Вальтер Скотт

«Джардин Матесон Холдингс» (Jardine Matheson Holdings) — публичная компания, штаб-квартира в Гонконге, годовой доход — 27,1 миллиарда долларов (2006 год), чистая прибыль — 2 миллиарда долларов, число сотрудников — 239 тысяч (!). Основные активы:

• Jardine Pacific, холдинговая компания, контролирующая транспортные, инженерные, строительные и информационные предприятия конгломерата в Азии, не представленные на бирже (т. н. non-listed businesses);
• Jardine Motors Group занимается дистрибуцией, продажами и обслуживанием автомобилей в Гонконге, Макао, Великобритании и континентальном Китае;
• Jardine Lloyd Thompson — одно из крупнейших страховых агентств Великобритании;
• Jardine Strategic — холдинговая компания, контролирующая 53% всех деловых инициатив конгломерата, представленных на бирже (listed businesses);
• Hongkong Land — крупнейший в Гонконге риелтор;
• Dairy Farm — гигант розничной торговли, владеющий 3 500 супермаркетов, гипермаркетами, хозяйственными магазинами и ресторанами от Японии до Австралии;
• Mandarin Oriental — международная сеть отелей, насчитывающая 34 заведения высшей категории (Париж, Гуанчжоу, Нью-Йорк, Тайпэй и т. п.);
• Rothschilds Continuation — холдинговая группа, формально находящаяся в империи Ротшильдов и контролирующая, как сказано в официальных документах, «различные финансовые интересы», в числе которых — инвестиционный банк NM Rotschild & Sons;
• Jardine Cycle & Carriage — холдинговая компания, контролирующая половину всего автомобильного бизнеса конгломерата в Юго-Восточной Азии;
• Astra International — крупнейший в Индонезии автомобильный и финансовый концерн.

Через несколько дней компания «Джардин Матесон Холдингс» отмечает свое 175-летие. Выразительные показатели ее визитной карточки не оставляют сомнений: учрежденный 1 июля 1832 года бизнес не только прекрасно сохранился, но и укрепил статус торгового форпоста западной цивилизации в Азии. Достижение это тем знаменательнее, что прочие «хонги»2, стоявшие у истоков колониального Гонконга — торговые дома «Дент» (Dent’s) и «Рассел» (Russell & Co.), — давно растворились в истории.

Желание разобраться в тонкостях биографии «Джардин Матесон» и найти разгадку успеха компании, пережившей и конкурентов, и мировые войны, и крушение империи Незаходящего солнца, и даже переход Гонконга под юрисдикцию коммунистического Китая, само по себе служит достойным обоснованием для изучения, однако задуманная нами интрига еще глубже и определяется следом, связанным с нарицательными именами ряда подразделений компании, а именно: Jardine Lloyd Thompson и Rothschilds Continuation.

Трудно удержаться от искушения и не предположить, что приобщенность «Джардин Матесон» к финансовым элитам мира стала волшебным ключиком, отворившим двери к беспрецедентному историческому успеху. На поверку, однако, след этот — ротшильдо-ллойдовский — оказывается совершенно ложным и трафит разве что махровой конспирологической мифологии.

Истинное своеобразие «Джардин Матесон» заключается в том, что компания в своих истоках была бесконечно далека не только от старинных европейских банковских домов, но даже и от британской деловой элиты. Оба учредителя компании — Уильям Джардин и Джеймс Матесон — были шотландцами и созидали свою империю в прямом смысле слова с нуля. Именно шотландский национальный дух — экзотичный и неведомый читателям-соотечественникам — является могучим демиургом торгового дома «Джардин Матесон». Могучим до такой степени, что даже сегодня, 175 лет спустя, управление и контроль над международным конгломератом, вопреки его статусу публичной компании и азиатской ориентации, осуществляется шотландскими семьями — потомками отцов-основателей компании3. Семьи эти поставляют кадры на все руководящие посты «Джардин Матесон», определяют финансовую стратегию, задают направления развития, утверждают поглощения новых бизнесов и ликвидацию подразделений.

Чтобы читатель представил необузданность духа, оплодотворившего и вылепившего по своему подобию «Джардин Матесон», приведем лишь несколько фактов, способных разрушить все мыслимые исторические стереотипы и иллюзии. Так, среди прочего, почтенный торговый дом:

• стал главным катализатором Первой опиумной войны, завершившейся колонизацией Китая. Уильям Джардин самолично склонил лорда Генри Палмерстона, тогдашнего министра иностранных дел Великобритании, к военным действиям, предоставив детально проработанный план операции и подкрепив его необходимыми географическими картами, логистикой и финансовыми расчетами;
• замыслил отторжение Гонконга от Китая и успешно воплотил задуманное в жизнь, превратив прибрежный остров в центр опиумной торговли и пиратский пакгауз;
• сколотил свое состояние целиком на наркоторговле, коей безудержно предавался без малого полвека;
• привил европейским компаниям, торгующим на Дальнем Востоке, а заодно и автохтонным азиатским предпринимателям уникальный дух братской взаимопомощи, который и поныне доминирует в международных отношениях коммерсантов Китая и стран АСЕАН, предпочитающих грубой конкуренции мирное разделение сфер влияния и работу по взаимной договоренности.

Добавьте к списку достижений «Джардин Матесон» тот факт, что отец-основатель компании, а по совместительству — главный наркобарон Дальнего Востока первой половины XIX века, был дипломированным эскулапом, и вы поймете, в какой невообразимый клубок противоречий мы впутались, избрав шотландский национальный дух в качестве путеводной нити!

Отступать, однако, некуда, поэтому резонно начать исследование противоречивого наследия учредителей «Джардин Матесон» не с биографических данных, а с препарирования самого шотландского национального духа. Главное в этом духе — трагическая печать схизмы, уходящая корнями в историю Шотландии. Особенность этой истории такова, что в природе существует не одна Шотландия, а… две!

Понятия Highlands (Горные земли) и Lowlands (Низины) соответствуют не столько географическому делению страны по условной линии, проведенной от Стоунхейвена к Хеленсбергу, сколько культурному, религиозному, морально-этическому и даже цивилизационному делению Шотландии на два некогда непримиримых лагеря.

С Горной землей связаны все кельтские традиции нации, сладостное гэльское наречие (родственное ирландскому языку), возвышенная духовность, клановое мироустройство, воинские традиции, поэтическое мышление, католическая вера, а также столь любимые туристами килты, тартаны, спорраны и скиан ду4.

Пресвитерианские Низины наполнили шотландский национальный дух английской речью, коммерческой смекалкой, меркантильностью, бытовым прагматизмом, компромиссным мышлением и неудержимым мессианством, которое выражается в непоколебимой убежденности в своей правоте и желании переделать остальной мир по собственному образу и подобию.

Многовековое духовное противостояние Highlands и Lowlands не прекратилось и после Act Of Union — объединения в 1707 году Шотландии и Англии в единое Королевство Великобританию. Горные земли стали оплотом движения якобитов5, неоднократно поднимали восстания (1715, 1745) и в итоге довели себя до трагического конца: после поражения, нанесенного герцогом Камберлендским 16 апреля 1746 года в битве при Каллодене армии «Юного Притворщика» принца Чарльза Эдварда Стюарта, прошли т. н. «Highland Clearances» — насильственные выселения обитателей Горных земель, подкрепленные разрушением клановой системы и официальным запретом Парламента на ношение традиционной одежды (килтов, тартанов и т. п.)

«Горный» кельтский дух перестал существовать в дистиллированном виде, однако проник во все поры обитателей Низин, разбавив их торговую жилку и приземленный прагматизм духовной возвышенностью и поэтической пассионарностью. Именно эта амальгама породила шотландское Возрождение, давшее миру великие имена философов (Фрэнсис Хатчесон, Дэвид Юм), экономистов (Адам Смит), писателей и поэтов (Вальтер Скотт, Роберт Бернс), изобретателей (Александр Грэхем Белл, Джеймс Уатт, барон Кельвин) и бизнесменов (Эндрю Карнеги, Уильям Джардин, Джеймс Матесон).

В конце концов обновленный шотландский дух отлился в некое, хоть и единое по форме, однако антиномичное по содержанию целое, которое можно условно передать понятием воинственного либерализма. Именно это качество нашло глубокое внутреннее понимание у английской — а затем и у американской — нации, определив на грядущие века не только форму их внутреннего самоустроения, но и взаимоотношения этих народов с остальным миром.

Такой же воинственный либерализм согревал сердце 18-летнего выпускника медицинской школы Эдинбургского университета Уильяма Джардина, поступившего в 1802 году на службу в Британскую ост-индскую компанию и отправившегося в должности помощника корабельного хирурга на борту «Брансвика» к берегам покоренной Индии.

Между благородной карьерой эскулапа и доходным ремеслом наркоторговца в судьбе Уильяма Джардина легли два кофра, переданных руководством Ост-индской компании юному хирургу «Брансвика» в безвозмездное пользование. По хитроумной традиции, британский монополист дозволял своим сотрудникам реализовывать в личных интересах до 40 килограммов товара, который как раз и умещался в двух корабельных ящиках. Другое дело, что не все этим пользовались. Младому шотландскому доктору гешефты пришлись по душе до такой степени, что он не только реализовывал собственный товар, но и задействовал за скромную мзду пустующие кофры сослуживцев.

Следующие 15 лет жизни Уильяма Джардина прошли в кропотливом сбережении: капиталов, заработанных на товарном обмене, опыта, накопленного в общении с аборигенами, и связей, наработанных в роли представителя влиятельнейшей организации первой половины XIX века. Читатели «Чужих уроков» хорошо помнят, что после уничтожения голландского флота в 1784 году и конфискации имущества VOC Британская ост-индская компания превратилась в самую грозную торгово-милитаристскую силу Юго-Восточной Азии.

В 1817 году Уильям Джардин обоснованно решил, что настало время для конвертации связей и опыта в собственный бизнес, оставил Ост-индскую компанию и открыл агентство в Бомбее, с ходу получив заявки на коммерческое представительство множества торговых компаний, заинтересованных в азиатском бизнесе. Своеобразие момента заключалось в том, что Британская ост-индская компания законодательно являлась абсолютным монополистом, наделенным хартией Парламента на ведение торговых сношений на всех территориях империи. Прочий частный бизнес мог претендовать лишь на роль субподрядчиков и посредников, официально назначенных Ост-индской компанией. Очевидно, что добиться субподряда можно было лишь при наличии добрых и теплых связей в руководстве компании-монополиста, а Уильям Джардин обладал таковыми связями в избытке.

В 1823 году преуспевающий предприниматель совершил решающий шаг в своей жизни — перебрался из Бомбея в Кантон (Гуанчжоу), где целиком сосредоточился на «Великой китайской торговой схеме», обогатившей семейный род Джардинов на столетия вперед. Разобраться в смысле нового предпринимательского увлечения Уильяма Джардина нам поможет еще один краткий экскурс в историю — на сей раз не шотландскую, а китайскую.

С середины XVIII века Поднебесная, управляемая императорами династии Цин, подвергалась беспрецедентному коммерческому давлению со стороны Британии, всеми правдами и неправдами навязывающей ей торговые отношения. Отношения, которые Китаю были совершенно не нужны: неохватная восточная цивилизация пребывала в состоянии абсолютной самодостаточности, веками довольствуясь внутренней торговлей между своими обширными и отдаленными друг от друга провинциями. В подобных обстоятельствах открываться перед иноземными «варварами» не было ни нужды, ни желания.

Драматизм ситуации усугублялся тем, что Британия, безмерно вожделевшая китайского шелка, чая и фарфора, не могла предложить взамен ничего, кроме серебра, поскольку ни индийский хлопок, ни английское сукно китайцев не привлекали.

Интенсивный обмен китайских товаров на серебро неминуемо вел к истощению британской казны, ставя под угрозу благополучие всей банковско-финансовой системы, поэтому поиск альтернативного обмена занимал лучшие умы Туманного Альбиона. Методом проб и ошибок уникальный товар, способный заинтересовать китайцев всерьез и надолго, был найден. Таковым стал опиум, который изначально вырабатывался для медицинских целей (в качестве болеутоляющего средства), однако быстро нашел альтернативное применение, поскольку обладал удивительной способностью вводить людей в благодушно-дурашливое состояние покоя и блаженства.

На первых порах китайские власти спокойно взирали на ввоз опиума в страну, поскольку не догадывались об опасности, таящейся в безобидной вытяжке из макового сока. К тому же с медицинской субстанцией китайские врачи познакомились еще в VIII веке, когда в Поднебесную опиум завезли арабские купцы. Никому и в голову не приходило, что лекарство можно… курить! Изысканному занятию обучили китайцев просвещенные голландцы во время оккупации острова Формоза (Тайвань). Новомодное увлечение очень быстро обрело формы патологической эпидемии, поэтому опиумная торговля была запрещена императорскими указами в 1796 году и повторно — в 1800-м.

Куда там! В ответ на запрет прямой торговли ушлые британцы из Ост-индской компании разработали уже упомянутую нами «Великую китайскую торговую схему», которая быстро превратилась в основной источник обогащения империи. Выглядела схема так: выращиванием мака, считавшимся абсолютной монополией Ост-индской компании, занимались бенгальские крестьяне, сдававшие урожай уполномоченным коллекторам. Опиум перерабатывали, а затем продавали частным предпринимателям, обладавшим специальным патентом (вот они — связи Уильяма Джардина!), которые подпольно доставляли товар к китайскому побережью. Здесь опиум складировали в плавучих пакгаузах и тайно реализовывали китайским контрабандистам в обмен на серебро, которое затем использовали для легальных закупок шелка, чая и фарфора.

Сегодня трудно представить, что банальная наркоцепочка, аналогичная той, что применяется в наши дни колумбийской наркомафией, ничуть не осуждалась Колыбелью мирового либерализма, более того — служила главным источником ее процветания. Предел цинизма: Британия не только развязала две войны, защищая неприкосновенность своей наркомонополии, но и наложила строжайший запрет на продажу опиума в Англии, Шотландии и Ирландии!

Нетрудно догадаться, что ключевую роль в «Великой китайской торговой схеме» играли те самые «независимые» торговые люди, наделенные специальным патентом и выступавшие посредниками между Ост-индской компанией и китайскими контрабандистами. Предприятие, учрежденное Уильямом Джардином и его деловым партнером шотландским дворянином Джеймсом Матесоном, как раз и являлось, начиная с первой половины 30-х годов XIX века, средостением этих посреднических усилий. Быстрые клиперы «Джардин Матесон» первыми доставляли драгоценный дурман к берегам Китая. Склады «Джардин Матесон», скрытые от любопытных глаз китайских таможенников на необитаемом и труднодоступном острове Гонконг, обеспечивали надежное промежуточное хранение зелья. Личные связи Уильяма Джардина и Джеймса Матесона в среде коррумпированного до неприличия китайского чиновничества гарантировали правильную смазку интереса и уберегали от непредсказуемых рейдов и конфискаций. Аналогичные связи в среде британских, французских, американских, португальских и голландских предпринимателей позволяли улаживать все конфликты, не доводя до междоусобного кровопролития и рэкетирства.

Соотечественники единодушно величали Уильяма Джардина тайпаном — торговым Головой, скрепляющим авторитетом разношерстную колонию европейцев на негостеприимной китайской земле. Аборигены дали Джардину собственное уважительное прозвище — Iron-Headed Old Rat, Железноголовая Старая Крыса, после того как могучий шотландец перенес на ногах чудовищный удар деревянной битой по черепу во время перепалки на торговой верфи Гуанчжоу. Характерно, что могущество бывшего корабельного доктора было безграничным как в колониях, так и в метрополии. Человека, обеспечившего процветание не только Ост-индской компании, но и королевской казны, с восхищением и признательностью сжимали в объятиях и депутаты Парламента, и члены правительства, и небожители из Палаты лордов.

Безоблачному процветанию британских предпринимателей, основанному на одурманивании китайского народа, наступил конец в марте 1839 года, когда в Гуанчжоу прибыл Линь Цсэсюй, уполномоченный императором положить конец опиумному беспределу иноземцев. Неподкупный и кристально чистый чиновник повел себя жестко и принципиально: изъял запасы опиума из курительных заведений, а затем арестовал все склады британских компаний, расположенные не только в кантонском порту, но и на острове Гонконг, облюбованном «Джардин Матесон» в качестве главного перевалочного пункта нелегальной торговли.

Изъятие опиума продолжалось два месяца, на уничтожение конфиската ушло еще три недели. В общем и целом Линь Цсэсюй отнял у британцев наркотиков на 10 миллионов лянов — колоссальную сумму денег по тем временам. Наивный Линь Цсэсюй даже отправил письмо королеве Виктории, в котором обращал внимание просвещенной монархини на нравственную недопустимость опиумной торговли в Китае при одновременном запрете таковой в метрополии. Sancta simplicitas!

Как мы уже рассказывали, заслуга развязывания Первой опиумной войны Британии против Китая принадлежит Уильяму Джардину. Старшина обиженных предпринимателей разработал детальный план боевых действий, отбыл в Лондон, встретился с лордом Палмерстоном и энергично пролоббировал отправку в Китай двадцати боевых кораблей, оснащенных более чем сотней самых современных палубных орудий. На протяжении нескольких месяцев британские цивилизаторы методично стирали с лица земли все прибрежные селения своих вчерашних «равноправных торговых партнеров», затем переместились на север и блокировали порт Дагу, расположенный в устье реки Бэйхэ, за которым открывался доступ к Пекину. Перепуганный маньчжурский император запросил перемирия, уволил Линь Цсэсюя и безоговорочно принял все условия т. н. «Нанкинского соглашения»:

• денежную компенсацию уничтоженного опиума (поскольку считает всегда тот, кто победил, сумма составила не 10, а 21 миллион лянов);
• покрытие расходов англичан на ведение военной кампании;
• снятие государственной монополии на международную торговлю6;
• открытие для иностранной торговли, помимо Гуанчжоу, еще четырех портов — Амой, Фучжоу, Нинбо и Шанхай — с правом постоянного пребывания в них британских подданных;
• установление максимального пятипроцентного (демпингового по своей сути) потолка для пошлин на импорт британских товаров;
• передачу победителям в бессрочное пользование острова Гонконг, который давно уже де факто являлся форпостом британской контрабанды в Китае.

Поражение Китая в Первой опиумной войне полностью развязало руки «Джардин Матесон» со товарищи, которые с удесятеренной энергией принялись шпиговать опиумом китайское народонаселение. Для самого Китая Нанкинский договор обернулся прецедентным кошмаром, поскольку прочие нации-просветители не преминули тут же воспользоваться слабостью Пекина: уже в 1844 году собственные соглашения заключили французы, выбившие из Поднебесной право на строительство католических храмов в портах, открытых для иностранной торговли, и американцы — протолкнувшие положение об экстерриториальности всех своих граждан, которые впредь оказывались неподвластными местному законодательству, какие бы тяжкие преступления они ни совершили на территории Китая.

* * *

Наше исследование мне бы хотелось завершить важным смещением акцентов, способным подвести читателя к гораздо более продуктивным выводам, чем прямолинейный морализм. Разумеется, нужно быть слепым, чтобы не усмотреть в истории «Джардин Матесон» и Первой опиумной войны ростков двойных стандартов и морали, коими все мы наслаждаемся в полной мере сегодня — в эпоху становления Нового мирового порядка. Тем не менее, хочется обратить внимание на искренность мотивов Уильяма Джардина, преисполненного святой веры в Великую Роль Цивилизатора, предопределенную самой Историей.

Шотландский национальный дух, проникнутый воинственным либерализмом, искренне негодовал при виде отличных цивилизаций, попирающих, в его представлении, свободу личности и право индивида на самореализацию. Социальная иерархия китайского общества, его замкнутость, варварское нежелание приобщаться к европейским благам и достижениям, явно нездоровое предпочтение абстрактных принципов перед очевидностью материальной выгоды — всё это не только вызывало у Уильяма Джардина яростное неприятие, но и подталкивало к жесткому противодействию.

В полном, между прочим, соответствии с возвышенным духом Highlands! В конце концов, на поясе предпринимателя телепались не только туго набитая мошна споррана, но и остро заточенный скиан ду!

1 Еще один Мессия (нем.)

2 «Хонг» — влиятельная компания-патриарх (китайск.)

3 Род Кезиков, потомков Джардинов и Матесонов, формально владея лишь 4,9% акций компании, полностью ее контролирует благодаря секретному трастовому фонду, созданному в 1947 году.

4 Килт (Kilt) — мужская юбка; тартан (Tartan) — клетчатая шерстяная материя; спорран (Sporran) — кожаная поясная сумка с мехом снаружи, украшенная кисточками; скиан ду (Sgian Dubh) — короткий зачехленный нож.

5 Якобиты — сторонники английского короля-католика Якова (Джеймса) Второго, свергнутого во время т. н. Славной революции 1688-89 годов.

6 Все сношения с иностранцами до Первой опиумной войны велись через 13 специально уполномоченных торговых домов, объединенных в т. н. корпорацию «Гунхан».