Геннадий Дубовой

– Вы Геннадий Дубовой? Документы. Следуйте за нами.

Ствол упирается в спину, впереди спина контрразведчика, шлепаем через блокпост по лужам под дождём к зданию экс-СБУ Славянска.

– Стоять, вещи на землю, руки за голову, лицом к стене. – Перед глазами старинный красный кирпич купеческого особняка, боковым зрением улавливаю мелькание фигур в камуфляже, обрывки фраз сливаются в одну: – …как он там оказался?…знаем мы таких журналистов…на подвал, утром разберёмся…не оборачиваться, смотри в стену! Седого найдите, быстро!

Пока ищут начальника контрразведки Штаба ополчения Славянска, в меня со всех сторон летят вопросы:

– С какой целью прибыл? По какому маршруту? Через украинские блокпосты? Как ты оказался в караульном помещении? Кто пустил? Отвечай!

Объясняю: через украинские блокпосты проехал на обычной маршрутке. По удостоверениям НСЖУ (Национального союза журналистов Украины) и корреспондента всеукраинской газеты "Вести" с целью освещения событий в зоне АТО. Нацгврадейцы поверили. Удостоверение главреда газеты ДНР "Голос Народа – Голос Республики" во время досмотра спрятал под ковриком в маршрутке. В Штабе получил устное распоряжение Игоря Ивановича Стрелкова отправиться военкором на передовой рубеж Славянской обороны, в Семеновку. На последние вопросы не отвечаю, чтобы не подвести бойцов, которые спрятали меня от ливня в караулке.

"Хорошо повоевал, – думаю обреченно, – свои же могут пустить в расход как шпиона или отправят назад. Господи, помилуй…"

Наконец-то явился Седой. Ситуацию просчитал мгновенно. Распорядился наказать тех, кто нарушил устав караульной службы и – мне: "Боец! Рюкзак на плечо, за мной бегом-марш!" Добежали до блокпоста:

– Жди. Утром приедет Моторола, заберет тебя.

– Моторола? А как я его узнаю?

– Узнаешь. – Засмеялся: – Услышишь грохот громче взрывов, не ошибёшься: это лягушонок в коробчонке, твой командир летит на "джихад-мобиле". Служи боец. Получишь награду, вспомни, кому обязан.

Вспоминаю…

"Отморозок", или Одинокий человеческий голос

Некоторые коллеги упрекают меня в том, что я "не умею снимать". Они забывают, что я не военкор в классическом смысле, а в первую очередь боец. И потому – даже не в бою – снимаю намеренно "неумело". Тому есть три главные причины.

Первая, кто не воюет – тот лишнее в бою звено, а воюешь – не до съёмок. В этом я убедился в первый боевой выход майским утром, когда сбили вертолет с генералом и 12-тью спецами. Сбили, увы, не мы – бойцы с соседней позиции. Расчёт, к которому я был прикреплён, получил команду работать на поражение с некоторым запозданием, развернуть "Утёс" мы не успели. А вот минометная "ответка" пришлась как раз по нашему сектору в лесу у водохранилища, словно украинский генерал с того света корректировал огонь, наказывая нас за нерасторопность. Разрывы в нашей "зеленке" всё ближе и гуще, осколки вгрызаются в стволы деревьев, ссекают ветви. Кевларовой каской и бронежилетом мне тогда (да и потом, почти всю славянскую эпопею) служили любимая кепи и футболка с логотипом всеукраинской газеты "Вести", которая в ту пору считалась пророссийской. "Не фотографируй, отморозок, – "поощрял" меня командир расчета,– мелькаешь, как на прогулке, убьют, ложись!" – "А кто за меня работать будет?" Однако работать, как и хотел я изначально, надо было не фотокором. По команде "отходим!" бойцы подхватили "Утёс", я – патронные ящики. Не до съёмок. Хорошо, что нас не преследовали, иначе пришлось бы мне, прикрывая отходящих, отстреливаться…фотовспышкой! После этого боя Моторола разрешил выдать мне оружие.

Июль. Пробиваем коридор к границе с Россией, штурмуем Мариновку. Наша группа попадает под перекрестный обстрел из минометов ПК и СВД. Один наш БТР горит, второй – на полном газу – скрывается за поворотом. Ползу по канавке вдоль кукурузного поля в дерьме нацгврадейцев (с тех пор точно знаю: говно не к деньгам – к снайперам), периодически по каске получая каблуком впереди ползущего разведчика (позывной Бревно) и…пытаюсь снимать. "Не бликуй ты своим видео, братишка, – испуганно бросает он через плечо, – на водонапорной башне справа снайпер и пулемётчик." Слева – взиииигуп-гуп-гуп: лохматины взрывов у опоясанной мешками с песком автобусной остановки. Бревно одурело мотает головой, вытряхивая из волос землю, а меня трясёт от смеха.

– Эй, Корреспондент, ты чего… хохочешь? Контузило?

– Слегка. Но дело не в этом. Представляю. Какое будет качество съемки…

– Стой, отморозок! – кричит он мне в спину. – За остановкой в подсолнухах засада!

– Мы уже в засаде, вперед!

Народ перебегает к остановке, я прячусь за мешками с песком, прикуриваю. Заметив на дороге БМП (чья? неужели укры контратакуют?) открываю видеокамеру. И чувствую не свой – набившейся внутрь остановки толпы ополченцев шквальный страх, слышу: "Пац-цаны, сей-час при-прилетит…" Взрывной волной захлопнуло мониторчик камеры, вырвало из губ сигарету, из мешков у меня за спиной осколки вырвали песчаные фонтанчики. А внутри остановки – кровавое месиво. Все снова почуяли: сейчас прилетит и – врассыпную к ближайшей "зелёнке", только бы подальше от пристрелянного места. Убежать успели не все: из подсолнухов за остановкой резанули по бегущим ополченцам пулеметными очередями, с господствующей высотки снова посыпались мины, а с неба – бомбы и ракеты безжалостных "Су-25".

В затишье приехали военные корреспонденты. Каски-броники-суперкамеры со штативчиками. Иностранцы и "Лайф Ньюс". Молодцы, профи. Отработали в полчаса, сняли всё быстро и красиво: выжженное поле, исковерканный БТР, пару трупов плюс мнение ополченца, который чуть позже станет трупом. Умчались. А через 20 минут снова начался бой, и кровь – не метафорически, реально – ручьём текла по ступеням дома, в котором прятались от мин, и друг разорванного прямым попаданием Лешего из подразделения Рязани, направив на меня ствол РПК орал: "Бля! Камеру на х… убери, он – кивок на лицо убиенного, раскуроченное в кровавый нуль – разрешал тебе, бля, снимать? Пристрелю, бля, он брат мой! Брат!.. А тебе – кино?!"

Вторая причина – видеокамеру я взял в руки вынужденно, по приказу, заранее зная, что переживаемое на войне невыразимо, а впоследствии, убедившись в этом на опыте – утратил желание снимать.

Опыт этот обретён в ещё первом полномасштабном бою этой войны – 3 июня в Семёновке.

И – отчетливейшее ощущение – незримой на плече горячей, требовательно подталкивающей ладони: уходи! Я ушёл в безопасное место, танковый снаряд вздыбил землю за блиндажом, у которого погибли Цыган и Север и – без всякого перехода в миг, словно так было всегда, я увидел бой глазами всех разом участвующих в нём бойцов. Увидел и почувствовал всё, что видят и чувствуют они не только в данный момент, но всё, что они и те, кого они по-настоящему любят когда-либо пережили. Всё – сны, самые потаённые мысли.

Испытанное слияние с сознаниями сотен людей вызвало не страх – радость; целительное, как в материнской утробе спокойствие. И внутри этого невыразимого спокойствия душа бабочкой в панцире нетварного света, сразив безумие обыденности, алмазным росчерком озарения соединила-вмагнитила в одну бездонную и все выявляющую фразу вездесущности всё содержание миров невидимых и видимых. Сгорело "Я" – и то, что было тленным мною, стало в зияющем разломе вневременности нетленным всем во всём.

Когда вернулось обыденное восприятие, я отстранённо глянул на камеру, (в это время мелькнула над головой, разворачиваясь на боевой заход "сушка") и спросил себя: " Чем я занимаюсь? Всем вместе взятым гениям кино не выразить и отблеска того, что открывается здесь всякому, идущему навстречу смерти".

Я убедился потом, что подобное в бою переживали многие, но, по понятным причинам либо скрывают это, либо забывают этот опыт и проявляется он лишь косвенно. Хотя в реальности все знают всё о всех, всё тайное ещё 2000 лет назад стало явным. Как-то в разговоре с добровольцем из Крыма мне вообразилось (словно увидел мгновенное кино) забавное происшествие из жизни студентов, я стал о нём во всех подробностях – с именами, датами, деталями обстановки рассказывать в полной уверенности, что импровизирую и вдруг замечаю на лице собеседника ошеломление, граничащее с паникой. "Епрст! У меня дома скрытых камер вроде нет, и содержимое мозгов сканировать вроде ещё не научились. То что – ясновидящий?.. Где ты эту историю услышал? Бывают же совпадения…"

Для эзотериков, психологов и скептиков отмечу: это не инициический спонтанный акт внедрения в тонкий мир и слияния астральными структурами. Не трансперсональное катапультирование и трансформация в "чувствилище Вселенной - человека камертона", который входит в резонанс с псиинформационными полями и улавливает их вибрации. Не реактивно-психотическое состояние со сценоподобными зрительными и слуховыми галлюцинациями в травмирующей ситуации. Не защитная реакция. Нет и нет. Не было это и тем, что православные называют прелестью. Это был опыт вхождения в повседневную явь, в которой мы пребываем с момента зачатия ежесекундно. Но открывается эта явь не тому, кто забавляется ритуалами, эвокативными техниками и психотропными препаратами, а тому лишь, кто хотя бы на единый в земной жизни неуследимый и неуничтожимый миг готов был не иллюзорно – подлинно собой пожертвовать, взойти на свой крест. Отдать кровь, чтобы принять Дух.

Третья причина – пользуюсь я самой дешевой (не жаль терять) аппаратурой, но дело не в этом, а в том, что снимать войну "в хорошем качестве картинки" – значит торговать чужой кровью. Пусть "ловлей кадров" занимаются другие, и пусть им не будет мучительно стыдно за рейтинги, карьеру, гонорары.

Давний приятель, в прошлом журналист, а ныне бизнесмен привёз мне в Иловайск видеокамеру с фантастическим качеством съемки. Сюжет не заставил себя долго ждать. На склоне ж/д насыпи обнаружили мы изувеченного украинца. Лежал он вниз головой, раскинутыми перебитыми ногами к небу. В кровавом закате, казалось: бесы за ноги тащат его к себе, а он стонет, зверем хрипит, уже видит предсмертной агонии подлинный ад, и потому яростно бесам сопротивляется. Размылись границы миров, и в вечности, превращенной нескончаемым умиранием в никуда устремленный багряный поток, плыл последний человек, обреченный вечно взывать и слышать только собственный голос. А потом пришли куры, из разбитого миной сарая пришли уцелевшие и ещё не съеденные бойцами куры и стали выклевывать умирающему украинцу глаза. Подойти мы не могли – человек умирал в зоне насквозь простреливаемой снайперами, стонал, а лицо его выклевывали куры…

Из меня сами собой потекли давно забытые, казалось мне, слова поэта, быть может, умиравшего так же, как тот, кто умирает у меня на глазах: "Я люблю человеческий голос. Одинокий человеческий голос. Голос должен вырваться из гармонии мира и хора природы ради своей одинокой ноты…"

Бывший коллега осклабился: "Ты с таким чувством произнёс эту эпитафию, я едва не зарыдал…" Он не успел договорить. Из-за насыпи, со стороны депо прилетела из подствольника граната. И стон прекратился. Я стёр эту запись, вернул приятелю подаренную камеру и пошёл искать Артиста, он раздобыл для нас "джихад-мобиль№3" . В спину мне приятель бросил: "Бля! Такой сюжет пропал! Ну и дурак же ты!".

Страшный сон Корреспондента

А вот писать приловчился в любой обстановке и где угодно. На патронном ящике в блиндаже и на неразорвавшемся снаряде в окопе, на куче кирпичей в простреливаемом цеху и на битом стекле разруиненной аптеки в лекарственном смраде, в остове подбитой БМП и на крыше многоэтажки под небом, вспарываемым ракетами "Градов" и "Смерчей". Помню, записывал рассказанную Боцманом историю на ступеньках погреба близ передовой в гноящемся свете укровских сигнальных ракет над Семеновкой и почуял чей-то цепкий взгляд…крыса! Снаружи нешуточный обстрел, внутри – хвостатая мерзость. Выбор из двух зол был сделан автоматически: перебежал к окопу, дописал абзац и благополучно под убаюкивающее шипенье мин уснул. Во время боев за Иловайск, я "поселился" на БТРе командира с позывным Барбос. Никогда ни до, ни после не было у меня столь комфортабельного рабочего кабинета и одновременно спальни. Однажды на броне под проливным дождем проспал я всю ночь и пробудился не оттого, что вымок до нитки, а лишь от нестерпимого желания "отлить".

К слову, утратив на этой войне три полностью исписанных блокнота – во время выхода из окружения под Николаевкой, напоровшись на укропов в районе Дмитровки и при зачистке Иловайска – я более боевых записей не веду.

Когда многие фронтовики говорят, что с некоторых пор дискомфортно чувствуют себя только дома на диване – это не бахвальство, не преувеличение, не "психо-невротическое расстройство вследствие чрезвычайной психогении с угрозой для жизни". Частая и резкая смена обстановки, постоянное напряжение, активизация всех жизненных ресурсов становятся нормой, радостной потребностью и единственно действенной терапией всех психосоматозов. Исцелившихся от многих духовно-душевных и телесных недугов я встречал, психотиков-жертв пресловутого посттравматического военного синдрома – нет.

Однажды в аэропорту, в содрогающейся от близких разрывов гаубичных снарядов гостинице (одно прямое попадание и конструкция с 4-го по 1-й этаж сложится в пыль) я испытал подлинный УЖАС. Приснился мне… редакционный офис, беспросветно-скучное как затянувшийся оргазм интервью с безликим чиновником мэрии, подсчет гонорара тоскующим сексуально озабоченным менеджером среднего пола, кафкиански-тягостные, инфернально-безысходные дискуссии людей-мониторов с людьми-клавиатурами о правильности подсчета бюллетеней на нескончаемых выборах без выбора…

Чувствуя, что соскальзываю в ад, невероятным усилием воли заставил себя проснуться: аэропорт, обстрел, прыгающая от близких разрывов гостиница, рядом брат Матрос заряжает при свете фонарика пулеметную ленту. Несколько раз я испытывал то, что называют прикосновением к раю уже в этой жизни – когда родилась дочь, после исповеди в Оптиной Пустыне, во время боя 3 июня в Семеновке (начала полномасштабной войны на Юго-Востоке) и тогда, в аэропорту, вынырнув из кафкианского сна о "мирной жизни". Поймут это признание не многие, только Матрос, Артист и подобные им. Психологи со мной не согласятся, они, кормящиеся фантазиями, всё "понимают".

Cекретный русский БТР и другие приключения с Артистом и без

Труднее всего на фронте – передать информацию своевременно. Поскольку я боец и не имею права отлучаться с позиции без разрешения командира, то мне в сравнении с обычными военкорами труднее вдвойне. А если учесть постоянные проблемы со связью в боевых условиях и отсутствие личного транспорта – втройне.

Первым нашим – Корреспондента и Артиста – собственным "джихад-мобилем" стал "кореец-наркоман". Не шучу. Трофейный дизельный Ssang Yong Rexton останавливался в любой момент и требовал дозы – бензиновой инъекции в воздухопроводную "вену". Бойцы, которым мы развозили боеприпасы и продукты называли его "секретным русским бэтэром". Ибо чадил сей "бэтэр" ужасающе, исторгая из выхлопной трубы кометный черный косматый хвост. Когда мы вкатывались в "зелёнку", украинские наблюдатели, видимо, всерьёз полагали, что так дымить может как минимум взвод секретных (поскольку никогда никто их не видел) БТРов. И столь обильно начинали миномётить, что бойцы нас умоляли: "Уё…вайте на хрен поскорее, не то останется от нас фарш на ветках".

Июнь, ночь. Затяжной миномётно-гаубичный обстрел с горы Карачун. Электричества и интернета в Семёновке - нуль, телефонная связь – рывками. А информацию агентство потребовало срочно. Надо ехать в Николаевку. Разворачиваемся на площадке перед колбасным цехом – самое открытое простреливаемое место и – из полночи въезжаем в день: над нами зависает "люстра" (осветительная ракета), а наркозависимый внедорожник в очередном приступе "ломки". Глохнет. Выметаемся из салона, ждём темноты и паузы в обстреле. Впрыснув "корейцу" дозу, мчимся – ура!

Увы. Сразу за ближним блокпостом авто глохнет, а над нами – да-да, снова вспыхивает "люстра". Укрываясь от осколков, ныряем за бетонные блоки. Артист (с того момента уважаемый мной безгранично) вдруг вскакивает на блок и в почти солнечном сиянии нескольких осветительных ракет жестом семафорит Карачуну могучий русский фак. И преспокойненько, помахивая шприцем, топает под осколками к измученному абстиненцией корейскому рысаку. Взбодренный, тот некоторое время "скачет" и – ровно на полпути к вожделенному Интернету – глохнет! Вновь "люстра", визг осколков, укол в резиновую "вену"…

Звонок – приказ: на рассвете отвезти продукты бойцам линии обороны под Ямполем. Возвращаемся, до отказа набиваем багажник замороженной индюшатиной, несемся на позиции.

По обочинам шоссе навстречу нам бегут наши бойцы: "Там уже укропы! Надо оружие у перекрестка и раненых забрать!" Пролетаем через перекрёсток, видим: развороченный наш блокпост, а за ним сквозь сосны левее дороги в рассветном зареве, словно игрушечные выползают на шоссе украинские БТРы. Я выскакиваю, открываю багажник; Артист резко, с визгом задымившихся шин разворачивается, в рывке выплескивая из "джихада" замороженные трупики индюшек. Они лавинят под уклон и встречные пулемётные очереди превращают их в лохматые мясные хризантемы.

"Если "кореец" потребует дозы, – думаю я, – нам пи…ц". Оружия у блокпоста (там всё в крови) мы не нашли, рванули. Чуть дальше подобрали четверых "300-тых". И заглохли..! Не искрошили нас тогда чудом. Только когда мы уже скрывались за поворотом, укры открыли шквальный огонь, убив одного из сидевших в багажнике. Информацию агентству в срок переслать мы не успели.

Как не успели и в другой раз, два месяца спустя. Rexton сгинул при выходе ополчения из Славянска, "джихад-мобилем №2" служила нам безотказная русская "Волга-31", подаренная знаменитым бойцом Масей. С ней связано немало приключений, расскажу лишь о двух.

Отправляемся с позиции под Миусинском в Донецк, надо слить давно обещанное видео (проще было съездить, чем пересылать по интернету "быстрому" как мысль пьяного эстонца). На въезде в город Снежное встречаем командира разведчиков Одессу и его зама Малого, приказывают: "Едем на место вчерашнего боя, разведаем обстановку, и брошенный "Утёс", если получится, заберём". Едем. Сворачиваем на грунтовку. Место открытое, дальше справа лес и овраг, слева – выжженная высотка. Туда на разведку идут "отцы-командиры", мы с Артистом у машины за кустом прикрываем тыл. Кладу на всякий случай рядом камеру, ждём. Мы ещё не знаем, что оказались в засаде…

…первой же пулей камеру вдребезги: снайпер! Скрываюсь за "джихадом". И сразу же невесть откуда пулеметные очереди и та-та-та-та-таканье АГС. Разрывы снарядов далеко, это радует. Стреляем с Артистом на звук, ура – явное попадание! – пулемёт умолкает. Откуда-то чертиком из табакерки выскакивает…ох, слава Богу, свои – Малой! – я едва не проткнул его очередью. Наконец-то, запыхавшийся и красный, выныривает с неожиданной стороны Одесса. В машину!

– У меня огнестрел! – орёт Артист и тут же получает кулаком по башке от сидящего сзади Малого:

– Рули, в жопу раненый, в морге не лечат!

"Джихад-Волга" несётся под перекрестным огнём снайперов (теперь понятно: сюда нас впустили, чтобы взять в плен, а назад хрен выпустят). Сквозь салон – стёкол давно нет – взззикают пули, то спереди, то сзади по курсу сухие звонкие хлопки рвущихся ВОГов. Пригибаемся, удар головой о голову Артиста, высекает во мне мысль: "Как это он умудряется рулить, почти не глядя на дорогу? Опрокинемся – расстреляют в хлам. Или ранеными в плен возьмут, что ещё хуже…"

Уцелели! Выкатили на дорогу в Снежное, понеслись докладывать в Штаб. Там встретили репортера "Life News‎", узнав о нашем приключении, Семён спросил: "Сняли что-нибудь интересное?" Даже Одесса, всегда невозмутимый как булыжник, сорвался, рявкнул: "Там не до съёмок было!" На корпусе "Волги" мы насчитали семь пулевых и осколочных пробоин. Вечером Артист, разуваясь, расхохотался, протягивая мне на ладони помятую пулю: "Огнестрел…" Пуля, видимо, прошила на излёте дверцу, ткнулась в голень и скатилась в драный ботинок.

А вскоре безотказная наша русская "джихад-колесница" помогла нам настичь и пленить украинский беспилотник.

Заметил ревущего монстра его и первым по нему открыл огонь Артист, за ним остальные. Монстр (принятый бойцами за баллистическую ракету) сменил линейный на кольцевой курс и закружил над нашей позицией. Сделал "горку", дважды блеванул белым – отбросил тормозной парашют, а затем посадочный.

–Артист, быстро за руль! Это беспилотник, наш трофей!

Мчим на "джихаде" по полю подсолнухов, потом по бурьянным зарослям, застреваем, выдираемся, по пути объясняю:

– Ту-143 "Рейс". Беспилотный летательный аппарат. Советский. Выпускался в двух модификациях. Разведчик и самолет-мишень. Максимальная высота 1000, минимальная – 10 метров. Разведывать здесь нечего. Суть: укры рассчитывали – мы собьём БПЛА из ПЗРК, а они заявят, что из "Бука" и это, дескать, доказательство: таким же оружием ополченцы уничтожили малазийский "Боинг"…

– А беспилотник почему рухнул? Мы его сбили?

– Нет. Электронные мозги от старости скисли. Или наши их отключили. Аварийная посадка. Но, скорее всего, из ПК мы его достали. Если сейчас успеем под носом укров на их территории смастерить репортаж, а потом дракона вывезти (этим займётся группа Корсара) – мы победили.

На месте выяснилось – всё честно, мы его подранили: низ фюзеляжа изрешечён.

– Снимаем, "включаем дурака". Неси околесицу о баллистических монстрах...

– Зачем?

– За эффектом, брат Артист. Эффектом пиар мультипликатора. Пусть коллеги поломают головы – что это: фейк ополчения? Коварная спецоперация путинских спецслужб? Агония ВСУ, бросивших в бой протухшего дракона? Как нам удалось его сбить? Чем больше публикаций – тем крепче имидж подразделения Моторолы.

Артист понял и "включил дурака":

– Эй, там, в Киеве. Вы не думаете, что это уже чересчур применять такое оружие?..

Потом он долго смеялся, читая многочисленные расследования о пленении мотороловцами украинского БПЛА, с изложением версий самых причудливых: " привезли и скинули в поле, а сейчас загрузят назад в машину и в музей вернут…"

– Гена, а почему эти писаки не позвонили нам, и не узнали, как было всё на самом деле?

– Потому что "мудры в своих глазах и разумны перед самими собою".

В заключение темы, расскажу о несостоявшемся "джихад-мобиле" (о нём, как и обо всём несбывшемся, особенно тоскую).

В период боев за Мариновку-Сепановку-Дмитровку я ненадолго был откомандирован в группу сотрудников официального сайта ополчения Icorpus. В район боевых действий мы выехали втроём – журналист означенного сайта, фотокор Риа-Новости Андрей Стенин и я. Попросил высадить у Дмитровки, отправился в самостоятельное путешествие. Сделал материал о юном снайпере, которому во время вылазки разворотило из "Утеса" бедро, нога висела непонятно на чём, а он стянул её ремнём и полз всю ночь к нашим позициям. Снял несколько сцен боя и – затрофеил в точности такой же, какой был у нас в Семёновке, но бензиновым наркотиком не испорченный Ssang Yong Rexton. Водитель из меня никакой, и заехал я…да-да, к укропам!

Вышел из авто уточнить маршрут (хорошо что был в новой форме без нашивок), слышу: "Сепаров за тою посадкою нема?", а позади спросившего солдатика появляются ещё двое и они, как я, уже всё поняли…

… Резвости моего спринтерства зигзагами по пересеченной местности наперегонки со вззззиииикающими над ухом пулями с риском нарваться в "зеленке" на растяжку позавидовал бы самый быстрый человек планеты трехкратный чемпион Олимпийский игр Усэйн Болт. Дабы не смущать Усэйна и уменьшить риски я нырнул под куст, развернулся, открыл ответный огонь. Одного уложил. Увы, силы оказались слишком не равны. Из лесополосы за дорогой выперла отмеченная двумя вертикальными белыми полосами БМП, и – пронзённый очередью из 30-ти миллиметровки кандидат в "джихад-мобили" трансформировался в желто-черную кляксу. В огненно-дымную братскую могилу седьмого, павшего на этой войне моего телефона, четвертой видеокамеры (сотни снятых в боях историй сгинули!) и третьего блокнота, исписанного так, что буковки в нём от тесноты визжали и, казалось, при захлопывании разлетались со страниц как осколки…

Горящий Ssang Yong Rexton стал ориентиром, заработали наши миномёты и две укровские БМП, утюжа подсолнухи, прикрываясь лесополосой драпанули.

Семь дней спустя где-то в том же районе напоролись на укров и были расстреляны в Renault, затем сожжены из "Шмеля" те, с кем не однажды попадали мы в разные передряги – замечательные военкоры и настоящие русские патриоты Сергей Кореченков и Андрей Стенин.

Мы уже победили?

– Гена, если ты хочешь остаться в подразделении, не лезь в политику, – честно предупредил Моторола во время предпоследней нашей встречи. С некоторых пор любой, самый невинный мой комментарий и тысячекратно выверенное сообщение стали кем-то восприниматься как угроза формирования в ополчении оппозиционных настроений, поскольку кто-то счёл меня "неисправимым стрелковцем".

– Командир, с первых митингов против нацизма мы все здесь занимаемся исключительно политикой. Сегодня каждый ребёнок, погибающий оттого, что его родители не струсили и поддерживают нас – поневоле занимается политикой…

Он не дослушал, раздражённо хлопнул дверью авто. Я смотрел, как он поднимается по ступенькам Штаба и чувствовал: что бы ни случилось, с кем бы ни пришлось мне служить – он навсегда останется для меня командиром, с которым я готов идти в бой, даже если буду точно знать: впереди Смерть. Мы и её победим, затем и призваны мы в этот падший мир.

"В Донецке задержали военкора ополчения Геннадия Дубового. Задержали его дома, где он лежал в гипсе после травмы, полученной в донецком аэропорту во время боя. Не предъявив никаких документов, выломали дверь. При этом толком объяснить причину задержания не смогли. Задержан он ни за что, очевидно по надуманному поводу.

Дубовой воевал бок о бок с ополченцами, а также был инициатором и главным редактором первой официальной газеты ДНР "Голос народа – Голос Республики", выход первого номера которой 11 мая сыграл свою положительную роль в успешном проведении референдума о независимости. Геннадий награжден медалью "За оборону Славянска" и орденом "За воинскую доблесть".

Судя по всему, совсем еще юную республику, у которой есть масса внешних и внутренних врагов, начинают раздирать внутренние противоречия. Мы будем следить за судьбой Геннадия и просим руководство ДНР тщательно разобраться в этом деле".

Поданный мной рапорт о переводе в другое подразделение был кем-то переписан и – из рядов Армии ДНР меня уволили "по собственному желанию".

Всегда презиравший тыловых крыс и нацеленный на войну до Победы, я верю: командование устранит это недоразумение и позволит бойцу и военкору сражаться. Тем более после объявления в республике мобилизации.

Сейчас единственно возможная политика – все на фронт, всё для Победы. Уволить может лишь смерть в бою. Или мы уже победили? Враг изгнан за пределы Донецкой и Луганской республик, они объединились и мы живём в подлинно народном государстве? Уже создана прекрасная Новороссия – лаборатория социально-экономического креатива, модель будущего для всей России, государство высших смыслов, основанное на Божественной справедливости?..

…Замечательный московский фотограф и журналист Игорь Старков после встречи со мной, Матросом и Артистом написал, что мы "романтики первого этапа войны", а сейчас пришли люди злее и жестче, армейские менеджеры. Как всякий не воевавший, он заблуждается. Романтики не спешат на войну, они предпочитают грезить около. Никогда мы не были романтиками, ибо обретаемая в бою безжалостная ясность видения исключает всяческие иллюзии, питающие романтическое восприятие действительности. И когда зацикленные на ложно понятом прагматизме "реал-политики" обвиняют нас в стремлении к иллюзорной цели – Новороссии, мы отвечаем: без создания таковой ни одна проблема России не будет решена, но все они усугубятся чрезвычайно; надежды "реалистов" на мирное разрешение конфликта между филиалом ТНК Украиной и пограничьем госкорпорации РФ – ЛНР/ДНР безумны. Попытки договориться с глобализаторской теневой элитой и трусливо увильнуть от Большой Войны за достойное место русских в мировой Системе обернутся кровавейшей иллюзией. "Западу от России надо одно, – заметил ещё советский разведчик, – чтобы её не было". В его правоте все не иллюзорики убеждаются уже ежечасно: гарантируемая системами залпового огня деиндустриализация, гаубично-минометное инфраструктурное обнуление, карательными операциями довершаемая элиминация "лишнего" населения Юго-Востока бывшей Украины – модель для разборки Российской Федерации.

P. S. "Корреспондент, какая Новороссия? Ты давно покойник. Тебе, терроюге мотороловскому, сепару продажному мы и в аду спецад строим. Всех русских из Украины – вон, лучше сразу в могилы. Мусор генетический только на удобрение годится. Юго-Восток останется украинским или будет уничтожен. Потом вернём Крым".

"Русских – вешать! Тебя, Корреспондент – камикадзе, тварь путинская рядом с воспеваемым тобой рыжим тараканом подвесим вниз головой. Сожжем и смешаем ваш прах с говном. Со всеми русскими так будет. Слава нації, смерть ворогам!"

Килобайты и километры таких сообщений я получаю с первых дней Русской Весны. Отвечаю вежливо, фразой Хемингуэя, давно воспринятой как указание свыше: "Впереди пятьдесят лет необъявленных войн, и я подписал договор на весь срок".

Прислано по электронной почте