Разразившаяся в 1933 г. война Рокфеллеров и других финансистов с Морганами готовилась несколько лет. В конце 1930-х гг. у Рокфеллеров, как и у ряда растущих финансовых групп, накапливалось возмущение господством Морганов в Федеральном резерве, особенно в Федеральном резервном банке Нью-Йорка, и в президентской администрации. Лидером банкиров, которых бесила политика дешевого кредита, проводившаяся в 1930-х гг. в интересах Англии Бенджамином Стронгом и Федеральным резервным банком Нью-Йорка, был Мелвин Трей-лор, глава контролируемого Рокфеллером "Фёрст нэшнл банк оф Чикаго". Рокфеллеры никогда не ориентировались на Англию. В 1928 г. Трейлор организовал участие банкиров в съезде демократической партии, где они поддержали Эла Смита в качестве кандидата в президенты. Аверелл Гарриман из "Браун бразерз" в том же году и по тем же причинам усилил свою помощь демократической партии. Кроме того, вызов гегемонии Морганов бросили дерзкие этнические группировки и получили суровую взбучку от Морганов и контролируемого ими Федерального резервного банка Нью-Йорка. Это были "Бэнк оф Америка", контролируемая итальянцами мощная сеть банков на Западе, и растущая пиратская группировка Джозефа Кеннеди, ирландца из Бостона. Обе группировки ставили на демократов и держались подчеркнуто обособленно от Морганов и республиканцев, словом, от всего, что было связано с настоящими WASP – белыми англосаксами-протестантами.

Критическим событием стала потеря Морганами своей витрины – нью-йоркского "Чейз нэшнл бэнк", коммерческого банка, имевшего инвестиционное подразделение "Чейз секьюритиз". В результате краха фондового рынка в 1929 г. контролируемый Рокфеллером банк "Эквитабл траст компани" оказался в уязвимом состоянии, и Уинтроп Олдрич, его новый руководитель, провел в марте 1930 г. его слияние с "Чейз нэшнл", сделав последний крупнейшим банком мира. Олдрич был шурином Джона Рокфеллера и на протяжении десятилетий оставался ключевой фигурой Рокфеллеров в банковском деле и в политических манипуляциях.

Развернулась титаническая трехлетняя битва между кланами Моргана и Рокфеллера за контроль над "Чейз". До этого банком руководил человек Моргана Алберт Уигин, а его союзник Чарльз Маккейн был председателем совета директоров. Рокфеллеры немедленно мобилизовали все силы, чтобы сделать президентом банка Уинтропа Олдрича, и компаньон Моргана Томас Ламонт потерпел здесь поражение. Теперь Олдрич был президентом и подчиненным Уигина и Маккейна, но ему удалось вытеснить обоих и подчинить банк себе. Б этой борьбе Олдрича поддерживали члены совета директоров Томас Дебевуа, университетский товарищ и главный советник Джона Рокфеллера-мл., Винсент Астор из знаменитой семьи Асторов, друг и кузен Франклина Рузвельта, и Гордон Очинклосс, близкий друг Уинтропа Олдрича. Когда в 1932 г. конфликт достиг кульминации, Ламонт к своему ужасу обнаружил, что ряд высших должностных лиц банка, принадлежащих к лагерю Олдрича, поддерживают Рузвельта. Близость между Рокфеллером и "Чейз нэшнл", с одной стороны, и Рузвельтом – с другой, обеспечивал демократический политик из Техаса "полковник" Эдвард Манделл Хауз, бывший в свое время ключевым закулисным советником президента Вудро Вильсона. Хауз получил в Техасе по наследству акции железнодорожных компаний и другую собственность, и в период президентства Вильсона был очень близок к Морганам. Но теперь Хауз, став ключевым закулисным советником Рузвельта, переметнулся в лагерь Рокфеллера просто потому, что его дочь вышла замуж за Гордона Очинклосса.

В конце 1932 г. Олдричу удалось вытеснить Уигина с поста председателя совета директоров "Чейз", и он немедленно начал подготовку мощной атаки на империю Моргана. Прежде всего, он вступил в союз с желчным и сиплым Фердинандом Пекора, членом сенатского комитета по банкам и денежному обращению, беспрестанно нападавшим на уолл-стритские’банки, в том числе принадлежащие к империи Моргана. Олдрич с огромным удовольствием скармливал комитету компромат на Уигина и Маккейна, а Пекора на основании этих материалов методически втаптывал в грязь Моргана и других банкиров, причем за вполне законные операции. Невежественная и завистливая публика жадно внимала всем разоблачениям Пекоры. Так, Пекора обвинил банкиров Моргана в неуплате подоходного налога в период депрессии, и публика не пожелала разбираться и том, что банки имели право вычитать из налогооблагаемой базы потери от падения курса акций. Морганов третировали за то, что у них был список "привилегированных" финансистов и политиков, покупавших новые выпуски акций до их появления на публичных торгах. Этот список жарко обсуждался газетчиками, а Морганы тщетно пытались объяснить, что возможность покупать акции до начала публичных торгов приносит выгоду только в условиях растущего фондового рынка.

Таким же образом Пекора сумел отправить Уигина на скамью подсудимых за прибыльную продажу акций "Чейз" на срок без покрытия за счет кредита, полученного от самого "Чейз"57. Он травил и высмеивал Дж. П. Моргана и добился того, что Маккейн сам ушел из банка. Олдрич использовал эту ситуацию, чтобы подчинить "Чейз" себе, и в январе 1934 г. занял пост председателя правления.

Газетчики и историки очень лестно отзывались о Фердинанде Пекоре. Любопытно, что его нападки на Уолл-стрит были продолжением политики, начатой Гербертом Гувером. Это Гувер заявил, что устранить "зловредные спекуляции" можно только с помощью государственного регулирования. В 1928— 1929 гг. Гувер сделал открытие, что проблема банковского кредита не в том, что его слишком много, а в том, что эти деньги уходят на фондовый рынок. После биржевого краха Гувер заявил, что цены акций рухнули из-за пагубных действий тех, кто продавал их на срок без покрытия, забывая, что в каждой сделке был и покупатель. Угрожая ввести государственное регулирование, Гувер заставил главу Нью-Йоркской фондовой биржи Ричарда Уитни (человек Моргана) "добровольно" согласиться на прекращение кредитования сделок без покрытия. Президент Гувер принудил биржу приостановить сделки без покрытия в конце 1931 г., а потом еще в феврале 1932 г., но падения цен на акции это не остановило. Тогда Гувер выполнил свою угрозу и навязал Сенату расследование деятельности Нью-Йоркской фондовой биржи, хотя он же признавал, что по конституции у федеральною правительства нет соответствующих полномочий, потому что биржа находится в юрисдикции Нью-Йорка. Гувер неоднократно бросал истерические упреки в адрес тех, кто устраивает "зловещие" и "систематические "медвежьи" рейды" на акции, а также создает "злокозненные пулы для снижения цен на акции" и "получения выгоды за счет убытков других людей", не утруждая себя размышлениями о том, что "быки" и "медведи" на бирже всегда только этим и занимаются. Гневно отвечая на протест нью-йоркских банкиров, Гувер договорился до утверждения, что сложившиеся цены не соответствуют "истинной стоимости" ценных бумаг, и провозгласил, что порочная "пропаганда, согласно которой основой цен должна быть прибыльность в низшей точке депрессии, – это оскорбление для страны и для инвестирующей публики". А какой критерий предпочитал м-р Гувер? Полнейший абсурд: публика должна "инвестировать исходя из будущего Соединенных Штатов". Не имея ни малейшего представления о том, как устроен рынок, Гувер тешился идиотскими иллюзиями, что "медвежьи" наезды на рынок для понижения цен на акции устраивают всемогущие спекулянты-демократы, предводительствуемые Бернардом Барухом- и Джоном Рэскобом из компании "Дюпон". Уитни и Морганы тщетно пытались развеять эти бредни.

В конце февраля 1932 г. Гувер начал давить на сенатский комитет по банкам и денежному обращению с требованием организовать расследование "практики продаж на срок без покрытия". Томас Ламонт, предвидя катастрофические последствия этого грубого напора, тщетно умолял Гувера остановить эту кампанию. Сенатские слушания начались в апреле 1932 г., и первый же свидетель, Ричард Уитни, назвал обвинения Гувера "совершенно смехотворными". Когда в частной беседе Гувер сообщил Ламонту, что во всех экономических бедах, включая стагнацию производства и падение цен, виноваты играющие на понижение биржевики и что "медвежьи наезды" разрушили "истинный уровень цен", Ламонт едко парировал: "А что можно считать "истинным уровнем цен", если по акциям не выплачиваются дивиденды и они не приносят прибыли?"

В конце апреля новый подкомитет в бесплодной попытке найти доказательства заговора демократов-биржевых спекулянтов расширил рамки сенатского расследования, включив туда вопросы о рыночных пулах и манипуляциях. Обвинения в адрес продаж без покрытия казались смехотворными, когда в попытке возродить к жизни обвалившийся рынок облигаций, где продажа без покрытия была запрещена, в дело вмешались Морганы.

В конце июня слушания в сенатском подкомитете были остановлены, но дело приняло совершенно иной и роковой характер, когда они возобновились в январе 1933 г. с участием Фердинанда Пекоры в качестве главного обвинителя. Агрессивный Пекора, бывший заместитель окружного прокурора в Нью-Йорке, предпринял яростную демагогическую атаку на Уолл-стрит и прежде всего на Морганов. Пекора был родом с Сицилии, и еще ребенком его привезли в Нью-Йорк. Сначала он собирался стать священником англиканской церкви, но, получив юридическое образование, в 1912 г. в возрасте 30 лет стал окружным лидером Прогрессивной партии, а вскоре и вице-президентом партийной организации штата Нью-Йорк. В 1930-х гг. Пекора делал карьеру в окружной прокуратуре. В 1930 г. он баллотировался на пост окружного прокурора от демократической партии, но проиграл, а в 1933 г., когда участие в сенатском расследовании биржи сделало его знаменитым, он еще раз выставил свою кандидатуру на выборах, но проиграл вновь.

Пекора создавал себе образ бескомпромиссного и бесстрашного борца со злом, но проницательные наблюдатели отметили, что его свирепые нападки ограничивались кругом банкиров, поддерживавших республиканскую партию, не задевая инвестиционные банки "Браун бразерс", "Леман бразерс" и Гарримана, которые поддерживали демократическую партию и Новый курс. Сегодня нам известно, что президент Франклин Делано Рузвельт, который в инаугурационной речи разглагольствовал о "бесчестных менялах", а в первом радиообращении к народу почему-то возложил ответственность за кризисное положение коммерческих банков на инвестиционных банкиров, тайно встречался с Пекорой и председателем сенатского комитета по банкам Дунканом Флетчером и уговаривал их принять меры против Моргана. Фердинанд Пекора был счастлив выполнить это задание.

Именно истерическая атмосфера, созданная Пекорой на сенатских слушаниях, особенно при разборе обвинений в адрес Алберта Уигина и Морганов, позволила коалиции деятелей Нового курса и людям Рокфеллера протащить в "первые 100 дней" Рузвельтовской администрации законодательство о банковской и финансовой деятельности, которое подорвало экономическую мощь группы Моргана. Б частности, в 1933 г. администрация Рузвельта добилась принятия закона о банках (закон Гласса-Стигалла) и закона о ценных бумагах. На основании тщательного анализа сенатских слушаний с участием Пекоры профессор Джордж Бенстон показал, с одной стороны, что опороченные операции инвестиционных банкиров были на самом деле экономически разумны и находились в рамках закона, а с другой – что они никак не оправдывали антиморгановскую направленность принятого в 1933 г. закона о банках, осуществившего принудительное организационное разделение инвестиционных и коммерческих банков61. Бенстон показал, что обвинения были большей частью сфабрикованы, а восхваляемые "разоблачения" Пекоры, как правило, были просто измышлениями и догадками отдельных сенаторов.

В принятом в 1933 г. законе о банках содержалось три главных положения: (Г) организационное разделение операций инвестиционных и коммерческих банков; (2) федеральное "страхование" банковских вкладов; (3) запрещение коммерческим банкам начислять проценты по вкладам до востребования. Положение об организационном разграничении функций коммерческих и инвестиционных банков (а) лишило коммерческие банки права покупать ценные бумаги за исключением, что было весьма предусмотрительно, государственных облигаций; (б) запретило коммерческим банкам осуществлять эмиссию, размещение и продажу любых ценных бумаг (за исключением, разумеется, государственных); (в) запретило инвестиционным банкам, т.е. организациям, занимающимся размещением корпоративных акций и облигаций, принимать какие бы то ни было депозиты.

Положение о запрете коммерческим банкам заниматься размещением ценных бумаг было ударом Олдрича и реформаторов по крупным коммерческим банкам с сильными инвестиционными филиалами, и прежде всего по двум крупнейшим: "Чейз секьюритиз корпорейшн" (филиал "Чейз нэшнл бэнк") и "Нэшнл сити компани" (филиал "Нэшнл сити бэнк").

Эти филиалы были особенно активны в конце 1930-х гг., поэтому было так легко именно их обвинить в крахе фондового рынка. Сам Олдрич был счастлив избавиться от ориентированного на Уигина и Моргана филиала "Чейз секыоритиз корпорейшн", но главным для него было положение (в) – смертельный удар по банку "Джи Пи Морган энд компани", частному инвестиционному банку, принимавшему банковские вклады. Коммерческие банки Рокфеллера, как правило, не занимались размещением ценных бумаг, и их вполне удовлетворяла возможность осуществлять эти операции через дружественные инвестиционные банки, а для моргановских структур было характерно глубокое взаимопроникновение этих двух форм банковского бизнеса.

Известно, что Уинтроп Олдрич не только агитировал за это положение закона, но именно он лично составил текст раздела 21 законопроекта вместо Гласса.

Морганы ожесточенно сопротивлялись. Уильям Поттер из подчиненного Моргану "Гэрэнти траст" назвал предложение Олдрича "самым пагубным… из всего, что предлагалось членами финансового сообщества". Но все было бесполезно, потому что президент Рузвельт лично убедил сенатора Гласса сохранить раздел 21. Как пишет Черноу, "для клана Морганов это был coup de grace". Банк "Джи Пи Морган энд компани" тянул, с организационными преобразованиями в надежде на принятие поправки Картера Гласса к закону о банках 1935 г., который должен был разрешить депозитным банкам некоторые операции с ценными бумагами, но Рузвельт лично обратился к законодателям, чтобы "убить" поправку и тем самым Нанести Моргану последний удар. После этого поражения банк "Джи Пи Морган энд компани" принял роковое решение сохранить депозитный бизнес и отделить инвестиционные операции – главный источник своего влияния. Б качестве инвестиционного банка Морганы создали новую организацию "Морган, Стенли энд компани".

Есть трагическая ирония в том, что Картер Гласе и его теоретик Паркер Уиллис вступили в альянс с Рокфеллерами и деятелями Нового курса, чтобы, отделив коммерческие банки от инвестиционных, нанести поражение Морганам. Уиллис, как отмечено выше, был энергичным критиком кредитной инфляции, раскручивавшейся в 1930-х гг. Стронгом и Морганом. К сожалению, Уиллис с его идеей "реальных векселей", которая и сделала его противником банковской кредитной экспансии, занял свою позицию по ложной причине. Вопреки тому, что он думал, проблема была не в том, что банки покупали ценные бумаги корпораций или ссужали деньги на биржевые спекуляции, а в том, что они раздували кредит. Уиллис и Гласе, ошибочно оценив ситуацию, пришли к неверному решению: заставить коммерческие банки прекратить покупку или ЭМИССИЮ ценных бумаг, чтобы достичь главной цели – вынудить банки и Федеральный резерв ограничить кредит краткосрочными самоликвидирующимися "реальными" векселями. Отсюда вынужденное участие Гласса и Уиллиса в чуждом им проекте Картелирования и огосударствления Уолл-стрит и помощь Рокфеллерам в разрушении империи Моргана.

Профессор Бенстон указывает, что все положения закона о банках от 1933 г. содействовали государственной политике картелирования банковской деятельности. Прежде всего рассмотренный нами выше раздел о разделении операций помог коммерческим банкам избавиться от убыточных ценных бумаг и покончить с конкуренцией инвестиционных банков за депозиты клиентов. Что касается инвестиционных банков, то треть из них, включая "Джи Пи Морган энд компани", перестали заниматься этим бизнесом, став исключительно коммерческими банками и избавив остальных от своей конкуренции. В частности, как мы видели, Рокфеллеры освободили коммерческие банки от конкуренции со стороны инвестиционных.

Другие статьи закона о банках поощряли картелирование. Так, федеральная система страхования депозитов гарантировала все банковские вклады, тем самым способствуя картелированию и предположительно гарантируя успех каждому банку. Особенно эффективным механизмом картелирования стал запрет на начисление процентов по вкладам до востребования, поскольку "вынуждал" все банки установить нулевую ставку процентов по этим вкладам и доносить на конкурирующие банки, которые в нарушение картельного соглашения вздумают привлекать вкладчиков начислением процентов.

Кроме того, закон о банках 1933 т. начал критически важный процесс демонтажа системы с доминированием Федерального резервного банка Нью-Йорка (а значит, и Морганов) в определении политики Федерального резерва и постепенного сосредоточения власти в руках политических назначенцев в Вашингтоне. До этого, например, каждый Федеральный резервный банк, а значит и все частные банки из его округа, имел полную свободу в проведении операций на открытом рынке, и, следовательно, над движением банковских резервов. На практике это означало, что власть безраздельно принадлежала Федеральному резервному банку Нью-Йорка, потому что предметом операций на открытом рынке были государственные ценные бумаги, а рынок облигаций расположен в Нью-Йорке. Закон о банках 1933 г. создал Комитет по операциям на открытом рынке и тем самым начал процесс перемещения власти. Однако этот Комитет по-прежнему оставался в руках частных банков, поскольку в него входило по одному представителю от каждого федерального резервного округа, которые назначались советом директоров соответствующего федерального резервного банка. На практике в Комитет входили управляющие каждого из федеральных резервных банков.

По новому закону каждый федеральный резервный банк должен был проводить операции на открытом рынке в соответствии с требованиями Совета управляющих Федерального резерва, при этом каждый из банков сохранил право отказаться от следования в фарватере политических рекомендаций Комитета по операциям на открытом рынке. В результате такой двойственности Совет управляющих нес полную ответственность за политику Федерального резерва, но при этом не мог инициировать операции на открытом рынке. Совет управляющих мог одобрить или запретить политику Комитета по операциям на открытом рынке, но право формулировать и начинать какие-либо операции принадлежало Комитету. Комитет, со своей стороны, мог инициировать проведение операций на открытом рынке, но исполнение оставалось в руках окружных федеральных резервных банков, в том числе Федерального банка Нью-Йорка. Окружные федеральные резервные банки, со своей стороны, не могли инициировать операции на открытом рынке, но могли отказаться от их выполнения.

Как бы то ни было, Федеральный резервный банк Нью-Йорка, утратив значительную долю самостоятельности в проведении операций на открытом рынке, приспособился к новым условиям, созданным законом о банках от 1933 г. Его куда больше задело малозаметное положение этого закона, запретившее Федеральным резервным банкам, в том числе нью-йоркскому, вести переговоры с иностранными банками – прямой выпад против роли, которую сыграли Морганы в 1930-х гг., когда Федеральный резервный банк Нью-Йорка заключал соглашения с Банком Англии и другими европейскими банками.

Волна демагогии, поднятая сенатскими слушаниями с участием Пекоры, породила еще одно "достижение" первых 100 дней Нового курса, которое разом революционизировало и картелировало рынок ценных бумаг и нанесло еще один удар клану Морганов. Речь идет о принятом в мае 1933 г. законе о ценных бумагах, в июне 1934 г. дополненном еще более важным законом о ценных бумагах и биржах. Первый закон установил жесткие и дорогостоящие правила и процедуры эмиссии новых ценных бумаг, якобы направленные на защиту инвесторов. На самом деле его результатом было картелирование источников нового капитала, так что приток новых сбережений для инвестирования стал возможным только через достаточно крупные фирмы, способные нести довольно существенные расходы, а более мелкие и рискованные предприятия оказались отрезанными от рынка сбережений. Точнее говоря, закон о ценных бумагах закрыл доступ на рынок для небольших и новых инвестиционных банков, тем самым оградив старые гигантские банки от конкуренции. Хотя многие инвестиционные банкиры возмущались особыми положениями этого закона и требовали принятия поправок, в целом все они были довольны основными принципами нового подхода к регулированию. Так, выступая перед комитетом Конгресса по торговле по поводу законопроекта, Джордж Бовенайзер, компаньон "Кун, Лёб энд компани" и давнишний враг Моргана, заявил, что его фирма

…всецело поддерживает новое законодательство… предложенное президентом. Мы уже более двенадцати лет с мрачными предчувствиями наблюдаем, как некоторые люди, которых не стоило бы и близко подпускать к нашему бизнесу… компрометируют своими действиями доброе имя инвестиционного банкира… Я уверен, что сегодня каждый честный банкир с радостью рассматривает этот закон как начало новой эры.

Надзор за исполнением закона о ценных бумагах был возложен на Федеральную комиссию по торговле, которая с первых дней президентства Рузвельта оказалась под влиянием левых, но с июля 1934 г. эту обязанность передали специально для этой цели созданной Комиссии по ценным бумагам и биржам. Однако к тому времени в июне 1934 г. Конгресс принял закон о рынке ценных бумаг, который существенно расширил полномочия Комиссии по ценным бумагам и биржам, возложив на нее, помимо регистрации новых выпусков ценных бумаг, контроль за действиями биржи и публикацию сведений об уже выпущенных ценных бумагах.

Законодательство о рынке ценных бумаг было ударом по империи Моргана потому, что Морганы оказывали значительное влияние на Нью-Йоркскую фондовую биржу, причем прежде всего через президента биржи Ричарда Уитни. Уитни, отпрыск известной в финансовом мире семьи, являлся главой в "Ричард Уитни энд компани", главном посреднике на рынке облигаций для "Джи Пи Морган энд компани". Кроме того, Джордж, брат Ричарда, являлся старшим компаньоном в "Хаус оф Морган" и был человеком Моргана в ключевых руководящих органах – в совете директоров "Дженерал моторе" и "Юнайтед корпорейшн", контролируемой Морганом гигантской холдинговой компании электро- и водоснабжения. Поскольку Ричард Уитни был лидером яростной оппозиции против любых форм государственного регулирования рынков ценных бумаг и сторонником экономической свободы, его поражение в противостоянии с деятелями Нового курса, а особенно последовавшее бесчестье бросили тень и на идеалы рыночной свободы.

Всегда предполагалось, что раз фондовая биржа является нью-йоркским учреждением, значит, по закону ее деятельность могут регулировать только власти штата, но никак не федеральное правительство. Но деятели Нового курса сочли нелепым тот факт, что прерогативы властей штата препятствуют централизации экономики, и действовали соответственно. Более того, подчинив биржу федеральному регулированию, они получили возможность картелирования рынка ценных бумаг и бизнеса инвестиционных банков и одновременно нанесли еще один удар по группе Моргана.

Деятели Нового курса, среди которых было много молодых сторонников радикального преобразования американских финансов, написали два закона о ценных бумагах. Существенную роль сыграли председатель Федеральной комиссии по торговле Хастон Томпсон, вашингтонский популист и государственник, и почтенный судебный адвокат из Нью-Йорка Сэмюэл Унтер-майер, ставший настоящим бедствием для клана Морганов в 1912 г., когда выступал обвинителем на слушаниях в сенатском комитете Пуджо н помог свести в могилу Дж. П. Моргана-ст. Но самую главную роль в составлении текста этих законов и в их проталкивании через Конгресс сыграл влиятельный лево-либеральный теоретик, активист и закулисный манипулятор Феликс Фраикфуртер, профессор Гарвардской школы права. Будучи старым другом и советником Франклина Рузвельта, Франкфуртер активно продвигал на влиятельные посты в федеральном правительстве своих бывших студентов и сотрудников. В частности, Франкфуртер затащил в круг деятелей Нового курса и пристроил к написанию законов о ценных бумагах своих учеников’Джеймса Ландиса, Бенджамина Коэна и Томаса Коркорана. А за спиной Франкфуртера с высоты своего поста члена Верховного суда США дергал за ниточки старый манипулятор Луис Брандис, наставник Франкфуртера по Гарвардской школе права. Будучи членом Верховного суда, Брандис систематически в нарушение норм корпоративной этики выплачивал Франкфуртеру гонорары из тайных фондов и использовал его в качестве своего агента в мире политики. Брандис, обладавший значительным влиянием при президенте Вильсоне, был давнишним врагом Моргана и представителем интересов розничных клиентов моргановских железных дорог и компаний коммунального хозяйства.

Поскольку левое крыло деятелей Нового курса первоначально мечтало передать регулирование рынка ценных бумаг в руки Федеральной комиссии по торговле, находившейся под контролем левых, им особенно по душе пришелся "компромисс" в виде создания особой Комиссии по ценным бумагам и биржам. На самом деле, Рузвельт поступил очень остроумно, бросив консерваторам и умеренным подачку в виде назначения своего старого друга, американца ирландского происхождения Джозефа Кеннеди, на пост председателя Комиссии по ценным бумагам и биржам, состоявшей из пяти человек, и назначив на другие четыре поста в этой комиссии левых из Федеральной комиссии по торговле, среди которых был и видный левый идеолог, автор законопроектов Джеймс Макколей Ландис. Завершал список членов Комиссии по ценным бумагам и биржам не кто иной, как Фердинанд Пекора, бич Морганов и республиканцев с Уолл-стрит. Когда в 1935 г. Кеннеди оставил свой пост, его место занял Ландис.

Джозеф Кеннеди был и в самом деле чуть консервативнее своих коллег, особенно в отношении типичных для Нового курса нападок на компании коммунального хозяйства, но его карьера спекулянта вводила в заблуждение умеренных, которые не могли и представить себе степень его сочувствия идеям коллективизма. Так, Кеннеди не только с энтузиазмом поддержал Новый курс, он доходил даже до одобрения идей закона о федеральном инкорпорировании и уничтожении частных инвестиционных банков. Кроме того, в 1930-е гг., на которые пришелся его период бури и натиска, он неоднократно входил в противоречие с интересами Морганов. О степени его сочувствия коллективизму можно судить по следующему утверждению, общему для всех сторонников государственного планирования:

Функциональная организация хозяйства предполагает планирование экономики. Чем сложнее общество, тем больше потребность в планировании. А иначе- мы получаем господство случая и неэффективность методов социального контроля; в отсутствие планирования действует закон джунглей.

Кеннеди был авантюристом, но он не был охотником-одиночкой. В 1930-х гг. Кеннеди тесно сотрудничал с различными голливудскими кинокомпаниями, особенно с "Парамаунт пикчерс", за которой стоял инвестиционный банк "Леман бразерс".

Что касается Ландиса, то бизнесмены, опасавшиеся, что во главе Комиссии по ценным бумагам и биржам окажется враждебный к бизнесу социалист, были приятно удивлены, обнаружив в его лице целеустремленного проводника политики картелирования, созидателя системы партнерства государства и бизнеса, имеющей целью "самоуправление в промышленности" под покровительством федеральных законов. Ландис переступил через личную неприязнь к банкирам, брокерам и бухгалтерам, чтобы включить их в свою систему взаимоподдержки и регулирования, и сумел очаровать людей из мира финансов. Уже в 1934 г. Ландис мог написать в "Ежегоднике энциклопедии Британника":

Комиссия [по ценным бумагам и биржам] стремилась заручиться и добилась сотрудничества не только бирж, но и брокерских фирм, инвестиционных банков и руководителей корпораций, которые, в свою очередь, осознали, что их усилил по совершенствованию методов финансирования теперь поддержаны крепкой рукой государства.

Хитроумный Ландис сумел заручиться сотрудничеством бухгалтеров, которые опасались, что политика Нового курса обернется для них неоправданным принуждением и штрафами. Вместо этого Ландис открыто предложил бухгалтерам, страдавшим от сознания своей подчиненности корпоративным клиентам, возможность картелировать профессию и властвовать на рынке денных бумаг под благосклонным присмотром Комиссии. Как пишет историк Томас Маккрау:

…Он [Ландис] решил, что намного предпочтительнее использовать их [бухгалтеров) знания и сделать их профессиональные организации инструментом изменений, вместо того чтобы добиваться результатов прямыми действиями правительства.

Это обеспечило Ландису расположение бухгалтерского цеха и готовность к сотрудничеству. Американское общество бухгалтеров немедленно сформировало Специальный комитет по сотрудничеству с Комиссией по ценным бумагам и биржам, обеспечивший постоянный канал связи с регулятором. Один из ведущих специалистов по бухгалтерскому учету вскоре написал, что с формированием Комиссии по ценным бумагам и биржам контрольная функция бухгалтерского учета стала принципиально иной. Если прежде это был инструмент управления в интересах бизнеса, теперь это стал инструмент управления самим бизнесом.

Иными словами, ученый, Д. Р. Скотт, отметил поразительный факт: если до появления Комиссии работа бухгалтеров была всецело подчинена интересам их клиентов-предпринимателей, то с ее созданием для них началась новая эпоха, и главной задачей бухгалтеров стало служение интересам центрального правительства, стремящегося контролировать их клиентов.

В частности, Ландис создал в Комиссии должность главного бухгалтера (с соответствующим аппаратом), который быстро стал главным авторитетом практики аудиторской работы в США. Главный бухгалтер очень ловко возглавил движение по стандартизации практики бухгалтерских ревизий, борьбе с нарушителями установленных правил и введению обязательных правил и процедур бухгалтерского учета. В 1937 г. главный бухгалтер начал выпуск авторитетных Accounting Series Releases, создав инфраструктуру стандартизации правил бухгалтерского учета. Значительную часть своих властных полномочий Комиссия по ценным бумагам и биржам передала профессиональным ассоциациям бухгалтеров, сделав их добровольными и надежными проводниками картелирования.

Одной из причин особой привлекательности нового регулирования для бухгалтеров было то, что правила Комиссии по ценным бумагам потребовали от компаний предоставления большого числа новых финансовых отчетов, составленных "независимыми присяжными или дипломированными бухгалтерами", что создало дополнительный спрос на услуги специалистов по учету. В результате с 1930 по 1970 г. число юристов и врачей в США увеличилось на 71%, а бухгалтеров – на 271%.

Наконец, хитроумная стратегия Ландиса побудила к сотрудничеству фондовые биржи всей страны, которые ввели собственные правила регулирования, разумеется, согласованные с федеральным правительством. В 1935 г. в серии обращений к Нью-Йоркской фондовой бирже Ландис провозгласил главным "принцип самоуправления". На самом деле, в ходе серии переговоров с руководящими органами бирж Ландис тщательно проработал соответствующие требования Комиссии по ценным бумагам и биржам. В начале 1937 г. он публично сформулировал принципы своей стратегии:

В 1938 г. Джеймс Ландис, выполнив свои задачи, покинул Комиссию по ценным бумагам и биржам, чтобы занять вожделенный пост Гарвардской школы права82. На посту председателя его сменил член Комиссии Уильям Дуглас, старый друг президента Рузвельта, у которого была своя сеть связей на юридическом факультете Йельского университета. Дуглас, еще более левый и еще более ярый враг Морганов, чем Ландис, считал, что Ландис дал слабину, добиваясь изгнания соратника Моргана Ричарда Уитни с поста главы Нью-Йоркской фондовой биржи. Он с энтузиазмом взялся довершить это дело. Но даже Дуглас не был примитивным социалистом и врагом бизнеса и предпочитал продолжать картелирование в содружестве с диссидентскими антиморгановскими группами на фондовой бирже, возглавляемыми ориентированным на Рокфеллера Е. А. Пирсом. Особенно плодотворный союз он наладил с розничными брокерами, самым видным из которых был Уильям Макчесни Мартин-мл., молодой фондовый брокер из Сент-Луиса, который был раздражен и обижен на элиту фондовой биржи – биржевых маклеров, шедших за Морганами и Уитни. Именно эти диссиденты изгнали Уитни и подчинили биржу себе. Благодаря введенным ими жестким требованиям к раскрытию финансовой информации неожиданно вскрылись финансовые грешки Ричарда Уитни, и в 1938 г. он сел в тюрьму за растрату. Как воскликнул сам Дуглас при этой неожиданной удаче: "Фондовая биржа сама упала мне в руки".

Дуглас искусно использовал скандал с Уитни, совпавший с пиком массового недовольства биржевыми спекулянтами, якобы вызвавшими биржевой крах в разгар рецессии 1938 г., чтобы завершить прокартельный и антиморгановский переворот на Нью-Йоркской фондовой бирже. Уильям Макчесни Мартин стал первым президентом биржи, нанятым на полный рабочий день, и совместно с Дугласом они приступили к проведению серии "тщательно срежиссированных" переговоров, направленных на выработку новой структуры сотрудничества между биржей и Комиссией по ценным бумагам и биржам. Эта парочка использовала традиционную тактику кнута и пряника: Дуглас взял на вооружение тактику жесткого давления и грозил применить силу для осуществления желательных изменений, а Мартин, притворяясь противником перемен, "всячески раздувал угрозу прямого вмешательства Комиссии, чтобы убелить своих несговорчивых коллег принять новую систему". В конце концов им удалось совершить революцию, картелировав фондовый рынок. Как пишет Маккрау, "Комиссия по ценным бумагам и биржам в очередной раз использовала ситуацию мимолетного кризиса, чтобы добиться необратимых изменений, и при этом, как всегда, создала ситуацию, в которой биржа по собственной инициативе предложила новые правила и добровольно их приняла".

Начатая проводниками Нового курса финансовая революция и всесторонняя осада Морганов была успешно завершена с принятием в августе 1935 г. самого радикального закона: закона о холдинговых компаниях в коммунальном хозяйстве. По настоянию самого президента Рузвельта администрация добилась устранения всех холдинг-компаний в коммунальном хозяйстве. К 1932 г. 50% мощностей предприятий коммунального хозяйства были объединены в три эффективных общенациональных холдинговых компании. Одной из них была независимая империя Сэмюэла Инсулла со штаб-квартирой в Чикаго, которая развалилась, когда в середине 1932 г. Инсулл сбежал в Европу. Два других объединения были ориентированы на Моргана: "Юнайтед корпорейшн" (под прямым контролем Дж. П. Моргана) и "Бонд энд Шеар компани" (под контролем "Дженерал электрик", которая находилась в сфере интересов Моргана с момента своего создания). Б течение семи лет, до 1935 г., Федеральная комиссия по торговле вела энергичную атаку против холдинговых компаний в коммунальном хозяйстве, а Пекора задним числом поносил исчезнувшего Инсулла. Наконец, летом 1934 г. Рузвельт учредил Национальный комитет по энергетической политике для выработки законодательства, запрещающего создание холдинговых компаний в коммунальном хозяйстве. Министр внутренних дел Гарольд Икес, выдающийся деятель Нового курса, был назначен председателем этого Комитета, а главным экспертом стал Бенджамен Коэн, составивший текст рокового закона о холдинговых компаниях в коммунальном хозяйстве, который оказался настолько радикальным, что даже Джозеф Кеннеди счел необходимым покинуть пост главы Комиссии по ценным бумагам и биржам.

Холдинговые компании коммунального хозяйства с Морганами во главе вели на политическом и конституционном поле затяжную и ожесточенную борьбу против закона 1935 г. Ведущую роль играли "Эдисон электрик инститьют", лоббистская организация компаний коммунального хозяйства, и его главный юрисконсульт, давнишний друг и личный юридический советник Морганов Джон Дэвис. Ему помогал Уенделл Уилки, глава "Коммонуэллс энд саузерн корпорейшн", дочернего предприятия моргановской "Юнайтед корпорейшн". Дэвис обличал, что этот закон является "отвратительным… последним словом тирании федерального центра… самой опасной из всех, выходивших из залов Конгресса при моей жизни, угрозой свободе граждан Америки". Но все оказалось тщетным, и в 1938 г. Верховный суд США, прирученный и извращенный Новым курсом, признал конституционность закона о холдинговых компаниях коммунального хозяйства.

Прим.ред.ВиМ: На сайте Банковская система США можно найти много другого очень интересного по теме.