Фрагмент из двенадцатой главы книги Уильяма Ф. Энгдаля "Столетие войны: англо-американская нефтяная политика и Новый мировой порядок"
Когда в начале 1990-х годов Советский Союз прекратил свое существование, в разных уголках мира зародились большие надежды, о том что мир вскоре увидит новую эру мира и процветания. Последующее за этим десятилетие принесло, мягко говоря, разочарование. ... Япония : ранить первого гуся в стае
Одним из самых главных вызовов роли США в мире после Холодной войны стала огромная новая экономическая сила их японского союзника, в мировой торговле и банковском деле. За послевоенный период Япония выстроила свою экономическую мощь осторожными шагами, всегда оглядываясь на своего военного покровителя, Вашингтон.
К концу 1980-х годов Япония рассматривалась как ведущая мировая экономическая и банковская сила. Люди заговорили о “Японии, которая может сказать нет” и о “японском экономическом вызове”. Американские банки пребывали в глубочайшем со времени 1930-х годов кризисе, а американская промышленность стала перегружена долгами и неконкурентноспособна. На таком фундаменте вряд ли можно было построить единственную оставшуюся в мире сверхдержаву и администрация Буша это понимала.
Известные японские интеллектуалы и политики, такие как Кинхиде Мусякодзи, отчетливо понимали особую природу японской модели. “Япония стала индустриальной, но не стала западной”, отметил он. “Ее капитализм вполне отличается от западной версии, и не основывается на формальной концепции отдельной личности. Япония приняла исключительно концепции, связанные с государством, накоплением экономического богатства и технократического рационализма.” Короче, японская модель, которую терпели во время Холодной войны в качестве геополитического противовеса китайской и советской силе, стала главной проблемой для Вашингтона, как только Холодная война завершилась. Япония вскоре это хорошо почувствовала.
Ни одна страна так не поддерживала бюджетные дефициты и избыточные расходы рейгановской эры в течение 1980-х годов настолько лояльно и энергично, чем Япония - бывший враг Вашингтона. Даже Германия не столь поддерживала вашингтонские требования. С точки зрения японцев, лояльность Токио и щедрая скупка долгов казначейства США, недвижимости и других активов, были вознаграждены в начале 1990-х годов одной из самых сокрушительных финансовых катастроф в мировой истории. Многие японские бизнесмены в частных беседах говорили, что это было намеренной политикой Вашингтона, предпринятой для подрыва мирового экономического влияния Японии. В конце 1980-х годов Лоуренс Саммерс, гарвардский экономист, а затем министр финансов Клинтона, предупреждал : “В настоящий момент формируется азиатский экономический блок во главе с Японией... и это возможно означает, что правы те многие американцы, которые сегодня полагают, что Япония представляет для США угрозу большую, чем Советский Союз.”
Соглашение сентября 1985 года, подписанное в нью-йоркском отеле Плаза(“Plaza Hotel”) “большой семеркой” промышленно развитых стран, официально было нацелено на снижение котировок переоцененного доллара до более приемлемых уровней. Чтобы этого достичь, Вашингтон требовал от банка Японии, чтобы тот принял меры к повышению стоимости йены относительно доллара США. Между соглашением “Плаза”, соглашением Бейкер-Миядзава месяц спустя и луврским соглашением в феврале 1987 года, Токио согласилось на “проведение монетаристской и налоговой политики, которая поможет расширить внутренний спрос и таким образом даст вклад в сокращение внешнего профицита торгового баланса”. Бейкер подготовил почву.
Поскольку самым важным рынком экспорта Японии были Соединенные Штаты, то Вашингтон был в состоянии подвергнуть Японию интенсивному давлению. И он так и сделал. Согласно закону “Omnibus Trade and Competitiveness Act” от 1988 года, Вашингтон внес Японию в список стран с “враждебными” торговыми практиками и потребовал серьезных компенсаций.
Банк Японии срезал процентную ставку до уровня 2,5 процента к 1987 году, на котором уровне она и оставалась до мая 1989 года. Низкие ставки по кредитам были нацелены на то, чтобы японцы покупали больше американских товаров, чего вовсе не случилось. Вместо этого, дешевые деньги привели к быстрым доходам на растущем токийском рынке акций, и вскоре начал раздуваться колоссальный пузырь. Была стимулирована внутренняя японская экономика, но прежде всего была раздута фондовая биржа Никкей и взлетели вверх цены на недвижимость в Токио. Предваряя последующий пузырь “новой экономики” США, цены на акции росли в Токио на 40 % и более в год, а цены на недвижимость в самом Токио и вокруг него иногда вырастали на 90 % и более, и Японию охватила новая “золотая лихорадка”.
В течение месяцев, прошедших с момента подписания соглашений в отеле “Плаза”, йена существенно выросла в цене. Она поднялась в уровня 250 до уровня 149 за доллар. Японские экспортные компании компенсировали влияние йены на экспортные цены тем, что переключились на финансовые спекуляции, которые окрестили “зайтек”, с тем, чтобы наверстать валютные потери при экспортных операциях. Япония за короткий срок стала крупнейшим мировым банковским центром. Согласно новым международным правилам капитала, японские банки могли учитывать большую долю их долговременных акций в родственных компаниях, система «кейрецу», как профильные активы банка. Банковские капиталы, таким образом росли вместе с ростом бумажной стоимости их пакетов акций в других японских компаниях.
К 1988 году, в то время как биржевый пузырь мчался вперед полным ходом, десять крупнейших мировых банков имели японские имена. Японский капитал потоком шел в амерканскую недвижимость, клубы для гольфа и роскошные курорты, в правительственные облигации США и даже более рискованные американские акции. Японцы услужливо конвертировали свою раздутую йену в долларовые активы, тем самым помогая президентским амбициям Джорджа Буша (ст.), который в 1988 году сменил Рональда Рейгана на посту. Комментируя успехи Японии в течение 1980-х, нью-йоркский финансист Джордж Сорос заметил, что «...перспектива того, что Япония станет доминирующей финансовой силой в мире, вызывает большое беспокойство...».
Японская эйфория по поводу того, что они стали мировым финансовым гигантом, была непродолжительной. Раздутая японская финансовая система, с банками, купающимися в деньгах, привела также к одному из крупнейших пузырей на рынке акций и недвижимости. Акции в токийском индексе Никкей выросли на 300 % в течение трех лет после соглашения в отеле Плаза. Цены на недвижимость как следствие дешевых японских банковских кредитов, выросли сходным образом. В высшей точке японского финансового пузыря, недвижимость Токио стоила в долларовом эквиваленте больше чем вся недвижимость Соединенных Штатов. Номинальная стоимость акций зарегистрированных на токийской фондовой бирже Никкей составляла более 42 % стоимости всех акций в мире, по крайней мере на бумаге. Но это продолжалось недолго.
К концу 1989 года, когда в Европе стали проявляться первые знаки крушения Берлинской стены, Банк Японии и министерство финансов начали прикладывать осторожные усилия, чтобы медленно сдуть тревожащий пузырь биржи Никкей. Как только Токио попыталось остудить спекулятивную лихорадку, так крупнейшие инвестиционные банки возглавляемые «Морган Стэнли» и «Саломон Бразерс», начали использовать экзотические новые производные и финансовые инструменты. Их агрессивное вмешательство превратило упорядоченный спад токийского рынка в почти паническую распродажу, в то время как банкиры уолл-стрит нажили состояние в процессе падения токийских акций. Результатом было, то что японские власти не были способны провести медленную, упорядоченную коррекцию курсов.
К марту 1990 года Никкей потерял 23 % или более триллиона долларов по сравнению со своим пиковым значением. Японские правительственные чиновники в частных беседах вспоминали вашингтонскую встречу переходного комитета МВФ в мае 1990 года, где оживленное обсуждение японских предложений о финансировании экономической перестройки бывшего Советского Союза вызвало сильную оппозицию Вашингтона и министерства финансов администрации Буша. Японцы рассматривали эту встречу как возможную причину за спекулятивной атакой Уолл-стрита на токийские акции. Но это было верно лишь отчасти.
Японское министерство финансов направило в МВФ доклад о том, что японский огромный избыток капитала является отнюдь не проблемой, по утверждению Вашингтона, но в высшей степени востребован в мире, нуждающемся в многомиллиардных инвестициях в новые железные дороги и другую экономическую инфраструктуру по окончании холодной войны. Япония предложила для бывших коммунистических экономик свою знаменитую модель MITI (“министерство международной торговли и промышленности” - прим.перев.). Вашингтон не был в восторге от этой идеи, мягко говоря. Модель MITI означала сильную роль государства в управлении национальным экономическим развитием. Эта модель оказалась изумительно успешной в Южной Корее, Малайзии и других странах Восточной Азии. Когда распадался Советский Союз, многие начали внимательно смотреть на Японию и Южную Корею как на лучшие альтернативы «свободной рыночной» модели США. Это было главной угрозой для планов Вашингтона на момент окончания холодной войны.
Администрация Буша отнюдь не желала принимать ведущую роль Японии в перестройке Восточной Европы и Советского Союза. У Вашингтона были другие планы в отношении своего бывшего противника в холодной войне, и создание финансируемого Японией экономического блока с Россией не было в повестке дня. Чтобы разъяснить это Японии, Джордж Буш послал в Токио в начале 1990-х своего министра обороны, Дика Чейни, чтобы «обсудить» резкое сокращение американского военного присутствия в тихоокеанском регионе, тема наверняка вызвавшая у японцев обеспокоенность о своей военной безопасности. Почти не скрываемый шантаж поездки Чейни последовал сразу после январского турне японского премьер-министра Кайфу по Западной Европе, Польше и Венгрии, с обсуждениями экономического развития бывших коммунистических стран Восточной Европы. Послание Чейни было вполне ясно : «Делайте как говорит Вашингтон, а не то мы оставим вас незащищенными».
К тому времени как японский премьер-министр повстречался с американским президентом в марте в Палмс-Спрингс, он все для себя уяснил. Япония не собиралась соревноваться с американскими долларами в Восточной Европе. В последующие месяцы, японские биржи потеряли почти 5 триллионов долларов в «бумажной» стоимости акций. «Корпорация Япония» была тяжело ранена. В дальнейшем никто не вспоминал о японском вызове американским финансовым планам в Восточной Европе. Вашингтонские экономисты объявили о конце японской модели. Политики в Токио в частных беседах часто пользовались аналогией с полетом гусей, где Япония летела как гусь-вожак, а меньшие экономики Восточной Азии летели вслед за ней. К 1990 году Вашингтон тяжело ранил первого гуся в стае. Теперь он обратил внимание на следующую за ним стаю – экономики «Азиатских тигров» - в качестве второй фазы своего нового долларового порядка. (1)
Фаза два : охота на Азиатских Тигров
Вторая фаза ломки японской модели включала в себя уничтожение восточноазиатской экономической сферы, в высшей степени успешной модели, бросающей вызов американскому диктату грубого индивидуализма свободного рынка. Японская модель, как хорошо понимали в Вашингтоне, не ограничивалась Японией. В послевоенный период она была отработана в Южной Корее, Тайланде, Малайзии, Индонезии и других экономиках Восточной Азии. В 1980-е годы эти быстрорастущие экономики называли государствами - «Тиграми».
Восточная Азия была выстроена в течение 1970-х годов и в особенности в 1980-е, при участии японской государственной программы помощи, больших частных инвестиций и поддержкой MITI. Без привлечения излишнего внимания, фактически экономическое процветание Восточной Азии в 1980-е годы в большой степени было обязано продуманному региональному разделению труда, в котором Япония находилась в центре, а японские компании привлекали внешних подрядчиков («аутсорсинг») для промышленного производства в центрах Восточной Азии. В азиатских деловых кругах эти страны назывались блоком йены, из-за своих тесных связей с экономикой Японии.
Эти экономики «Тигров» были большим препятствием для модели свободного рынка МВФ. Сам их успех в слиянии частного предпринимательства с сильной экономической ролью государства являлся угрозой программе свободного рынка МВФ. Пока «Тигры» имели очевидный успех с моделью, основанной на сильной роли государства, бывшие коммунистические и другие страны могли оспаривать необходимость проведения экстремального курса МВФ.
В течение 1980-х годов все успехи Восточной Азии – экономический рост на уровне 7-8 процентов в год, растущая социальная защищенность, всеобщее образование и высокая производительность труда – были подкреплены государственным управлением и планированием, хотя и в рыночной экономике, азиатская разновидность благотворительного покровительства. В степени, даже большей, чем советское центральное планирование, самодостаточные экономики «азиатских тигров» были преградой для глобального распространения долларовой системы свободного рынка, которую в 1990-х требовал Вашингтон.
Начиная с 1993 года, на саммите Азиатско-Тихоокеанской Экономической Кооперации (APEC), в то время как японские банки боролись с коллапсом их рынков акций и недвижимости, официальные лица из Вашингтона начали требовать от восточноазиатских экономик открытия их финансовых рынков для свободного обращения капитала, по их утверждениям, в интересах «честных правил игры». До этого свободные от долгов экономики Восточной Азии избегали обращения к займам МВФ, либо к иностранному капиталу, отличному от прямых инвестиций в промышленные предприятия, обычно как часть долгосрочной национальной программы. Теперь им было велено открыть свои рынки для потоков иностранного капитала и краткосрочных внешних займов.
Слыша риторику о «честных правилах игры», многие азиатские официальные лица спрашивали себя, говорит ли Вашингтон об игре в крикет или об их экономическом будущем. Они это вскоре узнали.
Как только ослаб контроль за капиталом и иностранным инвестициям было позволено свободно втекать и вытекать, Южная Корея и другие экономики «тигров» начали купаться во внезапном наплыве иностранных долларов. Результатом стало создание спекулятивных пузырей в элитной недвижимости, акциях местных компаний и других активах, в период с 1994 года до начала атаки на тайландскую валюту, бат, в мае 1997 года.
Как только экономики восточноазиатских «тигров» начали открываться для иностранного капитала, но задолго до того как у них появились средства для адекватного контроля над возможными злоупотреблениями, в наступление перешли хеджевые фонды («hedge funds» закрытые инвестиционные компании, зачастую не подлежащие госконтролю и выступающие от лица крупных сторонних инвесторов ; они нацелены на получение прибыли в операциях, нетипичных для основных рынков – прим.перев.) Эти скрытные фонды прежде всего нацелились на слабейшую экономику – Тайланд. Американский биржевый спекулянт, Джордж Сорос, действовал в тайне, будучи вооружен неизвестным количеством денег, полученных по кредитной линии от группы международных банков, включающих Citigroup. Они играли на том, что Тайланд был бы вынужден обесценить свой бат и разорвать привязку своей валюты к доллару. Сорос, глава Quantum Fund, Джулиан Робертсон, глава Tiger Fund и как сообщали также хеджевый фонд LTCM (“Фонда долговременного управления капиталом”), в руководство которого входил Дэвид Маллинс, бывший заместитель председателя Федерального Резервного банка, все они развернули огромное спекулятивное наступление на тайскую валюту и биржи. К июню Тайланд капитулировал, курс его валюты стал развязан с долларом, и Тайланд был вынужден обратиться за помощью в МВФ. Вскоре вслед за этим те же самые хеджевые фонды и банки ударили по Филиппинам, Индонезии и затем Южной Корее. Они заработали на этом миллиарды, в то время как население погрузилось в экономический хаос и нищету.
Чалмерс Джонсон описал результат простыми словами : «Эти фонды изнасиловали Тайланд, Индонезию и Южную Корею, а затем передали переживших это в МВФ, не для того чтобы помочь дрожащим жертвам, но для того, чтобы ни у одного западного банка не было проблем с невозвращенными кредитами в опустошенных странах.»
В 1997 году европейский эксперт по Азии, Кристен Нордхог, подвел итог политике администрации Клинтона в отношении Восточной Азии. Клинтон разработал большую экономическую стратегию, используя новый Национальный экономический совет, первоначально возглавляемый Робертом Рубином, инвестиционным банкиром с Уолл-стрит. Наступление было нацелено на восточноазиатские развивающиеся рынки. «Администрация активно поддерживала многосторонние агентства, такие как МВФ, ... чтобы продвигать международную финансовую либерализацию,» - отмечает Нордхог. «В то время как... была принята стратегия нацеленная на восточноазиатские рынки, администрация США оказалась в выгодном положении для использования финансового кризиса для продвижения либерализации торговли, финансов и реформ организационной структуры через МВФ.»
Влияние азиатского кризиса на доллар было заметным. Главный управляющий Банка международных расчетов, Эндрю Крокет, отметил что в то время как восточноазиатские страны в 1996 году испытывали совместный дефицит по текущим операциям на сумму 33 млрд долларов, то когда притекли спекулятивные горячие деньги, «в 1998-1999 гг., положительное сальдо по текущим счетам стало составлять 87 млрд долларов.» К 2002 году этот профицит составил 200 млрд долларов. Большинство из этой суммы вернулось обратно в США в виде покупки азиатскими центральными банками государственных долговых обязательств США, по существу, финансирование политики Вашингтона. Министерство финансов Японии тщетно пыталось сдержать азиатский кризис, предложив организовать Азиатский валютный фонд размером 30 млрд долларов. Вашингтон дал понять, что это ему не нравится. Идею быстро оставили. Азия должна была стать еще одной провинцией в империи доллара при посредничестве МВФ. Министр финансов Рубин эвфемистически назвал это американской «политикой сильного доллара».
© Перевод специально для сайта "Война и Мир". При полном или частичном использовании материалов ссылка на warandpeace.ru обязательна.
|
