13-я конференция по безопасности в Азиатско-Тихоокеанском регионе (АТР), более известная как "Диалог Шангри-Ла", которая прошла в июне в Сингапуре, обернулась большим скандалом. Министр обороны США Чак Хейгел и японский премьер Синдзо Абэ хором обвинили Китай в нарушении статус-кво и подрыве безопасности в регионе. В ответ замначальника Генштаба НОАК Ван Гуаньчжун заявил, что в эскалации конфликта виноваты Токио и Вашингтон и что больше никаких территориальных уступок со стороны Пекина не будет.

Один регион, две системы

Полутора неделями раньше в Шанхае китайский лидер Си Цзиньпин выступил на пленарном заседании Совещания по взаимодействию и мерам доверия в Азии. Председатель КНР заявил о необходимости создания новой архитектуры безопасности в регионе, которая должна строиться силами самих азиатских народов, а в конце и вовсе предложил создать Центр оперативного реагирования и правительственный форум.

Таким образом, вместо одной системы безопасности в Азии наметилось сразу две, причем конкурирующие. После этого в экспертном сообществе заговорили о новой холодной войне в регионе. Расходы на оборону во всех крупных державах АТР растут стремительными темпами: в лидерах по-прежнему США, на втором месте — Китай, замыкает тройку лидеров Япония. Именно эти страны вовлечены в спор вокруг островов Сенкаку (по-китайски — Дяоюйдао).

Притом что два блока — китайский и американо-японский — определились достаточно явно, один из крупнейших игроков в регионе, Индия, пока молчит. Новоизбранный премьер Нарендра Моди не поехал ни в Шанхай, ни в Сингапур, объяснив это тем, что еще не успел полностью освоиться во власти, а его представители на обоих форумах выступали мало и уклончиво.

Россия высказалась более определенно: если в Шанхай летал лично Владимир Путин, то в Сингапуре российская сторона была представлена более чем скромно. Понятно, что в условиях международного политического кризиса, когда Москва оказалась под мощным прессингом Запада, взгляды российского руководства обратились на восток. Но ясно также, что, сближаясь с Пекином, Россия не заинтересована в том, чтобы стать его младшим партнером.

Между тем у Москвы есть в запасе еще один формат международного взаимодействия — полузабытый, но работающий РИК (Россия-Индия-Китай). Причем этот формат предоставляет Москве гораздо большее пространство для маневра и выводит ее в число ключевых для азиатской безопасности держав.

Политики и академики

Саму идею РИК предложил еще в 1998 году Евгений Примаков. У нее сразу нашлось немало сторонников в Москве, Пекине и Нью-Дели. Но конъюнктура была крайне неподходящей: через несколько месяцев Примакова отправили в отставку, его сменил Степашин, затем премьером стал Владимир Путин. Началась вторая чеченская кампания, и о перспективных внешнеполитических проектах пришлось на время забыть.

Через три года о них вспомнили. В 2000 году Россия подписала декларацию о стратегическом партнерстве с Индией, через год — договор о дружбе с Китаем. Еще через год заработал трехсторонний механизм: состоялась первая встреча глав МИД трех стран, а в 2006-м — неофициальный саммит лидеров. Одним из основных локомотивов сближения стали академические институты — практика, достаточно непривычная для отечественного внешнеполитического дискурса и потому заслуживающая особого внимания. Каждый год параллельно с министерскими встречами проходили трехсторонние конференции, последняя на данный момент (13-я по счету) состоялась в начале июля 2014 года в Институте Дальнего Востока (ИДВ) РАН.

Как рассказал"Ленте.ру" заместитель руководителя центра "Россия-Китай" ИДВ РАН Сергей Уянаев, сейчас сотрудничество между тремя странами идет по пяти основным направлениям: формирование общего банка знаний, промышленность и торговля, сельское хозяйство, ликвидация последствий стихийных бедствий и оказание помощи, медицина и здравоохранение. Разумеется, ими оно не ограничивается: помимо этого Москва, Дели и Пекин ставят перед собой глобальную задачу — создание более справедливого и рационального мира, в котором было бы легче осуществлять политическое и экономическое взаимодействие.

Плюсы сотрудничества в рамках РИК очевидны. Но проблема в том, что и Москва, и Дели, и Пекин опасаются брать на себя слишком большие обязательства, чтобы сохранить свободу рук и обезопасить свою экономику. Все заинтересованы в многополярном мире, но никому не хочется жертвовать для его формирования собственными интересами.

Дружить, торговать и вместе бороться за мир

Если представить отношения между Москвой, Дели и Пекином в качестве треугольника "политика-экономика-безопасность", то наиболее четко функционирует политическая сторона. Во внешней политике все три страны декларируют курс на многополярность и традиционно поддерживают друг друга в ООН по ключевым вопросам. Причем, когда в Совете Безопасности обсуждаются наиболее острые вопросы, КНР всегда либо поддерживает Россию, либо, по крайней мере, воздерживается при голосовании. Индия хочет войти в Шанхайскую организацию сотрудничества (ШОС) и надеется, что Россия поддержит ее в борьбе за место в реформированном Совбезе.

Перспективы экономического сотрудничества на первый взгляд выглядят радужными: регион Центральной и Южной Азии можно превратить в огромный промышленно-аграрный конгломерат. Проектов существует масса: Пекин предлагает концепцию "экономического пояса Шелкового пути", который включит Центральную Азию с выходом на Южную; Россия работает над созданием Евразийского экономического союза (ЕАЭС), а недавно появился проект единого экономического коридора Индия-Китай-Бангладеш-Мьянма. Тем не менее реализация этих идей остается делом далекого будущего — экономическое сближение идет медленно, и Москва, и Дели опасаются попасть в слишком сильную экономическую зависимость от Китая. К тому же никто не хочет жертвовать отраслями национальной экономики, которые неизбежно погибнут в случае более глубокой интеграции.

Наиболее перспективной для развития сотрудничества выглядит сфера безопасности. Ни одна из стран не заинтересована в нарастании напряженности на своих рубежах. Сильнейшая держава региона, претендующая к тому же в перспективе на глобальное лидерство, Китай нуждается в спокойной границе, чтобы без помех наращивать влияние в других частях света. Предложенная Си Цзиньпином в Шанхае формула может заинтересовать индийцев, так как она основана на позабытых принципах "панча шила" (пять принципов мирного сосуществования, которые в свое время легли в основу концепции Движения неприсоединения), а с прошлого года в рамках РИК заработал механизм консультаций по этим вопросам. Усиление внимания к теме безопасности не случайно — афганский вопрос беспокоит всех.

Эксперты и политики опасаются, что после того, как Исламскую Республику покинет иностранный контингент, Афганистан превратится в очаг дестабилизации для всего региона. Москву пугает опасность активизации исламизма в Средней Азии, Пекин беспокоит нарастание экстремизма в Синьцзяне, а в Нью-Дели боятся, что толпы боевиков хлынут в Кашмир. Понятно, что бороться с этой опасностью лучше вместе, но сближение идет тяжело — слишком трудно бывает преодолеть взаимное недоверие, накопившееся за прошедшие годы.

Тяжелое наследие войны

Если российско-китайские и российско-индийские отношения находятся сейчас на подъеме, то у Китая и Индии слишком много скелетов в шкафу. Хотя две цивилизации живут рядом уже долгие тысячелетия, граница между ними была установлена совсем недавно. Она прошла по так называемой линии Мак-Магона, начерченной англичанами, как полагают в Пекине, вопреки воле китайского народа.

В 1947 году англичане ушли из Индии, а через семь лет Дели и Пекин подписали соглашение, в основу которого легли пять принципов мирного сосуществования. Между КНР И Индией установилась самая сердечная дружба, правительство Неру провозгласило лозунг "Хинди-Чини бхаи-бхаи" (Индия и Китай — братья). Но все испортил пограничный вопрос. 20 октября 1962 года китайские войска перешли границу на трех участках. Разгром индийцев был полным, но в защиту Дели выступили единым фронтом Москва, Вашингтон и Лондон, и китайское руководство решило не рисковать. Обе стороны до сих пор считают друг друга виновными в развязывании конфликта.

Пограничная война определила отношения Китая и Индии на годы вперед. На смену великой дружбе пришло взаимное недоверие. Китай сделал ставку на Пакистан, снабжая его оружием и помогая в разработке ядерной программы, а Индию поддержал Советский Союз. Кратковременное улучшение произошло в конце 1970-х, когда Индийский национальный конгресс уступил на выборах "Бхаратия Джаната Парти" (БДП). Но вскоре отношения снова ухудшились и чуть было не дошло до нового конфликта.

В 1990-х двусторонний диалог постепенно стал налаживаться. Экономика обеих стран стремительно росла, реалии холодной войны, во многом определявшие соперничество, ушли в прошлое. Обычным делом стали визиты доброй воли, встречи военных и гражданских руководителей. Сближению мешает три вопроса: пограничная проблема, Тибет и Пакистан. Пекинское руководство заявляет, что страны должны стать стратегическими партнерами, и предлагает руководствоваться принципом "обходить трудноразрешимые вопросы, отдавать предпочтение торгово-экономическим отношениям" в надежде, что рано или поздно улучшение отношений в торговой сфере поможет сдвинуть с мертвой точки и политику.

Товарооборот между Индией и Китаем растет с каждым годом, и приход к власти в Дели БДП, которая традиционно отличается реалистичным подходом к международной политике, скорее всего, ускорит этот процесс. В силу исторических причин Индия и Китай на глобальном рынке волей-неволей оказываются союзниками и противниками одновременно: обе страны нуждаются в энергоресурсах, одновременно конкурируя за них и кооперируя политику в ходе диалога с энергопроизводящими державами.

Дополнительно осложняет ситуацию факт, что разбираться с противоречиями и искать точки соприкосновения трем странам приходится в условиях доминирования на планете одной сверхдержавы — США. Вашингтону невыгодно усиление Китая и России, а также сотрудничество России и Индии.

Американский фактор

В последние полтора десятилетия политика США в Южной и Восточной Азии отличалась крайней непоследовательностью. Вашингтону приходилось решать сразу несколько сложных задач, в том числе вести войну в Афганистане и противодействовать росту китайского влияния в регионе. В итоге Госдеп то пытался договориться с Китаем о разделе сфер влияния, от чего Пекин мягко уклонился, то развивал отношения с Индией, то заигрывал с Пакистаном. В конце концов, американцы умудрились испортить отношения практически со всеми, компенсируя промахи дипломатии экономической и военной мощью.

Самым слабым звеном в РИК является Индия. В отличие от России и Китая, она является частью англоязычной интеллектуальной сферы, индийские политики находятся под сильным влиянием западных политических концепций, в Нью-Дели существует мощное проамериканское лобби. В Вашингтоне видят Индию в качестве противовеса Китаю. Американские дипломаты искусно играют на старых антикитайских фобиях индийцев, подпитываемых наличием в Индийском океане военных баз КНР. Показательно, что Нарендра Моди, отношения которого с Вашингтоном сложно назвать теплыми, сразу после избрания на первое место поставил вопрос укрепления сотрудничества с Соединенными Штатами.

Перед Россией в этих условиях стоит сложная и деликатная задача: сделать все от нее зависящее, чтобы компенсировать влияние Вашингтона. Возможности для этого у Москвы есть: несмотря на лихие 90-е, советский задел растрачен не до конца и по-прежнему и в Пекине, и в Дели многие симпатизируют нашей стране. Разумеется, решать сложные вопросы и преодолевать тяжелое наследие прошлого все равно придется китайским и индийским политикам самостоятельно. Самое малое, что может сделать Россия, — предоставить дополнительную площадку и поработать медиатором.

Активизация формата РИК выгодна всем трем странам. Спокойная граница по Амуру и Гималаям развяжет России, Китаю и Индии руки на других направлениях, позволив осуществлять экономическую и политическую экспансию вовне, а совместные действия по борьбе с экстремизмом в Афганистане (желательно при участии Ирана) смогут остановить расползание терроризма в регионе. Если бы Россия озаботилась вопросом азиатской безопасности и укреплением отношений с союзниками раньше, то во время Крымского кризиса у Москвы было бы более широкое поле для маневра. Но лучше поздно, чем никогда.