные триединым правительством Закавказья, скоро были за­менены бонами - грузинскими, армянскими и азербайджанскими. Выпус­кались эти боны, конечно, без соблюдения эмиссионных правил и без обес­печения хотя бы части их золотой наличностью. В них лишь указывалось, что они обеспечиваются всеми государственными имуществами страны, но какова была ценность этих имуществ, едва ли знали и сами органы власти. Власть, казалось, больше заботилась о внешней красоте бон, щеголяя друг перед другом причудливыми рисунками эмблем своего государственного мо­гущества на своих кредитных знаках, чем их действительной кредитоспособ­ностью. Как ни странно, но на Закавказской бирже - дальше их котировка не шла - грузинские боны стояли выше остальных, за ними следовали азер­байджанские и последними были армянские.

Одним из социалистических мероприятий грузинского правительства была национализация природных богатств. В самом Тифлисе существовали горячие серные источники, которые были использова­ны владельцами их, частными лицами, путем устройства над этими источни­ками общественных бань. Бани эти носили названия своих владельцев. Так, были бани: Ираклиевская, принадлежавшая некогда Ираклию, царевичу гру­зинскому, и перешедшая впоследствии к его наследникам; сумбатовская, принадлежавшая князьям Сумбатовым; Орбельяновская, при надлежавшая князьям Джамбакури-Орбельяновым, Бебутовская, принадлежавшая князь­ям Бебутовым; Мирзоевская, принадлежавшая известным одно время на Кавказе богачам Мирзоевым, и пр. Местное население охотно посещало эти бани, и доходность их росла по мере роста населения города. В 1913 г. в Тифлисском городском самоуправлении возбуждался было вопрос о скупке всех этих бань у частных владельцев и, ввиду целебных свойств их, об уст­ройстве в месте их расположения лечебного курорта. Начались даже перего­воры с собственниками, но война помешала осуществлению этого намере­ния. Грузинское социалистическое правительство решило вопрос проще, оно просто отняло эти бани со всеми постройками и принадлежащими к ним землями у частных владельцев - как природные богатства недр земли. Самая же национализация была произведена тоже несложно. С течением времени число владельцев отдельных бань значительно возросло. Ввиду этого, для удобства управления ими, бани эти обычно общим собранием владельцев их сдавались в аренду. Грузинское правительство пригласило арендаторов и объя­вило им, что впредь до особых распоряжений оно оставляет эти бани в их аренде и поручает им отныне арендную плату вносить в казну, ввиду нацио­нализации бань. Затем оно известило об этом собственников, обещая упла­тить им стоимость построек. Однако до самого своего крушения ничего им не уплатило.

Оставшись без хозяев и их постоянного наблюдения за чистотой и поряд­ком в банях и не уверенные в завтрашнем дне, арендаторы все силы свои напра­вили на возможно большую эксплуатацию вверенного им имущества, не обра­щая никакого внимания на состояние этого имущества. В результате уже через несколько месяцев бани оказались крайне запущенными и загрязненными.

Национализированы были тоже и марганцевые копи. Дальше выпуска бон и национализации недр земли опытные социалисты, но плохие финансисты ­грузины не пошли, да и идти было некуда. На Кавказе существовала поговорка, что "грузины веселы потому, что едят лобио (фасоль) и пьют вино". Действи­тельно, в Грузии умеют пить, и вино у них хорошее для того, кто привык к нему. И лобио они едят много и любят его, даже запекают его в особый хлеб из кукурузы. Но между обычным весельем и государственным строительством ди­станция огромного размера. От вина и лобио можно быть веселым и насытить собственный желудок, но насытить государственную казну трудно.

Как я упоминал раньше, особенно тяжелое положение было у армян. Окруженные с одной стороны - враждебно настроенными татарами, с дру­гой стороны - грузинами, тоже не совсем дружелюбно к ним относящимися, они задыхались на своей небольшой территории. Ранее, при царском правительстве, армяне захватили в свои руки почти всю торговлю на Кавка­зе, не исключая и нефтяной промышленности в Баку. Не только вся крупная торговля, но почти и все дома в Тифлисе принадлежали им, и они уже при­выкли считать Тифлис своим, как вдруг разразилась революция и переверну­ла все вверх дном, и им пришлось замкнуться в Эриванской губернии, где единственным утешением для них являлся Эчмиадзинский монастырь, в ко­тором проживал глава их церкви - католикос всех армян. Но для практичес­ких армян это утешение было слабое. Им хотелось чего-то более реального, и они пустились в авантюру.

Без объявления войны, неожиданно, армяне двинули свои войска по направлению к Тифлису, очевидно, внезапным ударом думая захватить город и обосноваться в нем. Однако поступок их вызвал бурю негодования среди грузин, которые стянули к Тифлису свою регулярную армию; кроме того, отовсюду стали стекаться в Тифлис вооруженные люди и [в срок] не дольше двух дней грузинам удалось выставить против армян армию в несколько ты­сяч человек. Грохот орудий слышен был уже на окраинах города. Война, без особых, впрочем, крупных результатов, продолжалась несколько дней. Гру­зины задержали продвижение армян и начали переходить в наступление. Но все это надоело англичанам, и они послали небольшую свою воинскую часть встать между воюющими сторонами и предложили последним свое посред­ничество, которое, к обоюдному удовольствию сторон, скоро привело к мир­ному соглашению.

(…)

Я выехал из Тифлиса [в Баку] в конце ноября 1918 года. Народу в поезде было очень много: наше купе было набито, на четырехместных диванах сидело по шести человек. Как только мы перевалили грузинскую границу, в вагонах стали появляться звероподобные лица, вооруженные до зубов; они открыва­ли двери купе, осматривали пассажиров и молча покидали вагон. Оказалось, что это татары из окрестных деревень, ищущие в поезде армян. Незадолго перед этим были погромы, сначала армяне громили татар, а затем татары армян. Страсти не успели улечься. В поезде передавали, что накануне татары извлекли из поезда двух армян и тут же на станции убили их.

На другой день утром мы прибыли в Баку. Меня сразу же поразила разница между Баку и Тифлисом. Баку с внешней стороны оставался таким же, каким он был до революции. Русская речь, русские люди, русские войска ­отряд генерала Бичерахова. Жителям Баку после захвата власти в России большевиками пришлось пережить многое. Прежде всего, вскоре после боль­шевистского переворота в России - вспыхнуло большевистское восстание и в Баку. При содействии рабочих местным армянским и русским большевикам удалось захватить власть в свои руки. Немедленно же были национализирова­ны все частновладельческие нефтяные промыслы. В это время армянами был устроен жестокий погром мусульман, были разрушены и уничтожены огнем несколько зданий и много народу убито и искалечено.

Большевизм недолго продержался в Баку. Почти одновременно с при­ходом в Тифлис немцев прибыли в Баку турки. Они быстро ликвидировали большевизм и восстановили в городе порядок, но и турки пробыли в Баку недолго. После прорыва Солунского фронта турки, так же как и немцы, покинули Кавказ. После их ухода вскоре вспыхнул погром армян, устроен­ный турками, своей жестокостью не уступавший армянскому погрому. В се­редине 1918 г. в Баку с персидского фронта прибыл генерал Бичерахов со своим отрядом. Благодаря присутствию русских войск в городе быстро вос­становился порядок. К этому времени и власть в новообразованной респуб­лике успела окончательно сконструироваться. Во главе правительства встал присяжный поверенный Хан Хойский. Образован был парламент, в который вошли несколько русских членов. Затем составлен был коалиционный Совет министров с двумя русскими министрами - бывшим членом совета при на­местнике кавказском от Министерства финансов И.Н. Протасьевым в каче­стве министра финансов и местным коммерсантом Лизгаром в качестве ми­нистра торговли и промышленности.

Отряд Бичерахова весною 1919 г. ушел к Деникину. Из Баку на смену ему пришли англичане. Англичане относились к бакинцам довольно благожела­тельно. Они посоветовали им расширить коалицию и предоставить в мини­стерстве два или один портфель армянам. Этот совет формально был принят, хотя фактически почти не осуществлялся, слишком велика была взаимная не­приязнь между армянами и татарами, в особенности после недавних взаимных погромов. После прихода англичан бакинцы окрепли и новоявленная Азер­байджанская республика стала постепенно разворачиваться. Значительная часть служащих в азербайджанских казенных учреждениях состояла из русских. От­ношения к ним местных властей и населения были самые доброжелательные, и сравнивать эти отношения с отношениями грузин и армян не приходится. Интересно отметить то обстоятельство, что в Азербайджанской республике все делопроизводство и вся официальная переписка велись на русском языке, ко­торый, к слову сказать, являлся и международным языком в сношениях между собой всех трех закавказских республик. Только в парламенте говорили по-турецки, да и то не все. Установить точно юридическую природу закавказских республик довольно трудно, так как они не успели кристаллизироваться и находились еще в периоде организационном и революционном.

Грузинская республика по своей конструкции - с парламентом, с от­ветственным министерством - вполне отвечала принципам народовластия. Что касается Азербайджанской республики, то она носила довольно смешан­ный характер. Министры здесь назначались и не из членов парламента, кро­ме того, не был ясно проведен принцип ответственного министерства, ибо в своей работе они больше отчитывались перед главою правительства, чем пе­ред парламентом. Некоторые из министров, как, например, русские мини­стры, и вовсе не ходили в парламент, а с другой стороны, парламент был не только законодательным органом, но и органом управления и надзора и до­вольно бурно обсуждал все вопросы жизни и управления страной, хотя иног­да и с большим запозданием.

Армянская республика представляла собой нечто среднее между Азер­байджанской и Грузинской республиками. Во всех трех республиках не было звания президента республики, а его обязанности исполнял глава правитель­ства. Таким главою в Грузии был Ной Жордания, в Азербайджане – Хан Хойский, а в Армении, если память не изменяет мне, Хатисов. Особеннос­тью Азербайджанской республики была ее армия, организованная полным генералом русской службы Мохмандаровым, кавалером двух офицерских Георгиев. Эта армия была устроена, вооружена и обмундирована по русско­му образцу. Сам генерал Мохмандаров все время ходил в русской военной форме, с двумя Георгиями, и пуговицы на мундире носил с орлами. Почти весь офицерский состав состоял из бывших русских офицеров, вследствие чего и команда, по крайней мере первое время, велась на русском языке. Никто этому не удивлялся и никто против этого не протестовал. А сам Мох­мандаров даже в парламенте говорил по-русски.

В этом отношении татары сильно отличались от грузин. В Грузии с пер­вых же дней объявления независимости во всех учреждениях не только пере­писка, но и разговоры стали вестись на грузинском языке. Армия тоже была организована на особый, грузинский, вернее, западноевропейский, образец, хотя и была вся обмундирована и вооружена русским обмундированием и русским оружием. Весь офицерский состав грузинской армии был заполнен грузинами, служившими в русской армии. Вообще русских на грузинской службе осталось очень мало, вот почему большинство русских перебралось в Баку. Не стеснял русских в Азербайджане и вопрос о подданстве, так как с этим вопросом, по крайней мере по отношению к русским, там не счита­лись. Русские, несмотря на свое подданство, могли занимать всякие должно­сти, до министра включительно. Хотя закон о подданстве и был принят парламентом, но на практике он почти не применялся до конца дней Азер­байджанской республики. Тогда как грузины успели провести в жизнь свой закон о подданстве. По этому закону, между прочим, автоматически стано­вились грузинскими подданными все лица, проживающие в пределах Грузии с известного срока (до объявления Грузией своей независимости). При этом лица, не желавшие переходить в грузинское подданство, обязаны были зая­вить об этом в течение определенного срока.

Из всех народностей Кавказа более всех любимы были в России - гру­зины, из всех народностей Кавказа после революции хуже всего стали отно­ситься к русским - грузины. И, как ни странно, татары - мусульмане ­оказались самыми благодарными России за то, что она сделала для них. При этом многие татары искренне заявляли, что они не радуются своей независи­мости, не верят в нее, что им при русской власти жилось неизмеримо лучше, чем при своей независимости. Об этом неоднократно говорили лично мне многие крупные бакинские деятели. Так думали не только интеллигентные люди, так думал и простой народ.

Я лично раз был свидетелем следующей сцены. Как-то по дороге я за­шел в одном глухом переулочке в лавчонку купить спички. Почти одновре­менно со мной вошел в ту лавку незнакомый мне русский офицер, который, сняв свою форменную фуражку с русской кокардой, положил ее на прила­вок. Неожиданно хозяин лавки, немолодой уже татарин, схватил эту фураж­ку и стал целовать русскую кокарду. Затем со слезами на глазах он обратился к нам с горьким упреком на ломаном русском языке: "Зачем вы убили Царя Николая, ах, как нам хорошо жилось при нем, все было, правда была, деньги были, хлеб был, в солдаты наших детей не брали, а теперь - правды нет, денег нет, хлеба нет, детей в солдаты берут; вчерашний кондуктор конки ­сегодня министр, что он понимает. Ах, зачем вы убили Царя..." Мы, сконфу­женные и растроганные, поспешили выйти из лавки - что мы могли отве­тить ему? Выходя, я заметил слезы на глазах офицера. Так ценил простой татарский народ бывшую русскую национальную власть.

В бакинском парламенте, как во всяком правоверном парламенте, не­медленно же образовались политические партии. Из них более крупная и влиятельная была партия под названием "мусават". К этой партии принадле­жали наиболее интеллигентные представители Азербайджана. К ней принад­лежал и глава правительства Хан Хойский, большинство министров и такие видные местные деятели, как присяжный поверенный Али Мардан бек Тон­пчибашев, выехавший в Париж в качестве делегата республики для защиты ее интересов, бывший товарищ министра торговли и промышленности Али бек Алиев, Али бек Макинский, известный нефтяник Асадулаев и другие. Несмотря на то, что в эту партию входили люди интеллигентные, никто, однако, из них не мог отчетливо детализировать мне программу своей партии: все ограничивались обычно объяснением, что программа их приблизительно та же, которая была у русской кадетской партии.

Следующая по величине партия называлась "Ихтиат", она считалась более консервативной партией и была главным образом сторонницей панисламизма. В этой партии состояли наиболее шовинистически настро­енные элементы. Наконец, третья партия называла себя партией независи­мых социалистов; состояла она по преимуществу из более молодых людей, довольно поверхностно знакомых с социалистическими учениями и боль­ше бравирующих своей принадлежностью к социалистической партии, чем понимающих сущность социализма. Один из таких членов партии на мой вопрос, в чем сущность их партийной программы, с гордостью ответил мне, что они социалисты-интернационалисты, и притом независимые, потому что не зависят ни от кого: ни от II, ни от III Интернационала.

Русские члены парламента составляли русскую группу без определен­ной программы. Организованная работа в парламенте, естественно, еще не могла наладиться. Большинство членов парламента принадлежало к партии мусават, которая главным образом и руководила этой работой.

В Баку я устроился юрисконсультом по вольному найму при Министер­стве торговли и промышленности, во главе которого стоял русский министр Лизгар. Работа главным образом заключалась в составлении контрактов по продаже нефти и покупке разных товаров. Летом 1919 г. я перевез в Баку семью. Устроился, но не надолго. Осенью заболел мой старший сын, 19 лет, энсудативным плевритом. По совету докторов я перевез семью обратно в Тифлис, а сам вернулся в Баку. Вскоре покинули Баку англичане, и Азербай­джан был предоставлен самому себе. Уход англичан, впрочем, не вызвал ни­каких перемен.

Наступил 1920 год. Неожиданно в середине марта, по старому стилю, я получил телеграмму от жены, что сыну очень плохо. Я выехал в Тифлис, но сына в живых уже не застал. Похоронив сына, я решил остаться некоторое время в Тифлисе, тем более что приближалась Пасха. После Пасхи я, нако­нец, решил вернуться в Баку. По обыкновению я отправился на городскую станцию купить железнодорожный билет. Против всякого ожидания билетов не оказалось, так что я решил взять его на вокзале. Уложив свои вещи, я пошел на кладбище на могилу сына. Кладбище находилось недалеко от на­шей квартиры во дворе церкви Иоанна Богослова. Побыв некоторое время у могилы сына, я вернулся домой и послал младшего сына за извозчиком. Еще на могиле сына меня охватило какое-то тяжелое предчувствие, я передал об этом жене, пояснив, что мне очень не хочется ехать в Баку. Жена стала про­сить меня остаться и отпустила извозчика, которого привел сын. Я облегчен­но вздохнул, прилег на кровать и заснул как убитый. Рано утром в Тифлисе были получены сведения о занятии Баку большевиками. Весь поезд, в кото­ром я должен был ехать, был захвачен ими врасплох.

Я нарочно подробно описал мой сбор в Баку, чтобы указать, как сцепление ряда обстоятельств, на первый раз кажущихся случайными, спасло мою жизнь, так как, несомненно, попадись я в руки большевиков, я был бы убит. Они перестреляли в Баку целый ряд лиц, в том числе и Лизгара, хотя он уже давно покинул пост министра торговли и промышленности и жил простым обывате­лем. Я привел этот случай без комментариев, но и без всяких преувеличений, пусть каждый толкует его по мере своего понимания. Несколько дней спустя я шел как-то в Тифлисе по Головинскому проспекту. Вдруг я почувствовал, что кто-то трогает меня по плечу. Я оглянулся. Около меня, улыбаясь, стоял быв­ший грузинский посол при Азербайджанской республике, доктор ... (фамилию его я забыл). Он знал меня потому, что мне не раз приходилось просить у него визу в Тифлис. "Счастлив ваш бог, что вас не было в Баку, даже я насилу сбе­жал", - смеясь заметил он. "Ну, а как мое положение здесь?", - спросил я его. "Здесь вы можете быть спокойны, мы страна права и культуры".

Однако в этой стране права и культуры скоро появился дипломатический представитель большевиков. Очевидно, большевики считали, что оче­редь грузин еще не настала. Занятые войной с Польшей и Врангелем, они боялись осложнений в случае серьезного сопротивления грузин, почему воп­рос о занятии Грузии отложили и даже согласились признать независимость Грузии и войти с нею в дипломатические сношения. Соглашение состоялось и было подписано в Москве, вскоре после чего в Тифлисе появился дипло­матический представитель большевиков, который в первый же день приезда произнес зажигательную речь с балкона своей квартиры. Первая речь его успеха не имела, но подготовка большевизма в Грузии началась.

Баку был занят большевиками без сопротивления. Ночью подошел к городу большевистский бронепоезд и город был занят, причем бакинские рабочие на нефтяных промыслах, уже ранее распропагандированные, под­держали большевиков. Говорят, что все это произошло так неожиданно, что некоторые министры были арестованы в театре.

Было ли это так или нет, утверждать не могу. Одно бесспорно, что 25-тысячная армия республики с боевым генералом во главе не оказала ни­какого сопротивления, несмотря на чрезвычайно выгодное свое стратеги­ческое положение, так как дорога, по которой наступали большевики, шла по узкой береговой полосе Каспийского моря, которую, по мнению воен­ных, чрезвычайно легко можно было защищать сравнительно небольшими силами. Однако армия, не имевшая ни прошлого, ни настоящего, оказалась неспособной к какому-нибудь сопротивлению. Но и осведомленность влас­ти оказалась ниже критики. Усыпленные ласкающим шумом нефтяных фон­танов, они не слышали и не чувствовали надвигающейся грозы, поглотив­шей их в один миг. Впрочем, злые языки говорили, что будто бы генерал Махмандаров на вопрос правительства о том, в течение какого времени он может оказать сопротивление большевистской армии в случае ее наступле­ния, ответил: "Не более двух часов". Я думаю, однако, что этот слух неверен и придуман впоследствии, так как генерал Махмандаров, хотя и знал цену своей армии, но так ответить не мог, потому что не отличался вообще ост­роумием.

По своему обыкновению большевики, захвативши Баку, проявили свою всегдашнюю жестокость в виде целого ряда расстрелов и бесчинств. Затем вновь были национализированы нефтяные источники. Перестроены на большевист­ский лад все учреждения, ограблены все сколько-нибудь состоятельные лица. Словом, началось большевистское мракобесье. Бедные татары, рискуя жизнью, в женских одеяниях, бросив все свое имущество, спасались бегством, прокли­ная служителей шайтана (по-татарски - дьявола). Для меня было ясно, что занятие Грузии большевиками - лишь вопрос времени. Учитывая это и при­нимая во внимание успехи Врангеля в Крыму, я решил ехать в Крым.

В конце мая 1920 г. я выехал из Тифлиса в Батум с тем, чтобы оттуда морем перебраться в Крым. В Батум я приехал накануне ухода оттуда англичан и передачи ими Батумской области грузинам. Город был украшен грузинским флагом. Масса народа съехалась в батум со всех концов Грузии на это торжество. По улицам стройными рядами проходили войска, сначала английские, с радостными лицами людей, возвращающихся домой. За ними следом торжественно вступали в город грузинские войска, оглашая воздух звуками музыки и грохотом орудий. Публика восторженно встретила свои войска.

Как раз на другой день после этого торжества назначено было отплытие в Крым парохода с русскими под покровительством французов. Утром рано я нанял носильщика и, поручив ему нести вещи из гостиницы, сам пошел вперед, не говоря, куда нужно идти. Эта предосторожность была не лишней, так как грузинские власти под давлением большевистского представительства не очень сочувственно относились к отъезду русских в Крым на пополнение врангелевских кадров. И еще накануне нашего отплытия у ряда русских в Батуме были произведены обыски. Подходя к пристани, я увидел, что ее охраняют несколько французских солдат, которые проверяют пропуска. На пароходе меня встретил русский офицер, знавший меня еще по Петербургу. Он радостно приветствовал меня: оказалось, что он ведает регистрацией отъезжающих русских и тут же в списке, бывшем у него в руках, отметил мою фамилию.

Как-то радостно сразу стало на душе, когда я вступил на борт парохода. Русская речь, русские люди. И опять на время где-то там, в тайниках сердца, засветилась надежда. На этом пароходе, под защитою французского флага, мы чувствовали себя в полной безопасности. Действительно, с палубы мы видели, как к пристани подошли какие-то грузинские полицейские, но французы их быстро и без церемоний отогнали. Уже за полдень, когда пароход наполнился людьми, мы медленно отчалили от пристани и вышли в открытое море.

Погода стояла чудная. Море было совершенно спокойно. Боже, что ждет нас… Кончились ли наши испытания, или это только минутная передышка… Такие мысли бродили почти у всех, и это чувствовалось без слов… Я расположился на ночь на палубе. Что это была за ночь. Из глубины моря на горизонте, точно после купанья, подымалась громадная, круглолицая, вся блестящая, серебряная луна, весело улыбаясь и точно поздравляя нас с возвращением на родину. Я смотрел на небо, усеянное звездами, и так хорошо, хорошо было на душе. Много лет прошло с тех пор, но таких ощущений я больше не испытывал никогда. Долго, долго на пароходе никто заснуть не мог. Ночь зачаровывала всех. Лишь к утру стали слышаться то здесь, то там похрапывания, задремал и я. На следующий день к вечеру вдали показался берег Крыма.

Журнал "Вопросы истории", 2005, №№ 7, 8