Центральной Азии осталось всего пять лет до того, как в регионе начнётся хроническая нехватка воды. Об этом заявил в ноябре председатель правления Евразийского банка развития (ЕАБР) Николай Подгузов на Всемирном конгрессе по гидроэнергетике. «Центральная Азия столкнется с дефицитом воды в 2028-2029 годах. Одновременно в регионе ожидается значительное увеличение спроса на электроэнергию», – отметил глава ЕАБР. К этому ведут два обстоятельства: запуск канала Кош-Тепа в Афганистане и сокращение стока на реках Амударья и Сырдарья. По оценке специалистов ЕАБР, дефицит воды составит – в зависимости от сценариев – 5-12 кубических км. В одном кубическом километре – миллиард тонн воды. В общей сложности пострадают свыше 60 миллионов человек.

К сожалению, нарастающая в регионе проблема двумя вышеописанными обстоятельствами далеко не ограничивается. Не способствует ситуация с водой и социально-экономическому развитию. В то же время многочисленные факты свидетельствуют о том, что конфликты в Центральной Азии уже разгораются, и будут разгораться еще сильнее – в первую очередь из-за водных ресурсов, а также из-за перенаселенности, которой они во многом и обусловлены.

Перечислим лишь некоторые конфликтные «точки бифуркации».

Талибский* режим планирует построить канал Кош-Тепа из Пянджа в засушливые районы северного Афганистана к 2028 году. И увести тем самым значительную часть воды из Амударьи, которая питает сельское хозяйство постсоветских республик Средней Азии, в АПК которых занято до половины населения. Разумеется, какой-либо моментальной и спешной катастрофы это может не произвести, однако в целом значительно усилит и без того нарастающее социально-экономическое напряжение и миграционное давление на СНГ и регион в целом с юга.

В целом в настоящее время Центральная Азия вместе с Афганистаном официально насчитывает около 120 млн человек. Это молодое пассионарное население, которое продолжает увеличиваться и уже располагает огромным, оставленным США и НАТО оружейным арсеналом (оцениваемым в 85 млрд долларов), включающим и авиапарк, который делает Афганистан четвертой на планете страной (после США, РФ и КНР) по количеству самолетов и вертолетов (пока проблема только с летчиками и их подготовкой).

Демографические процессы в Средней Азии, например в Узбекистане, сопровождаются ещё и экологическими изменениями. Климат не просто изменяется, а становится намного более засушливым. Одно из следствий – колоссальное обезвоживание, плюс из оборота выпадает значительная часть пашни. А в том же Узбекистане около половины рабочей силы занято в сельском хозяйстве.

В Ташкенте уже начинают осознавать масштабы угроз. И даже пытаются договариваться. Например, в конце октября специальная делегация с министрами водных ресурсов и энергетики Узбекистана отправилась в Кабул, где обсудила с талибами вопросы водоснабжения региона и проекты управления электроэнергией и водными ресурсами. Принимал ее Абдул Таиф Мансур, исполняющий обязанности министра энергетики и водных ресурсов движения «Талибан»*.

В информационном бюллетене Министерства энергетики и водных ресурсов Афганистана сообщалось о том, что обсуждались проекты 500 кВ линии Сурхан-Хумри, ремонт линии электропередачи 220 кВ на Аму-море, отправка технической группы из Узбекистана для анализа импортированной электроэнергетической системы, реализация большего количества импортируемой энергии и инвестиции частного сектора Узбекистана в Афганистан.

Тем временем количество водных ресурсов в регионе все уменьшается и уменьшается. Возникает вопрос: когда местная радикально настроенная молодежь окажется совсем лишней и «обезвоженной» в своих местах обитания, куда она пойдет? Ответов не так много. Возможно, на запад, через Иран. Либо на юго-восток, через Пакистан, что пока представляется самым маловероятным сценарием. Или же, что вероятнее всего, на север – через Таджикистан, Узбекистан, Казахстан и т. д. Рассмотрим наиболее возможные направления подробнее.

Услужливое в подобных случаях агентство Bloomberg уже пытается подсказать желательную для своих американских работодателей сторону, утверждая, что вооруженный конфликт талибов Афганистана с Ираном в мае этого года (с убитыми и ранеными с обеих сторон) разгорелся из-за водных ресурсов – распределения стока реки Гильменд. Тегеран также сегодня утверждает, что Кабул нарушает договор от 1973 года, в котором указано, сколько воды должен получать Иран, а также предусмотрен доступ для мониторинга уровня воды. Однако проблемы водного голода Ирана начались задолго до 2023 года. Резкое их обострение в Тегеране стало достоянием гласности еще осенью 2014 года.

Уже тогда бывший первым вице-президентом Ирана Исхак Джахангири заявил, что запасов в водохранилищах, из которых столица Исламской Республики снабжается пресной водой, «едва хватит, чтобы снабжать город в обычном режиме всего в течение нескольких дней». К тому моменту иранский мегаполис использовал для водоснабжения ресурсы всего пять крупных хранилищ: Летиан, Амир-Кабир, Талеган, Лар и Мамлу. Сюда же относили и возможности разбросанных по всей столичной области 414 глубоких скважин. «Однако на сегодня, – подчеркнул И. Джахангири, – эти водные ресурсы практически исчерпаны».

Уже тогда Министерство энергетики Ирана заявило, что водная проблема и демографическая ситуация тесно связаны и оно вынуждено прибегнуть к таким непопулярным мерам, как пересмотр цен на пользование водой и резкое ограничение поставок воды её наиболее крупным промышленным потребителям: «Нынешняя острая проблема с водой является сигналом, что столица более не может принимать новых жителей, приезжающих в надежде устроиться и найти работу. Наши возможности в плане адаптации и размещения этих людей исчерпаны, и они должны быть пересмотрены».

В настоящее время в Иране пытаются активизироваться силы, способные втравить его в войну с талибами Афганистана под любым предлогом, включая требования выдворения афганцев из страны и водную проблему. В начале зимы иранские телеграм-каналы сообщили, что 1 декабря афганские мигранты напали с ножом на двоих иранских подростков в окрестностях провинции Йезд в центре Ирана. В результате один погиб, другой был тяжело ранен. В тот же день возле лагеря афганских беженцев прошла демонстрация с требованием выдворения их из страны, которую иранские силовики разогнали слезоточивым газом. Одновременно были подожжены некоторые дома афганцев.

Лица, обостряющие таким образом обстановку, вынуждены спешить, т. к., по сообщению главы иранского миграционного агентства, за последние 4 месяца из Ирана на родину вернулись уже более 450 тыс. афганцев. Поэтому уже вскоре при сохранении тренда на «выпуск пара» провокаторам придется переключаться на муссирование водного противостояния с талибами из-за ресурсов реки Гильменд.

Нечто подобное имеет место и в Пакистане, власти которого в начале октября приняли решение о массовой депортации из страны более миллиона афганских граждан. Депортация такого числа людей с востока, юга и запада в Афганистан, где и без того крайне сложная экономическая ситуация, еще сильнее усугубляет положение и ведет дело к кровопролитию. Причем, прежде всего, на севере – единственном направлении, куда фактически подталкивают миллионы вытесняемых из Ирана и Пакистана афганцев.

Что же касается позиции самих талибов и Афганистана по конфликту с Ираном за водные ресурсы, то они пока не спешат действовать на этом направлении по американским сценариям. И всячески подчеркивают это. Например, сразу же после обострения 7 октября израильско-палестинского конфликта «Талибан» запросил свободный проезд через Иран, чтобы помочь ХАМАС в секторе Газа в его «священной войне» против Израиля.

Северное направление через Таджикистан, Узбекистан, Казахстан и т. д. с точки зрения опасности выброса социальной энергии и агрессии сотен тысяч потенциальных «муджахедов» Центрально-Азитского региона – по мере обострения проблемы нехватки воды – является наиболее уязвимым. По периметру границ огромного Казахстана, да и постсоветской Средней Азии в целом стену не построишь – слишком они огромны. По-хорошему странам региона нужно участвовать в решении проблем самим: строить ирригационные сооружения, контролировать социалку. Однако в настоящее время эту сферу подминает под себя в основном Запад. Последний не столько решает местные проблемы, сколько создает новые, в том числе сталкивая туземные режимы между собой с целью создания проблем крупным незападным геополитическим игрокам в регионе – РФ и КНР.

Благодаря подобной «мягкой силе» еще в 2009 году, когда в России обозначился новый интерес к старым советским проектам строительства крупных ГЭС в Таджикистане и Киргизии, тут же последовали действия со стороны Узбекистана, внесшего очень существенные «коррективы» в эти планы  под маркой формирования в регионе своего рода «водного блока». По схожим причинам не дали ощутимого результата и попытки российской дипломатии балансировать между интересами «верхних» (Таджикистан, Киргизия) и «нижних» (Казахстан, Узбекистан, Туркмения) стран региона, первые из которых контролируют истоки крупнейших водных артерий – Амударьи и Сырдарьи, а вторые критически зависят от формируемого в верховьях водостока.

А ведь дефицит водных ресурсов, которые в недалёком будущем для многих районов внутренней Евразии будут востребованы больше, чем нефть и газ, был реальностью уже тогда. Тем более что, в отличие от Узбекистана, Казахстана и Туркмении, Киргизия и Таджикистан не имеют значительных нефтегазовых ресурсов, которые позволили бы обеспечивать население и экономику собственным теплом и электроэнергией. Главный источник электроэнергии для Киргизии и Таджикистана – ГЭС. При этом, как отмечают эксперты, запасы воды, накапливаемые в водохранилищах, «нижним» странам региона нужны для орошения полей в летний период, а «верхним» – для выработки электроэнергии зимой.

Все эти противоречия были обострены расчленением СССР, когда его бывшие республики, богатые нефтью и газом, стали продавать ресурсы по рыночным ценам, а те, которые не могли приобрести энергоносители в достаточном объёме, были вынуждены резко увеличить в зимний период выработку электроэнергии, которой всё равно критически не хватает. Единственный выход для Киргизии и Таджикистана Россия предложила еще десятилетия назад – строительство новых ГЭС, которые позволят не только преодолеть дефицит электроэнергии, но и продавать её соседним странам.

Однако тамошние постсоветские режимы к голосу рассудка прислушиваться не торопятся. И вольно или невольно провоцируют водные войны, превращая их в значимый для Центрально-Азиатского региона политический фактор. Пример: в конце прошлого года Киргизия, отказав Казахстану, объявила о намерении продавать пресную воду в Китай и другие страны Азии и Европы. Соответствующее заявление премьер-министр Акылбек Жапаров озвучил во время визита в КНР. Казахстанский медиаресурс Orda сделал акцент на словах главы правительства КР, что у страны вдоволь запасов питьевой воды и она готова заняться экспортом этого ресурса. Следует отметить, что данное заявление прозвучало на фоне прекращения поставок воды из Кыргызстана в Казахстан по рекам Шу и Талас, из-за чего во многих казахских областях стали гибнуть посевы.

Подобного рода несходство интересов «верхних» и «нижних» стран Центральной Азии, грозящее вылиться в конфликт из-за водных ресурсов, как отмечают (причем уже много лет) эксперты, – это не только дипломатический, но и геополитический вызов для России. Отказ от строительства ГЭС, пренебрежение интересами Киргизии и Таджикистана, стремление пригласить в регион другие державы, прежде всего Китай и Иран, имеющие в Центральной Азии свои энергетические интересы, не говоря уже о ЕС и США, ведут к тому, что «водная проблема» Центральной Азии ставит перед дипломатией и бизнесом РФ и стран СНГ вопросы, уже сейчас требующие безотлагательного решения.

Определенную надежду на улучшение ситуации пока дают лишь водные проекты в регионе Евразийского банка развития. По мнению главы ЕАБР Н. Подгузова, планируемые в их рамках строительство новых гидроэлектростанций и модернизация существующих могут смягчить последствия изменения климата и обеспечить экономическое и социальное развитие. В связи с этим ЕАБР в ближайшие три года планирует инвестировать в развитие водно-энергетического комплекса Центральной Азии более $400 млн. В целом, по оценкам банка, в ЦА гидроэнергетический потенциал освоен менее чем на 25%. В регионе более 80 ГЭС суммарной мощностью около 14 тыс. МВт. Поэтому, как указали в ЕАБР, до 2035 года в регионе планируется увеличить мощность гидроэлектростанций на 8900 МВт за счет модернизации старых и строительства новых ГЭС. 

* Экстремистские и террористические организации, запрещенные в Российской Федерации

Автор: Сергей Андреев