Чуть за полночь 16 мая 2010 года в окно дома 25-летнего мужчины влетела световая граната. Семилетняя дочь хозяина уже спала, её бабушка смотрела телевизор. Граната упала так близко к постели девочки, что прожгла одеяло. Вслед за этим, выбив дверь, в дом вломились вооружённые люди. Один из них выстрелил. Пуля попала в горло девочки и оказалась смертельной.

Как выяснилось позже, полицейский отряд специального реагирования проводил операцию по захвату мужчины, подозреваемого в убийстве подростка. Этот человек скрывался в здании этажом выше.

История гибели семилетней Айяны Стэнли Джонс звучит так, будто она произошла в районе военных действий. Однако, этот инцидент, стоивший жизни ребёнку, произошёл в Детройте (штат Мичиган).

И вот что ужасает больше всего: методы работы полицейского спецназа, которые больше напоминают тактические приёмы ведения боевых действий, не такая уж редкость для Америки.

В последние 30 лет тревожная тенденция милитаризации правоохранительных органов США прослеживается всё отчётливей. Всё чаще к ежедневной работе полиции привлекаются полувоенные формирования, для которых врываться в дома и применять силу – нормальная, повседневная практика.

Каждый год полицейский спецназ проводит около 40 000 операций, которые, в большинстве случаев, имеют отношение к борьбе с наркотиками. Однако, чаще всего в подобных методах нет никакой необходимости. Иногда это облавы на действительно виновных, но безоружных и не имеющих склонности к насилию людей. Не редкость и случаи, когда вооружённые до зубов люди врываются посреди ночи в дома совершенно посторонних или попавших под подозрение по ошибке американских граждан. Результат – десятки бессмысленных смертей и ранений.

Как мы позволили нашей правоохранительной системе скатиться до этого военизированного бардака?

Роль гражданской полиции – обеспечение безопасности общества при сохранении гражданских свобод, в соответствии с данными ей полномочиями. У военных задача диаметрально противоположная: они – участники военных действий, обученные убивать врагов.

Очевидно, что миссия офицера полиции несравнима и несовместима с миссией военного офицера. Почему, в таком случае, муниципальные отделения полиции всё больше и больше напоминают военные формирования в зоне боевых действий?

В 1878 году был принят "Закон о чрезвычайных полномочиях шерифа", исключающий любую возможность использования регулярных воинских частей внутри США. Долгое время этот закон заставлял сторонников милитаризации находить хитрые обходные пути: ряд функций правоохранительных органов, таких, как иммиграционный контроль, был отдан военным, а Конгресс не один год проводил политику, которая вынуждала полицейских перенимать методы военных специалистов. Всё это привело к созданию в конце 60-х первого отряда SWAT (полицейский спецназ, аналог российского СОБРа; прим. mixednews)

Поводом к образованию этих элитных подразделений стал случай, произошедший в техасском университете в 1966 году. Вооружённый мужчина взобрался на вершину 32-х этажной башни, забаррикадировался и открыл беспорядочную стрельбу. За 90 минут, пока полицейские до него добирались, он успел ранить 46 и убить 15 человек.

Этот эпизод "развеял последний миф о безопасности американцев" и дал руководству правоохранительных органов веские основания для создания боевых подразделений американских полицейских. А в 1969 году четырёхчасовое противостояние с членами организации "Чёрные Пантеры" сделало спецназовцев настоящими героями в глазах американской общественности.

В 70-х годах полномочия этих формирований постепенно расширялись, а в 80-е, при Рейгане, борьба с наркотиками уже вовсю использовалась как предлог, чтобы обойти "Закон о чрезвычайных полномочиях шерифа".

В 1981 году вступил в силу "Закон о военном сотрудничестве с органами правопорядка", который внёс поправки в "Закон о чрезвычайных полномочиях шерифа" и позволил муниципальным отделениям полиции использовать военное оборудование, достижения военной науки и привлекать военных специалистов к обучению личного состава для борьбы с наркобизнесом.

После этого последовала целая серия мер со стороны правительства и администрации президента, которые практически уничтожили разницу между военным и полицейским. Кульминацией этого процесса стало подписание в 1994 году "Меморандума о взаимопонимании" между Министерством юстиции и Министерством обороны США. В соответствии с этим документом, муниципальная полиция получала доступ к военной технике, которая находилась в распоряжении федеральных войск и прежде могла использоваться только в случае войны.

С 1995 по 1997 год в распоряжение гражданских полицейских ведомств перешло более миллиона единиц военной техники.

С 1997 по 1999 год – одиннадцать тысяч полицейских управлений по всей стране получили ещё три с половиной миллиона единиц.

К декабрю 2005 года это число возросло до 17 тысяч, общей стоимостью более 727 миллионов долларов. Среди них 253 подержанных самолёта, 7 856 винтовок M-16, 181 гранатомёт, 8 131 пуленепробиваемый шлем, 1 161 прибор ночного видения…

Введение правительственной военной программы и создание полувоенных формирований полицейского спецназа привели к взрывоподобному росту применения военизированных методов борьбы с преступностью.

По данным криминолога Питера Краска, к 1997 году 90% американских городов с населением более 50 тысяч имели, по крайней мере, одно собственное подразделение полицейского спецназа, что вдвое больше, чем в восьмидесятых. Эта тенденция продолжается и сегодня.

Следующим шагом было образование в 2002 году Министерства национальной [внутренней] безопасности, которое начало выдавать гранты местным департаментам полиции. Эти субсидии предназначались для приобретения полицейского оборудования, хотя, на самом деле, на эти деньги приобретались не только пуленепробиваемые жилеты и переговорные устройства.

Проводя государственную политику, поощряющую сотрудничество военных и полиции, правительство США обеспечило частных поставщиков военного оборудования крупной и прибыльной клиентурой. Производители оружия, почувствовав запах больших денег, начали активно сбывать автоматическое оружие местным полицейским управлениям, проводить семинары и рассылать красочные рекламные буклеты. Heckler and Koch, компания-производитель стрелкового оружия, выбрала в качестве солгана для рекламы своего пистолета-пулемёта MP5 такие слова: "Испытано от войны в Персидском заливе до войны с наркобизнесом".

Последнее веяние в милитаризации полицейских управлений – бронированные танки, которые появляются на вооружении полиции по всей стране и в темпе, который не может не настораживать. Полицейское управление города Роанок (Вирджиния), получив правительственный грант в 245 тысяч долларов, потратило 218 из них на покупку у частной компании пуленепробиваемого танка.

Чтобы не отставать от других, отряд быстрого реагирования города Ланкастер (Пенсильвания) обзавёлся армейской машиной Lenco BearCat, который может легко протаранить любую стену, выдержать град огня из стрелкового оружия и доставить десяток вооружённых полицейских в нужное место. Эта машина была приобретена полтора года назад на выделенный правительством грант в 226 224 долларов. И с тех пор стоит без дела в гараже местного центра обучения технике безопасности.

Чаще всего, необходимость покупки бронированной военной техники объясняют участившимися случаями насилия над офицерами полиции. Однако если сравнить данные, изложенные в ежегодных отчётах ФБР, станет очевидно, что это не так. С 2000 года в стране от рук преступников ежегодно гибнет в среднем около 50 офицеров полиции. Самая высокая цифра – 70 человек приходится на 2001 год.

Другие сторонники милитаризации полиции спорят, что эти танки нужны на случай террористических атак или стихийных бедствий. Однако я что-то не припомню, чтобы 11 сентября 2001 года полиция Нью-Йорка жаловалась на нехватку бронетанков. И в ликвидации последствий катастрофического торнадо, который обрушился на Джоплин (Миссури) в этом году, тоже ни один танк участия не принимал. Да и необходимости в этом никакой не было.

Большинство сторонников проведения полувоенных операций по борьбе с наркотиками говорят, что подобные операции необходимы для того, чтобы избежать насилия, свести к минимуму риск ранений или гибели как полицейских, так и мирных граждан. На деле, именно подобные облавы вызывают раздражение людей, а нередко сами бывают причиной бессмысленного насилия вместо обычной, рутинной работы полицейских.

Попробуйте представить, что в ваш дом, выбив дверь, среди ночи врывается отряд спецназа. Что вы почувствуете, если проснувшись, обнаружите свой дом полным незнакомых людей в камуфляже, которые бросают световые гранаты, хватают вас и держат под дулом пистолета, пока обыскивают ваше жилище? Даже если никто не пострадает физически, какое потрясение переживёте вы и ваши близкие? И какую беспомощность ощущает человек, если знает, что за любым проявлением протеста, неизбежно последует насилие?

Лоренс Корб, бывший чиновник из администрации Рейгана, как-то сказал, что солдат "учат тому, как стереть противника в порошок, а не как зачитать ему права". А поскольку полицейские продолжают перенимать у военных оружие, язык, униформу и методы, то нетрудно догадаться, что нас ждёт в недалёком будущем.

Мы сами создали ситуацию, при которой американцы из граждан, которых защищает "Билль о правах", превратились в "военных противников". Чёрные и латинские кварталы в бедных районах Вашингтона, Детройта и Чикаго давно и не понаслышке знают, чем оборачивается милитаризация американской земли.

Военная культура постепенно просачивается во все сферы нашего общества. Неужели кто-нибудь на самом деле верит, что тяжеловооружённые солдаты, обученные убивать, могут поддерживать мирную атмосферу в стране?

Чем может закончиться окончательное стирание границ между полицейскими и военными? Ответ очевиден – полицейское государство. И определённая часть нашего общества в нём уже живёт.