| Добро пожаловать на выставку, воздающую дань памяти Джозефа Роберта Байерли, единственного американского десантника Второй мировой войны, сражавшегося с гитлеровцами в рядах как американских, так и советских войск. Джозеф Байерли, знакомство с которым Вам сейчас предстоит, прожил жизнь согласно устоям, заложенным в голодном и полном лишений детстве: любви к семье и вере в Бога. Жизнь эту корежили ужасы войны и страдания плена, наложившие на нее неизгладимый отпечаток. Но затем пришла пора восстановленного мира и семейного покоя, воспринимавшихся особо остро в свете испытаний, выпавших на долю Джо во время войны. Хотя Джозеф и оказался в эпицентре героической и небывалой главы мировой истории — ее самой страшной и разрушительной войны — себя он ни героем, ни выдающейся личностью не считал. В своих глазах он был обыкновенным человеком, патриотом и солдатом, чьим долгом было вступить добровольцем в армию своей страны, чтобы не только защитить Родину, но и помочь союзникам, уже сражающимся за жизнь и свободу против общего врага за тридевять земель от Америки. В решающий момент войны и произошла уникальная встреча Джозефа Байерли с союзником, понесшим наибольшие жертвы,— советскими солдатами, идущими в последнее наступление на Берлин. Несомненно, эта встреча спасла его жизнь — и определила мою, задав ей вектор, который и привел к моей нынешней работе посла Соединенных Штатов Америки в Российской Федерации. Так позвольте же мне представить Вам того Джозефа Байерли, которого знал я — моего отца. В основу выставки легла поистине невероятная военная биография отца. Сначала — более года жесткой подготовки в рядах элитных, вновь созданных американских воздушно-десантных войск. Затем 20-летний сержант Джозеф Байерли десантируется в Нормандию на рассвете 6 июня 1944 года — дня открытия Второго фронта — и, потеряв контакт с другими десантниками, попадает к немцам в плен. Затем — семь месяцев немецких лагерей для военнопленных. Две попытки побега закончились неудачей и жестокими пытками в гестапо. Третий побег из лагеря близ реки Одер увенчался успехом: уходя на восток, Джозеф наткнулся на советский танковый батальон 2-го Белорусского фронта. Отказавшись от предложенной эвакуации в тыл, Джозеф убедил командование разрешить ему вступить в ряды этой воинской части. До Берлина оставалось 70 километров упорных боев — и Джозеф хотел пройти их с оружием в руках, чтобы встретить американские войска, наступающие с запада. Бои эти оказались самыми кровопролитными из всех, выпавших за время войны на долю Красной Армии. В одном из них Джозеф получил тяжелое ранение и был отправлен в русский полевой госпиталь. Когда Джозеф пришел в себя после ранения, госпиталь посетил с инспекцией маршал Георгий Жуков, пожелавший встретиться с американским солдатом, бежавшим из немецкого плена, чтобы сражаться в рядах советских войск. Поскольку тяжелое ранение исключало надежду на дальнейшее участие в боях, отец попросил помочь ему добраться до ближайшего американского посольства, откуда он мог бы безопасно вернуться домой. Маршал Жуков уважил его просьбу, снабдив Джозефа письмом, которое он, не зная русского, не смог прочесть, но которое обеспечило ему беспрепятственное путешествие через Польшу и Белоруссию прямо к дверям посольства США в Москве, куда он добрался в начале марта 1945 года. Здесь его невероятная одиссея приняла совсем уж немыслимый поворот: когда сотрудники посольства обратились в Вашингтон для установления личности Джозефа, им ответили, что Джозеф Байерли числится погибшим во Франции месяц спустя после высадки войск в Нормандии! Получив зловещую "похоронку", семья Джо отслужила по нему заупокойную мессу в католической церкви, которую исправно посещала каждое воскресенье. До выяснения обстоятельств Джозефа некоторое время содержали под арестом в московской гостинице "Метрополь". Как только все прояснилось, его репатриировали в Соединенные Штаты. За эмоциональной встречей с семьей вскоре последовал День Победы, который Джозеф отпраздновал в Чикаго. Я думаю, чтобы по-настоящему стали понятны истоки духовных и физических сил, благодаря которым отец пережил столь тяжкие испытания, необходимо сказать несколько слов о его суровом детстве. Джо было всего лишь шесть лет, когда в США разразилась Великая депрессия. Отец его, фабричный рабочий, потерял работу. Семью из девяти человек выселили из дома. Им всем пришлось переехать к бабушке Джозефа. Он рассказывал нам потом о самых ранних воспоминаниях детства: как он стоял с отцом в очереди за едой для семьи, которую раздавали власти. Один из его братьев бросил школу и переехал в другой город, где получил работу в рамках государственной природоохранной службы. Брат сумел посылать домой достаточно денег, чтобы позволить остальным по-прежнему жить вместе. Одна из старших сестер в 19 лет умерла от скарлатины. Но через все невзгоды и беды родители Джозефа пронесли мечту, за которую отчаянно боролись и приносили любые жертвы: Джозеф должен был стать первым в семье выпускником средней школы. По мере того как экономический кризис ослабевал, будущее вырисовывалось куда более радужно, — спортивные таланты Джозефа принесли обещание стипендии в близлежащем университете Нотр-Дам. Но мирная жизнь Джозефа Байерли и миллионов других американцев резко и необратимо оборвалась в декабре 1941 года, когда японцы атаковали Перл-Харбор, а Гитлер вслед за тем объявил войну Соединенным Штатам. К лету 1942 года Джозеф записался добровольцем в воздушно-десантные войска. Как отец потом любил объяснять нам, он пошел именно в десантники, потому что их жалованье было на 50 долларов в месяц больше, чем в других войсках, а эти деньги в немалой степени помогали прокормить семью. Меня часто спрашивают, насколько знакомство отца с советскими солдатами повлияло на то, что и мое образование, и дипломатическая служба сфокусировались на России. Моих сестру Джули и брата Джо спрашивают, каково это — вырасти с отцом, увенчанным наградами героем войны. На самом же деле, в детстве мы имели лишь самое общее представление о военной биографии отца. Знали лишь, что был парашютистом, попал в плен, и каким-то образом русские его освободили. Как и многие другие ветераны, он считал немыслимым посвящать детей — да и взрослых тоже — в пережитые им ужасы. Но мы видели то, о чем он не хотел говорить — шрамы от пулевых ранений и побоев; инстинктивную попытку спрятать нас под стол, когда однажды рядом с домом рванул праздничный фейерверк; слезы на его глазах, когда исполняли национальный гимн. Отец вернулся с войны в наш родной город Маскигон в Мичигане, преисполненный решимости вновь обрести ту мирную жизнь, которую покинул три года назад. Женившись на моей маме Джоанне, он обзавелся семьей, подобно миллионам других ветеранов. Но все пережитое им — и в детстве, и во время солдатской службы — придало его жизни новое видение и новую более глубокую значимость. Отец вызвался руководить Отделением Американской организации Красного Креста в Маскигоне. Так он хотел выразить признательность за продуктовые посылки Красного Креста, которые помогали ему выжить в немецких лагерях. Он вошел в руководство благотворительной организации "Оулд Нюзбойз", собиравшей средства для того, чтобы ни один даже самый бедный ребенок в городе не остался без еды и подарка на Рождество. В 1960-х отец руководил сбором средств и набирал добровольцев, чтобы посылать рождественские подарки сотням наших земляков, служившим во Вьетнаме: транзисторный приемник, бумажник, да что угодно, лишь бы люди знали, что ни они, ни их служба не забыты. И, прежде всего, мы всегда ощущали особые узы, связывающие его с собратьями-ветеранами Второй мировой. Отец сотрудничал с Организацией американских ветеранов-инвалидов, вел там дела бывших солдат, обеспечивая получение заслуженной ими медицинской помощи. (Лишь после смерти отца в 2004 году, разбирая его бумаги, мы нашли письма, написанные ему в течение нескольких десятилетий ветеранами или их женами и детьми, признательными отцу за эту его деятельность). Бывало и так, что, когда другие семьи проводили летние отпуска на пляжах или в путешествиях по историческим местам, мы проезжали сотни миль, сопровождая отца на встречи с людьми, с которыми он проходил армейскую подготовку и воевал — ветеранами 101-й воздушно-десантной дивизии. Лишь со временем значимость всего пережитого Джозефом Байерли в рядах Красной Армии вместе с советскими солдатами раскрылась перед нами в полном объеме. Поначалу он очень скупо рассказывал об этом. Надо сказать, что в начале 1945 года американское военное командование запретило бежавшим, либо освобожденным из плена военнослужащим США публично рассказывать о своих контактах с советскими войсками — просто опасались, что вермахт начнет уничтожать пленных солдат союзных войск, чтобы не дать им пополнять ряды несущей большие потери Красной Армии. Затем вмешалась политика времен "холодной войны". Разгул антикоммунистической истерии маккартизма в 1950-х заставил отца — человека по натуре сдержанного и обладающего острым политическим чутьем — помалкивать о том, что в конце войны он добровольцем воевал в рядах Красной Армии. Он начал публично говорить об этом лишь в 1970-х, когда началась "разрядка" и когда я начал ездить в Ленинград и Москву по обменным студенческим и культурным программам. Работая гидом на американской выставке в Москве в 1979, я позвонил отцу из "Метрополя", в котором мы жили,— и впервые в жизни узнал, что он останавливался в этой гостинице 34 года назад. К тому времени как отец прилетел в Москву навестить меня, я уже знал достаточно о его одиссее, чтобы удалось организовать встречу с генералом Павлом Батовым, легендарным советским полководцем, возглавлявшим тогда Советский комитет ветеранов войны. Статья об этой встрече, опубликованная журналом "Огонек" под названием "Американский солдат в советском танке", впервые познакомила широкую советскую аудиторию с историей Джозефа Байерли. К сожалению, все наши попытки найти советских ветеранов, которые помнили бы его недолгую службу в их части, не увенчались успехом. Ведь целые советские полки полегли в последнем кровавом наступлении на Берлин весной 1945. Тем не менее надежды отец никогда не оставлял. С 1979 по 2004 он пять раз приезжал в Россию и всегда встречался с ветеранами, надеясь найти сослуживцев по его танковому батальону 2-го Белорусского фронта. Временами встречи отца с советскими ветеранами выходили столь же глубоко эмоциональными, как и его встречи с американскими ветеранами дома. В 1992 году, после банкета в расположении училища ВДВ в Рязани, я до поздней ночи переводил разговор отца с ветераном битвы на Курской дуге и его внуком. Отец, у которого карманы всегда были полны шоколада и сувениров, угостил мальчика конфетами, а деду его подарил бейсболку и сувенирные значки своего 506-го парашютно-десантного полка. Наутро, когда мы уже садились в автобус, мальчик подбежал с пакетом: "Это вам подарок от дедушки". Мы открыли пакет, когда автобус уже выехал из расположения части, и увидели медаль "За отвагу" и орден Красного Знамени. Отец был просто потрясен. Не зная, как вернуть такие священные реликвии, отец много лет хранил их на почетном и видном месте в нашем доме в Мичигане. Когда он в последний раз приехал в Россию — за семь месяцев до кончины — я увидел, что он надел их рядом с памятными российскими медалями и знаками отличия, полученными им от российского правительства, в том числе и лично от президента Ельцина на церемонии в Белом доме в Вашингтоне в 1994 году. Я постарался объяснить отцу, что совместное ношение подаренных знаков отличия с полученными им наградами может привести к недоразумению. Но сказав, что никого не собирается вводить в заблуждение, он не изменил своего решения. Сегодня, семьдесят лет спустя с начала войны, остающейся определяющим событием ХХ столетия, воспоминания о сражениях, изменивших наш мир, неизменно сопровождают каждый наш шаг. Однако же у русских и американцев эти воспоминания существуют в разных контекстах. Подавляющее большинство американцев 1940-х годов испытали войну лишь косвенно. Она осталась в памяти продуктами по карточкам; письмами домой с европейских и тихоокеанских фронтов; радиосообщениями и выпусками кинохроники. И, тем не менее, это была война, заставившая Джозефа и миллионы ему подобных американцев оторваться от мирной, ничем не примечательной жизни и принять участие в событиях мирового масштаба. Отца часто спрашивали, почему он пошел добровольцем. Ответ его был неизменен и прост: "Мы знали, что Гитлер — это угроза, которую необходимо одолеть, и что наш долг — принять участие в этой борьбе". Американцы, вступившие в это противоборство, отправленные за океан, выполнявшие свой долг по всему миру от Иво Джимы до Анзио или в мурманских конвоях, впервые встретились лицом к лицу с мужчинами, женщинами и детьми, которые жили такой же мирной жизнью, пока ее не прервала война, но для которых война стала отнюдь не абстракцией и воспринималась отнюдь не косвенно. Реальность эта оказала глубочайшее воздействие на то, каким до конца дней своих увидевшие ее американцы воспринимали мир. Отец пытался мне объяснить, какой он увидел Варшаву, прибыв туда с письмом маршала Жукова в поисках американского посольства: "Просто невообразимое зрелище — лишь дым да руины". Он рисовал еще более мрачную картину долгого пути по Белоруссии в феврале 1945. Прошло уже больше года, как оттуда выбили гитлеровцев, вспоминал он, а трупы все еще виднелись из-под снега, "как бревна", в ожидании весенней оттепели, когда их можно будет захоронить. Самыми же запавшими в душу воспоминаниями были, пожалуй, судьбы русских пленных, чьи лагеря хоть и находились бок о бок с лагерями, где держали западных союзников, но были четко от них отделены. "Их держали в зверских условиях,— вспоминал отец.— Если мы просто голодали, то они умирали от голода в буквальном смысле слова". Мало кто из американцев сохранил подобное видение. Президент Джон Ф. Кеннеди сказал в 1963: "В истории войн на долю ни одного народа не выпало больше страданий, нежели на долю Советского Союза во время Второй мировой войны". Отец искренне гордился вкладом американцев и других союзников в общую победу. Но всегда высказывал высочайшее восхищение отвагой и благородством советских солдат, в рядах которых воевал. Солдат, принявших его, голодного и беззащитного, и спасших ему жизнь после тяжелого ранения. И никогда он не забывал смерти и страданий, увиденных им в январе 1945. Мой отец — уникальный символ партнерства русского и американского народов, и его воинская служба во время войны и дружеские отношения с советскими солдатами оказали сильнейшее влияние на мою работу во время трех моих дипломатических миссий в Москве. Но, разумеется, для меня Джозеф Байерли явление куда большее, нежели символ или метафора. Надеюсь, что эта выставка познакомит вас с Джозефом Байерли, каким я его знал: любящим отцом и благородным человеком, на чью долю выпала одна из удивительнейших и невероятных историй Второй мировой войны. Джон Байерли, Посол Соединенных Штатов Америки в Российской Федерации |
