Посольство России в Каракасе, куда я обратился, чтобы получить какие-либо сведения о первых наших дипломатах в Венесуэле, таковыми не располагало. Правда, в лапидарной справке, которую мне вручили, было указано, что Советский Союз установил дипломатические отношения с этой страной 14 марта 1945 г.

Тогда я отправился в библиотеку МИД Венесуэлы. Чтобы пройти в "Желтый дом", как "в быту" именуется здание венесуэльского внешнеполитического ведомства, я запасся всеми мыслимыми и немыслимыми документами. Оказалось, что это было лишним, - хватило корреспондентской карточки. И вот в моих руках переплетенные кожей тома с "Gaceta Oficial de los Estados Unidos de Venezuela" за 1945 г. К моему удивлению, в этих солидных фолиантах не нашлось ни строчки об аккредитации советских дипломатов. Пришлось листать публикации 1946 г. Только там, в списках дипкорпуса за март, я обнаружил информацию о "самых первых" посланцах Москвы в Венесуэле.

Итак, посол Фома Требин вручил верительные грамоты президенту Ромуло Бетанкуру 21 февраля 1946 г. В его "команду" входили пять сотрудников: первые секретари Геннадий Фомин и Леонид Лятко, второй секретарь Евгений Федин, атташе Лев Крылов и Борис Макашев. Сообщался и адрес посольства: авенида Лос-Пинос, кинта "Элиса".

Не теряя времени, я поехал в район Ла-Флорида на поиски здания, в котором в 1946-1952 гг. располагалась наша миссия. По дороге я не переставал удивляться тому, что для размещения посольства выбрали именно этот район, расположенный у подножья горы Авила. Ла-Флорида в 40-е годы была окраиной столицы, которую венесуэльская элита только начинала осваивать. Впрочем, в этой зоне находились конечные остановки трамвайного и автобусных маршрутов. Может быть, это и определило выбор "места дислокации" посольства?

И вот я на улице Лос-Пинос. Сколь же велико было мое разочарование, когда после долгих хождений по крутой, утопающей в тени манговых деревьев улице и расспросов старожилов я узнал, что "Элису" лет десять назад снесли, а на ее месте возвели многоквартирный жилой дом. Я спрятал фотоаппарат в чехол и не без грусти постоял у высокой металлической ог рады. Вот она, безжалостная поступь времени. Никаких признаков прошлого, даже нумерация домов изменилась. И все же я решил продолжить поиски "советского следа". 50 лет назад где-то здесь жили и работали соотечественники, приехавшие "на дипслужбу" в далекую карибскую страну. В сложных условиях послевоенного мира, несмотря на все трудности и лишения, они сумели, говоря высоким стилем, "уложить первые кирпичики в фундамент российско-венесуэльских отношений"…

Президент Медина и обмен посольствами

Тема советского посольства в переписке МИД Венесуэлы впервые была затронута в январе 1943 г. Отвечая на уведомление правительства Колумбии о принятом решении направить в Москву посла, министр иностранных дел Караксиоло Парра Перес отметил, что Венесуэла "до последнего времени не рассматривала вопрос об изменении своей позиции в отношении Советского Союза". А позиция была предельно простой: весомых резонов для установления дипломатических связей с Москвой у Венесуэлы не было.

С наступлением коренного перелома во Второй мировой войне и в связи с неминуемым поражением нацистской Германии "влияние советского фактора" в международных делах заметно возросло. Это не могло не сказаться на позиции президента Исаиаса Медины Ангариты. И вот результат: 10 марта 1945 г. в посольстве Венесуэлы в Вашингтоне состоялось предварительное обсуждение текстов документов об установлении дипломатических отношений1. Главными действующими лицами этого знаменательного события были посол СССР в США Андрей Громыко и посол Венесуэлы в США Диохенес Эскаланте. Они договорились о том, что ноты будут официально подписаны ими 14 марта.

Левая пресса Каракаса откликнулась на это событие с энтузиазмом, правая - с еле скрываемым раздражением. Консервативная газета "Эсфера" крайне недоброжелательно "отслеживала" события в Вашингтоне и уже 16 марта разразилась таким опусом:

"Чем в Каракасе будет заниматься советское посольство? Да тем же, чем в Мехико и Боготе: распространять свои кровожадные доктрины, обучать своих местных сторонников, передавать им приказы из Москвы, повышать квалификацию "камарадас" в отработке тактики борьбы и подрывной деятельности против национальных институтов, религии, семьи, общества, частной собственности и капитала".

Не обошлось и без саркастического прогноза:

"С появлением русских в Каракасе войдут в моду московские словечки и советские обычаи. Водка заменит виски, чай - употребление кофе. Туземные ловкачи будут набивать желудки икрой на приемах в посольстве, а пребывание светловолосых северян отразится на характере рождаемости, чего нам так не хватает для улучшения породы. И это будет единственно полезным результатом. Правда, будет и другое. Из-за войны у "совьетикос" развилась привычка к высоким наградам. Поэтому можно ожидать, что и посол с первых же шагов щедрой рукой начнет распределять ордена Красной Звезды, которые будут ярко сверкать на лацканах наших государственных мужей".

Газета предупреждала "коммунистов домашней закваски": "Если вы думаете, что советское посольство превратится в марксистскую штаб-квартиру, то не очень-то радуйтесь: долго эта дружба не продлится. Присутствие Советов в Венесуэле - временный фактор, вызванный всем хорошо известными международными причинами".

"Эсфера" также задавалась вопросом: кто из венесуэльцев будет направлен в составе дипломатической миссии в СССР? По мнению газеты, наиболее вероятными кандидатами могли быть адвокат Хосе Антонио Мартурет, прогрессивный политик Ховито Вильяльба, писатель Услар Пьетри, известный врач Рафаэль Эрнесто Лопес и видный предприниматель Джон Бультон. Но, предупреждала газета, будущего венесуэльского посла в Москве не ожидает ничего хорошего: "Как все дипломатические представители… он не сможет покидать пределы своего коридора в отеле и тем более - пределы столицы. Он не сможет завязать беседу с советским гражданином без надоедливого присутствия весьма неудобного свидетеля -- полицейского агента. Вполне вероятно, что наш посол узнает об этой стране даже меньше, чем мы, имеющие возможность смотреть в кинотеатрах Каракаса документальные фильмы, которые охотно пропагандируют советскую жизнь".

Дружественные газеты "Насьональ" и "Ультимас нотисиас" опубликовали списки кандидатур возможных "назначенцев": Карлос Эдуардо Фриас (писатель), Мариано Пикон-Салас (дипломат и историк), Мануэль Перес Герреро и Роберто Габальдон Маркес (дипломаты).

Но никто "не догадался" назвать писателя и дипломата Хосе Рафаэля Покатерру, хотя именно его президент Медина назначил главой миссии. В помощь ему были подобраны молодые люди, владеющие русским языком: на должность советника - Х.А.Мартурет, секретаря - Р.Габальдон2.

Из советского посольства в Колумбии в срочном порядке были направлены в наркомат иностранных дел (НКИД) характеристики на венесуэльских дипломатов, которые, судя по всему, предоставил один из руководителей КПВ Густаво Мачадо. В течение нескольких лет он жил в Боготе, но не терял связей с родиной и был в курсе происходивших там событий. Мачадо хорошо знал людей, которые ехали в Москву:

"Покатерра при диктаторе Гомесе несколько лет находился в тюрьме, после чего долгое время жил в изгнании, главным образом в Канаде. Написал ряд книг, в частности "Ла Ротунда" - об ужасах пыток в застенках диктатора Гомеса. Был министром общественных работ, губернатором штата Карабобо. До получения назначения в СССР был послом в Лондоне (с 1944 г). Активно выступал против фашизма. Настроен либерально. Близок к Демократической партии Венесуэлы, которая является главной политической опорой президента Медины. Сторонник союзников, прежде всего англичан. Связей с антисоветскими кругами не имел. Личным состоянием не обладает.

Мартурет придерживается левых взглядов. Имеет крупное состояние. Его жена, Мариса Герреро, дочь крупного финансиста и землевладельца. Он много путешествовал, жил во Франции в годы Народного фронта. Мартурета считают искренним другом Советского Союза. С 1941 г. он настойчиво выступал в парламенте и в печати за объявление войны странам "оси". Знаком с марксистской литературой. Честные элементы в КПВ считают это назначение удачным.

Габальдон воспитывался в атмосфере борьбы с Гомесом. Его отец - генерал - был одним из ведущих противников диктатора и за это поплатился годами тюремного заключения. Габальдон-младший являлся членом КПВ, когда она находилась на нелегальном положении. Из ее рядов вышел, не желая подчиняться партийной дисциплине. Друг СССР. Политически более зрелый, чем Мартурет. Холост"3.

40 лет спустя Габальдон вспоминал о своих первых московских впечатлениях:

"В советскую столицу мы прибыли, когда там уже наступили сумерки (28 июля 1945 г.), но естественное освещение еще позволяло разглядеть город... По улице Горького мы доехали до отеля "Националь", выходящего окнами на Кремль и на Красную площадь - самое сердце города. Через несколько дней, помимо установления сугубо протокольных контактов мы приступили к непосредственному знакомству со страной, которая совсем недавно пережила самую жестокую войну в истории. В Москве разрушенных зданий не было видно, так как их уже разобрали. На их месте зияли большие пустыри. Не было и новых построек: война закончилась всего лишь два месяца назад"4.

Дипломатическая рутина компенсировалась тем, что венесуэльцы едва ли не ежедневно посещали театры и концертные залы. Вскоре, в октябре 1945 г., в результате военного переворота в Каракасе было свергнуто правительство Медины. Покатерра и Мартурет были отозваны, а Габальдон оставался в Москве до середины 1946 г. в качестве временного поверенного. Уезжал он из Советского Союза не один:

"В Москве произошла самая удивительная и важная встреча в моей жизни. Мой жизненный путь пересекся с судьбой советской студентки. Мы познакомились 15 августа и поженились 1 сентября в скромном здании учреждения, где регистрируются брачные отношения. Софья не только сделала мою жизнь счастливой, но помогла мне лучше понять советских людей".

Посольство без посла

НКИД СССР был перегружен работой, и потому бесконечные проблемы с открытием посольства в Венесуэле решались с трудом. Многочисленные "согласования в инстанциях" тормозили отправку персонала. Наконец, 11 сентября 1945 г. "венесуэльцы" (как их "окрестили" в наркомате) отбыли через Нью-Йорк к новому месту службы.

Тем временем в начале сентября 1945 г. из Боготы в Каракас был командирован 2-й секретарь советского представительства в Колумбии Алексей Антипов. Ему было поручено присмотреть подходящее здание для посольства и встретить соотечественников. Однако из-за очередных проволочек приезд дипломатов задерживался, и Антипов вернулся в Боготу. 17 октября он снова прилетел в Венесуэлу и в аэропорту Майкетия встретил основную группу сотрудников посольства (Ф.Требина среди них не было) и привез их в отель "Мажестик", находившийся в центре Каракаса.

Худшее время для приезда дипломатов трудно было вообразить. Утром 18 октября в венесуэльской столице начались вооруженные столкновения между сторонниками генерала Медины и заговорщиками. В число последних входили офицеры, увлеченные националистическими идеями аргентинской Группы объединенных офицеров (GOU), и члены партии Демократическое действие (AD), которую возглавлял Ромуло Бетанкур. Перестрелки, противоречивые слухи, погромы в различных частях города - сводки новостей по радио не давали ясной картины происходящего в столице. Антипов и его подопечные находились в эпицентре событий: от отеля до президентского дворца Мирафлорес было не более 500 метров.

Утром следующего дня к Антипову явился венесуэльский лейтенант и потребовал сдать ему все оружие (!), имевшееся в распоряжении сотрудников посольства. Антипов заявил, что пишущие машинки с русским алфавитом - единственное оружие, которым они располагают, и попросил о встрече с кем-либо из ответственных членов Революционной хунты для выяснения ситуации и планов новой власти по установлению дипломатических отношений с Советским Союзом, чтобы "незамедлительно проинформировать об этом товарища Сталина". Лейтенант не захотел брать на себя никакой ответственности, заметив, что "хунта еще не определилась с конкретным лидерством". Настаивать на до-смотре багажа он не стал и исчез за дверью, предупредив, что "разговор не окончен". Визит этот обеспокоил Антипова, и он, получив у администрации отеля номер телефона посольства США, позвонил туда и поинтересовался, можно ли использовать их каналы связи для информирования советского посольства в Вашингтоне о проблемах, возникших в Каракасе. Также он обратился к американцам с просьбой о предоставлении убежища женщинам и детям на территории посольства США, если ситуация еще больше обострится.

Впрочем, уже 20 октября обстановка в столице нормализовалась. Президент Медина капитулировал, передав всю полноту власти заговорщикам. В Москве, в наркомате иностранных дел, "революция" в Венесуэле особого удивления не вызвала: Латинская Америка традиционно славилась подобными событиями. С самого начала "дипломатического открытия" континента иллюзий на счет стабильности местных режимов не возникало. Как бы то ни было, из Венесуэлы поступали противоречивые сообщения. Чтобы разобраться в них, требовалось время, в том числе и для "переадресовки" верительных грамот Требина на имя нового венесуэльского лидера - Ромуло Бетанкура.

Падение Медины Москву, несомненно, огорчило. Его считали реформатором, прогрессистом, который без предубеждения относился к Советскому Союзу и проявил инициативу в деле установления отношений. В "актив" Медины включали также легализацию венесуэльской компартии, введение обязательного социального страхования, подготовку аграрной реформы, установление "справедливых" таможенных налогов на вывозимую в США нефть.

В последних числах октября нарком иностранных дел А.Вышинский направил наркому госбезопасности В.Меркулову, в чьем ведении находилась тогда советская внешняя разведка, письмо следующего содержания:

"В связи с переворотом и формированием нового правительства в Венесуэле прошу срочно сообщить, что Вам известно о партии "Демократическое действие" и ее руководителе Ромуло Бетанкуре. По нашим данным, он - ренегат рабочего движения, был связан с троцкистами и еще в прошлом замышлял захват власти. Кроме того, прошу сообщить имеющиеся у Вас сведения о членах нового венесуэльского правительства".

Ответ поступил через две недели. Формулировки его сейчас кажутся слишком жесткими и категоричными, но такое было время:

"Основную роль в подготовке переворота сыграли партия "Демократическое действие" и ее генеральный секретарь Бетанкур. Он в течение продолжительного времени находился в Мексике, откуда руководил подготовкой восстания. Незадолго до переворота Бетанкур выезжал в США, где был принят официальными лицами и договорился о поставке американского оружия для заговорщиков. Партия "ДД" была создана в 1940 г. небольшой группой троцкистов, которые до 1936 г. принадлежали к венесуэльской КП. Под прикрытием революционной демагогии и авторитета известных венесуэльских писателей Ромуло Гальегоса и Андреса Элоя Бланко им удалось приобрести значительное влияние, особенно среди мелкой буржуазии. По количеству членов "ДД" занимает сейчас третье место среди политпартий страны.

Руководство "ДД" вело борьбу против правительства Медины, обвиняя его в реакционности. Для непосредственного совершения переворота был использован "Патриотический союз военных", организация молодых офицеров, объединявшая наряду с демократически настроенным офицерством милитаристские и профашистские элементы. Молодые офицеры постоянно выражали недовольство своим материальным положением и трудностями с продвижением по службе".

Негативную информацию о Бетанкуре наркомат госбезопасности подтверждал: "Он находился во многих странах Латинской Америки, где вся его деятельность была направлена на борьбу с коммунистическими партиями. Имеет "славу" ярого врага Советского Союза".

Антисоветизм Бетанкура не мог не настораживать Москву: стоит ли торопиться с открытием посольства? В конце ноября - начале декабре 1945 г. в НКИД даже рассматривали вопрос о временном переводе части посольского персонала из Каракаса в Боготу. Но вскоре Сталин все-таки принял решение о признании хунты.

В ожидании приезда посла - Требин все еще находился в США, куда ему должны были прислать "откорректированные" верительные грамоты, - советские дипломаты понемногу налаживали "неофициальные контакты" с МИД Венесуэлы, проникаясь спецификой "тропических условий жизни". Они воздерживались от каких-либо заявлений, ограничиваясь небольшими "комплиментарными высказываниями" по поводу венесуэльской природы. Газеты охотно их цитировали. Самым многословным был второй секретарь Федин:

"Каракас показался мне очень симпатичным. Какая свежая и приятная зелень! Дорога от Ла-Гуайры до Каракаса мне напомнила Кавказ и Крым. Я сейчас усиленно занимаюсь испанским языком, как и моя жена, которой Венесуэла тоже весьма понравилась".

Сотрудники обживали здание посольства на улице Лос-Пинос с "державным" фасадом, просторным холлом, элегантным обеденным залом и многочисленными комнатами, которые можно было приспособить под рабочие кабинеты. Хозяином "Элисы" и прилегающей к ней территории был видный венесуэльский предприниматель Марио Перес Писанти. Он был сторонником свергнутого генерала Медины, при котором пользовался монопольным правом на ввоз в страну оцинкованного железа. Свои немалые доходы венесуэлец вкладывал в строительный бизнес: население столицы стремительно росло, и потребность в жилье была огромной. По собственной инициативе Писанти стал помогать советским дипломатам в установлении полезных связей в местном обществе.

В Венесуэлу щедро поступали нефтяные деньги, и от этого потока перепадало многим. Вместе с американскими нефтяниками в страну проникал "american way of life": она заметно перегоняла своих соседей на континенте по количеству автомашин на душу населения и по использованию новинок бытовой техники. Страна превращалась в "витрину Южной Америки", и эксперты-латиноамериканисты из США уже не причисляли ее к "banana republic". В моду вошло употребление виски, а традиционный ром в основном сохранил свою популярность "на народном уровне". Чтобы попасть в дорогие рестораны "Эль Кальварио", "Ла Урбина", "Ла Кастельяна", "Комодоро", приходилось стоять в очереди.

Каракас беззаботно наслаждался жизнью, и дипломатам из России даже местные коммунисты казались людьми "легковесными": где это видано проводить партийные собрания в ресторанах! Революционная хунта предоставила полную свободу политическим объединениям и органам СМИ, и в левых кругах были уверены: демократия завоевана раз и навсегда. Президентские выборы планировались на 1947 г., и многие венесуэльцы не сомневались в том, что президентом станет наиболее авторитетный в стране человек - писатель Ромуло Гальегос. В олигархических офицерских кругах "разгул демократии" воспринимали с беспокойством. "Красные" все активнее вели пропаганду, успешно рекрутировали в свои ряды рабочих, особенно в нефтяных районах. Тем не менее, военные на обострение не шли, "подчиняясь" решениям хунты. Время для самостоятельных действий армии еще не наступило.

В стране все чаще появлялись люди, которые в глазах консерваторов ассоциировались с "красной угрозой". В январе 1946 г. Венесуэлу посетил кубинец Николас Гильен, и его выступления оказались в центре внимания прогрессивной прессы и его друзей-литераторов - Мигеля Отеро Сильвы, Андреса Элоя Бланко и Висенте Эрбаси. Для местной олигархии Гильен был, прежде всего, "коммунистическим агитатором". Не меньше подозрений вызвал приезд испанского поэта Хосе Бергамина, который в своих публичных выступлениях разоблачал кровавые преступления диктатуры Франко. Недоброжелатели распускали слухи, будто Бергамин - тайный "сталинист" и в годы гражданской войны в Испании "своим пером помогал НКВД".

По утрам в советское посольство доставляли толстую пачку местных газет, и дипломаты по очереди проводили "политинформации" для сотрудников и членов их семей. Много печаталось материалов о Нюрнбергском процессе и о том, что Мартин Борман, вероятно, скрывается где-то в Латинской Америке; о том, что арестованы очередные шпионы доминиканского диктатора Трухильо: ему не нравился режим "коммуниста" Бетанкура, и потому вокруг венесуэльского президента постоянно плелись заговоры. Позитивные эмоции вызвало в посольстве сообщение о том, что советские ученые создали "свою" атомную бомбу. Теперь сторонники мира могли с оптимизмом смотреть в будущее: Советский Союз никому не позволит развязать новую войну.

Советские люди, приехавшие из страны, только что пережившей тяжелую разрушительную войну, с трудом привыкали к Венесуэле: она казалась им слишком праздничной и беспечной. Единодушно жаловались на высокие цены. Боливар в то время был единственной в мире валютой, которая по покупательной способности соперничала с американским долларом. Товары, производимые в Венесуэле, продавались по ценам, сопоставимым с теми, что существовали в Соединенных Штатах. Импортные товары поступали на венесуэльский рынок, "отягощенные" такими таможенными и прочими наценками, что приобретение их было серьезным испытанием для семей со средним достатком.

Не будет преувеличением сказать, что советские дипломаты (и тем более технический персонал) жили в Каракасе в условиях "благородной бедности". В те годы официальный прожиточный минимум взрослого человека в Венесуэле составлял 1365 боливаров. Однако 2-й секретарь посольства, имевший жену и ребенка, получал 2000 боливаров. Стоявшие ниже его в иерархической "табели о рангах" сотрудники, имевшие семью из четырех человек, получали по 1500 боливаров, из двух человек - по 900 боливаров! Но и из этих скудных заработков приходилось выделять "средний процент" на приобретение облигаций государственного займа СССР "в помощь развитию народного хозяйства". Приходится только догадываться, как эти люди ухитрялись сводить концы с концами.

Знакомьтесь, посол Требин!

Живой интерес к советским дипломатам проявляла самая популярная венесуэльская газета "Ультимас нотисиас". Она являлась органом компартии, и в руководящий состав редакции входили члены КПВ, в том числе Котепа Дельгадо и Педро Бероэс. Именно эти журналисты первыми взяли интервью у советского посла на венесуэльской земле.

Сначала они пытались перехватить Требина в аэропорту Майкетия, но тот перехитрил газетчиков, прибыв в страну на несколько часов раньше запланированного. И все же они сумели пробиться к нему и поговорить на волнующие общественное мнение темы, сидя в кабинете посла под портретами Сталина и Молотова.

Русский посол был экзотичен для венесуэльцев, венесуэльцы в не меньшей степени экзотичны для Требина. Дельгадо угостил посла сигаретой, фотограф щелкнул "лейкой", и на следующий день этот снимок был опубликован в газете под заголовком: "Первая венесуэльская сигарета Фомы Требина".

Его интервью в "Ультимас нотисиас" прочли многие, еще бы - ведь это откровения "представителя Сталина" в Венесуэле:

"Я родился в Смоленске 18 октября 1904 г. В 1927 г. завершил учебу в Горной академии в Москве. В течение 13 лет был профессором и руководителем кафедры Института нефти в Москве. Опубликовал более 40 работ. Принял участие в войне с немцам на Ленинградском фронте. Был награжден орденами: Трудового Красного знамени, Знак почета, медалями за оборону Москвы и Ленинграда. Я женат, и моя супруга также является специалистом по нефти. Я очень благодарен венесуэльцам за ту приязнь, с которой они относятся к моей стране. Я без труда могу объяснить ее тем, что все, кто мыслят реалистически, оценивают Россию положительно, поскольку война, которую ей пришлось вести, была в защиту всех народов на земле. Несмотря на огромные трудности, пережитые моей страной, Красная Армия не остановилась на границе, а двинулась дальше - в Польшу, Югославию, Болгарию, Румынию, Германию, пока не разгромила фашистов и не добилась окончательной победы вместе с нашими союзниками…"6.

Утром 18 февраля 1946 г. Требина принял министр иностранных дел Карлос Моралес. Прозвучали обычные в этом случае протокольные слова, была уточнена дата вручения верительных грамот главе Революционной хунты Ромуло Бетанкуру. Церемония состоялась через три дня во дворце Мирафлорес. Советскому послу были отданы соответствующие почести: перед ним торжественным маршем прошло подразделение батальона "Боливар" в мундирах начала XIX в., военный оркестр исполнил гимны Венесуэлы и Советского Союза. По сообщениям прессы, беседа Бетанкура и Требина была дружественной и сердечной. Во второй половине дня посол посетил Национальный пантеон и возложил венок к подножью усыпальницы с прахом Симона Боливара7.

Фотографии, сделанные во время беседы Требина с Бетанкуром, оставляют двойственное впечатление. Вроде бы обычные официальные снимки, но есть нечто контрастное в "образах" советского посла и венесуэльского президента. Первый раскован, улыбается, явно расположен к продолжительной беседе. Второй подчеркнуто серьезен, одна нога закинута за другую, пальцы рук скрещены. Даже начинающий психолог скажет, что это поза полной закрытости. Бетанкур явно не собирался откровенничать с Требиным. Достаточно взглянуть на протокольные фотографии встреч венесуэльского президента с другими послами, особенно с американцем Франком Корриганом, чтобы понять, что в иных ситуациях Бетанкур умел улыбаться...

После аккредитации посол Требин, не теряя времени, стал наносить визиты министрам. Он помнил о главной задаче, поставленной перед ним Москвой: развитие торгово-экономических связей. После войны Советский Союз нуждался во многом, и Венесуэла могла стать хорошим торговым партнером. Изо всей номенклатуры товаров, которые она могла предложить, Россию не интересовала, пожалуй, только нефть…

В марте 1946 г. посольство стало подыскивать кандидатов в правление Венесуэльско-советского института культуры. Атташе Лев Крылов составил предварительный список, затем посол встречался с каждым из них. В первый "призыв" правления вошли: поэт Карлос Аугусто Леон, композитор и дирижер Висенте Эмилио Сохо, художник Мануэль Кабре, писатель Антонио Паласьос де Фриас, видный политик, близкий к коммунистам, Сальвадор де ла Пласа, профессор Эскалона Ромеро, комедиограф Луис Пераса, ректор Центрального университета Венесуэлы Хуан Оропеса. В заседаниях правления участвовали также Педро Бероэс и Хосе Антонио Мартурет.

Институт культуры начал свою официальную "жизнь" 4 апреля 1946 г. Организационное собрание было проведено в двухэтажном особняке, арендованном в тихом уютном районе недалеко от исторического центра Каракаса. К.А.Леон зачитал проект устава и предложил обсудить его. Дискуссия возникла лишь по одному пункту: кто-то предложил "подкорректировать" название института, заменив в нем слово "советский" на "русский". Для того, мол, чтобы название не было "слишком политизировано". Но "корректировка" не понравилась. П.Бероэс заявил, что слово "советский" подходит больше, потому что с максимальной точностью отражает "реалии страны Советов". Его поддержало большинство присутствующих.

Президентом института был единогласно избран Х.Оропеса, заместителем - А.Паласьос, секретарем по связям и организации культурных мероприятий - К.А.Леон. Общественному мнению страны институт был представлен 24 апреля на торжественном акте, который состоялся в Муниципальном театре. С речью выступил посол Требин, а после него - Антонио Арраис, видный писатель, главный редактор газеты "Насьональ". Темой выступления он избрал поэзию Владимира Маяковского, чье творчество пользовалось огромной популярностью в Венесуэле тех лет, с ее политическими кризисами и социальной борьбой.

В советском посольстве самым надежным (с идеологической точки зрения) членом правления считали К.А.Леона. Он видел в Советском Союзе воплощение прогресса и социальной справедливости. Эту позицию поэт с еще бoльшим жаром отстаивал после поездки в 1948 г. на родину победившего социализма. Его поэмы "Я воспеваю Ленина" и "Москва, город человека" были, без сомнения, самыми "просоветскими" произведениями венесуэльской литературы. Когда началась "холодная война", К.А.Леон с искренним негодованием критиковал и разоблачал Соединенные Штаты, что с наибольшей яркостью проявилось в его документальном исследовании "Смерть в Голливуде". С точки зрения венесуэльца голливудская продукция - это массированная "пропаганда империализма": "Берегитесь, соотечественники, - предупреждал Леон. - Забота о личном обогащении и комфорте по американскому образцу искажает нашу венесуэльскую суть, порождает комплекс национальной неполноценности"8.

Главным "проводником" культурно-просветительской и пропагандистской работы в Венесуэле был Лев Крылов, перешедший на дипломатическую стезю из журналистики ("Комсомольская правда"). Именно он с помощью сотрудника "Ультимас нотисиас" Нельсона Луиса Мартинеса организовал выпуск журнала "Сабадо", в котором разъяснялась политика Советского государства. К сожалению, венесуэльцу пришлось вскоре покинуть столицу по семейным обстоятельствам, и журнал прекратил существование. Однако Крылов быстро нашел выход из критической ситуации. Он был своим человеком в "симпатизирующих Москве" газетных редакциях и через друзей стал "пробивать" пропагандистские статьи и фоторепортажи об "уверенной поступи страны Советов".

Особенно прочные отношения сложились у него с К.Дельгадо и П.Бероэсом, которые при каждой возможности - "по дружбе!" - освещали в "Ультимас нотисиас" различные аспекты дипломатической деятельности Крылова, брали у него интервью на актуальные темы и помещали его фотографии в разделе социальной хроники. Посол Требин, которого венесуэльская пресса также не обходила вниманием, обнаружив в газете очередное фотоизображение своего подчиненного, шутил: "Если так дальше пойдет, то заберут тебя, Лева, в артисты на "Мосфильм"…

Нужно сказать, что внешность Крылова была своеобразной, далекой от канонов мужской красоты и стандартного образа дипломата. Взлохмаченные волосы (никаких прямых проборов!), заметная "косинка" правого глаза (*Один из венесуэльских журналистов, описывая внешность Крылова, так упомянул об этой характерной примете дипломата: "ojos divorciados"), неизменная сигарета во рту, пиджак нараспашку, небрежно повязанный галстук - забота об элегантности представлялась Крылову делом второстепенным. Он был человеком действия, эмоциональным, живо реагирующим на события, и потому к нему никак не подходило штампованное словосочетание "непроницаемое выражение лица".

"Нефтяные страхи" американцев

Фома Требин запланировал несколько командировок по стране, в первую очередь - в нефтяной штат Сулия. (Не будем забывать, что Требин - в недавнем прошлом профессор Института нефти!) Как ученого его интересовало все, связанное с нефтью. О поездке заранее был извещен венесуэльский МИД, и некоторые столичные газеты дали соответствующую информацию.

Однако недели за две до "экспедиции" Требина в главную нефтяную зону страны 50 американских предпринимателей и торговцев, которые вели дела в Венесуэле, через газеты обратились к послу США. В письме говорилось, что коммунисты "заметно активизировались" и лишь срочное вмешательство Вашингтона спасет страну от красной диктатуры, которую готовит Москва через своих пособников, "образованных, интеллигентных людей, посещавших или обучавшихся в России". Из письма "следовало", что подрывную работу в различных регионах Венесуэлы координирует советское посольство. В числе "подписантов" были представители "Дженерал моторз", "Проктер энд Гэмбл" и американских компаний, добывавших нефть в штате Сулия.

-------

Требин выехал из Каракаса 10 августа 1946 г. Сопровождал его 1-й секретарь Леонид Дятко. Маршрут пролегал через штаты Арагуа, Карабобо, Яракуй, Лара и Трухильо. Путешественники были восхищены пышной природой страны, плодородием ее земли. Особенно понравился советскому послу город Баркисимето: своей ухоженностью, планировкой, упорядоченным движением транспорта, массовым возведением жилья для рабочих. Конечно, не обошлось без диссонирующих впечатлений от нищеты, убогости и безысходности провинциальной жизни. Потом, давая интервью по итогам поездки, Требин отметит, что в Венесуэле "еще много социальных контрастов", но что он убежден в решимости Революционной хунты избавиться в кратчайшие сроки от этого "наследия прошлого".

В Маракайбо, столице штата Сулия, дипломаты поселились в отеле "Эскандия". Корреспондент местной газеты "Панорама" был первым "маракучо" (* Так называют себя коренные жители этого города), с которым они познакомились. Венесуэлец не удержался, выразил восхищение внешним видом дипломатов:
- Какие вы крепкие, румяные, энергичные!
Требин, угощая репортера советскими папиросами "Салют", объяснил с улыбкой:
- Мы, русские, хорошо выглядим потому, что нас консервирует климат и к тому же у нас оптимистические взгляды на жизнь"9.

Губернатор штата Фелипе Эрнандес дал обед в честь Требина в салоне "Яхт-клуба". Там он произнес речь, в которой с восхищением отозвался о решающей роли СССР в минувшей войне, его достижениях в мирном строительстве, признанном авторитете генералиссимуса Сталина. Свое выступление губернатор закончил словами:

"Существование Советского Союза - это гарантия того, что в мире больше не появятся тираны с претензиями на расовое превосходство".

Советские дипломаты были глубоко тронуты проявленным к ним вниманием. Жители Маракайбо приветливы, гостеприимны и горячи в своих чувствах, как их прокаленная солнцем земля. Обеды, эмоциональные речи, темпераментные музыканты, исполняющие не только венесуэльские песни, но и "Катюшу", "Очи черные", - как тут не растаять душой и сердцем! Дни пребывания в штате Сулия пролетели быстро, на одном дыхании. И можно с уверенностью сказать, что "совьетикос" видели нефтяные комплексы североамериканских компаний "Креоле" и "Мене Гранде" только издалека, во время недолгих посещений поселков нефтяников Лагунильяс и Кабимас, и для "шпионажа", а тем более "подрывной работы", чего так опасались американцы, не имели ни времени, ни возможности.

По свидетельству Маргариты Лопес Майа, видного эксперта в области американско-венесуэльских отношений, деятельность Требина с первого дня пребывания в Каракасе и советского посольства в целом находилась под "присмотром" военной разведки США и ФБР, а затем и созданного в 1946 г. ЦРУ. Все возрастающее недоверие американцев к союзнику по Второй мировой войне доходило порой до абсурда. В качестве примера Лопес Майа привела отчет советника А.Доусона о посещении им советского посольства. Требин пригласил американца в рамках обычного дипломатического протокола, но и это показалось подозрительным. В засекреченной депеше в Госдепартамент Доусон сообщил, что в ходе встречи было выпито по 8 рюмок водки. Зафиксировал он и тот факт, что "русский посол выпивал их до дна", закусывая бутербродами с икрой. Советник отметил также, что Требин старался быть подчеркнуто радушным, в разговоре признался, что, несмотря на свое специальное образование, никогда не работал на нефтепромыслах. Резюмируя свои наблюдения, американец проницательно отметил: "Советский посол пытался выдать себя за простака"10.

Конечно, американцы тщательно следили за всеми передвижениями и контактами Требина в ходе визита в Маракайбо. Отчеты, присланные из посольства в Каракасе, были использованы отделом по нефтяным делам Госдепартамента США в секретном циркуляре о росте "красной угрозы" для нефтяной отрасли Венесуэлы. Поездка Требина "увязывалась" аналитиками Госдепа с "сигналами" (часто анонимными) о планах "мирового коммунизма" по проведению диверсионных акций в штате Сулия, чтобы дезорганизовать отлаженную систему нефтепоставок в США. Так, в феврале 1947 г. с американским консулом в Маракайбо связался "некий сеньор", который заявил, что он принадлежит к "советской секретной службе". "Сеньор" поведал, что подготовка диверсий идет полным ходом и он готов сообщить все, что знает, если правительство США обеспечит ему защиту от мести "красных".

Особую тревогу вызвало сообщение (апрель 1948 г.) другого "информатора", сотрудника министерства обороны Венесуэлы. Он рассказал военному атташе Ф.Бендеру, что после завершения работы Межамериканской конференции в Боготе агенты Москвы совершат ряд диверсий на нефтяных объектах. "Информатор" предложил Бендеру провести операцию по проникновению в посольство СССР с целью похищения "сверхсекретного плана развертывания саботажа в Венесуэле". По словам осведомителя, ситуация становилась все более критической, потому что в подвалах советской миссии хранились ящики с оружием и взрывчаткой, которые вот-вот должны были быть переправлены агентам-диверсантам…

Посол Требин вряд ли подозревал о масштабах "нефтяной паранойи" американцев. Он ходил на дипломатические и правительственные приемы, пытался "пробивать" торговые сделки с венесуэльскими предпринимателями, посещал вечера солидарности с испанскими беженцами, мероприятия Института культуры. На выставке венесуэльского искусства, которая прошла в стенах института, посол приобрел на личные средства картину художника Антонио Алькантары "Вид на гору Авила", о чем широко сообщалось в печати и по радио. После этого Алькантара стал модным художником, и его работы активно раскупались венесуэльскими нуворишами и иностранными дипломатами.

На первом официальном приеме, данном советским посольством 7 ноября 1946 г., присутствовал весь цвет столичного общества. Правительственные лимузины с трудом пробивались сквозь нарядную толпу. Гостей у входа встречал Требин, который в парадном мундире и при всех наградах выглядел очень внушительно. Прибыли президент Ромуло Бетанкур с супругой, министры: иностранных дел - Карлос Моралес, внутренних дел -Марио Варгас, развития - Хуан Перес Альфонсо (в его ведении находилась в том числе нефтяная отрасль) и другие. Заглянул "на советский огонек" американский посол Ф.Корриган.

На следующий день в столичных газетах появились репортажи об этом событии. Чаще всего повторялся заголовок "Блестящий прием в советском посольстве". В Каракасе, где роскошные праздники устраивались по любому поводу, получить такую оценку (даже от дружественных органов печати) было непросто. Требин был доволен и тепло поблагодарил за участие в подготовке приема весь коллектив посольства, особенно женщин, пирожки которых шли нарасхват. Именно после этого приема в космополитический лексикон каракасских гурманов вошло слово piroshki.

Казалось, что на горизонте советско-венесуэльских отношений нет ни одного темного облачка.

Но времена меняются. Эйфория общения с русскими дипломатами у венесуэльцев из "элитных кругов" прошла довольно быстро. Уже начиная с 1947 г., все меньше официальных лиц посещало посольские приемы. И все чаще в адрес посольства звучали обвинения в шпионаже и подрывной деятельности.

Шпиономания в "стране пребывания"

Нужно отметить, что к Бетанкуру администрация Трумэна относилась с подозрением. Если посол Корриган направлял в Госдепартамент более или менее взвешенные телеграммы о Революционной хунте и ее главе, то американская военная миссия в Каракасе считала Бетанкура "скрытым марксистом и антиимпериалистом", заверения которого о безусловной ориентации на США не заслуживают никакого доверия. После президентских выборов 14 декабря 1947 г. и победы на них Ромуло Гальегоса тревоги американцев по поводу "надежности-ненадежности" правящей партии AD на время затихли. Но со второй половины 1948 г. ситуация вновь резко изменилась.

"Сигналы" об активизации подрывной деятельности коммунистов на нефтяных объектах страны словно "по разнарядке" поступали из Колумбии, Мексики, стран Центральной Америки и даже с Антильских о-вов. Распространялись все новые выдумки о "советских планах саботажа". Президент Гальегос вроде бы с пониманием относился к обеспокоенности посольства США этой проблемой, но, по оценкам военной миссии и представителя ЦРУ, не проявлял должной энергии и инициативы для выработки срочных совместных мер по обеспечению безопасности нефтепромыслов.

Такой беспечности Ромуло Гальегосу не простили. 24 ноября 1948 г. военные заговорщики отстранили его от власти. Часть министров была арестована, часть перешла на нелегальное положение. Бетанкур укрылся в посольстве Колумбии. Правительство de facto возглавил майор Карлос Дельгадо Чальбо, которого Гальегос знал с юных лет и которому безоговорочно доверял.

Чальбо был "белой вороной" в военной среде, интеллектуалом, получившим великолепное образование в Париже. В посольстве США его ценили. В период правления Революционной хунты он был министром обороны и регулярно информировал американцев о главной внутриполитической проблеме того времени: трениях между гражданскими и военными членами правительства. В беседе с новым послом США Уолтером Доннели (декабрь 1948 г.) Чальбо подробно изложил ему планы будущего военного правительства, дал гарантии полной лояльности Соединенным Штатам, а также обещал прервать отношения с Советским Союзом.

Чальбо пробыл в президентском кресле почти два года, но последнего пункта обещания так и не выполнил. Может быть, потому, что в деятельности советских дипломатов не было ничего "криминального"? Чтобы ускорить поиск "компромата", в мае 1950 г. за посольством было установлено круглосуточное наружное наблюдение. В целях запугивания у его посетителей проверялись документы, их опрашивали, фотографировали.

Сигналы о приближающемся разрыве отношений поступали в советское посольство с удручающей регулярностью. Реакция на них была очевидной: для дипломатического и технического персонала вводилось "особое положение", выходы в город ограничивались, на заднем дворе жгли "лишние бумаги".

Мероприятия в Институте культуры уже не вызывали прежнего энтузиазма. Народу на них приходило все меньше, потому что венесуэльцы не хотели рисковать: шли упорные слухи о том, что военный режим намерен усилить борьбу "с коммунистическими элементами".

В конце 1949 г. Требин завершил свою работу в Венесуэле. Чуть раньше вернулся на родину Лев Крылов. Уезжая, Требин наставлял временного поверенного Глеба Хомицкого: "Проявляйте осторожность, наши недруги ищут любой повод, чтобы спровоцировать разрыв отношений. К этому их подталкивают американцы". Хомицкий последовал совету Требина и свернул деятельность посольства и Института культуры, особенно пропагандистскую, до минимума.

Обстановка все более осложнялась. В ноябре 1950 г. был убит президент К.Дельгадо Чальбо. Покушение организовал генерал Рафаэль Урбина, профессиональный авантюрист. Вскоре и сам Урбина был ликвидирован при довольно странных обстоятельствах. Обе смерти до сих пор остаются загадками в новейшей венесуэльской истории. Одним из вероятных заказчиков убийства считался министр обороны Маркос Перес Хименес. Об этой версии, циркулировавшей в Каракасе, Хомицкий сообщил в Москву, отметив, что Перес Хименес под давлением США был вынужден отказаться от "назначения" на пост президента и уступить его Г.Суаресу Фламеричу. По сведениям советского дипломата, "американцам не нравился национализм министра обороны, который со временем мог стать "карибским Пероном" и доставить немало хлопот в стратегической для США сфере - нефтяной".

В ряде публикаций того времени проскользнули инсинуации о том, что к убийству Чальбо "приложило руку" советское посольство. Следствие вел брат Аугусто Леона, через которого в кинте "Элиса" знали о попытках полиции отыскать "след Советов" в этом преступлении. Слежка за посольством в очередной раз ужесточилась, приняв, по оценке Хомицкого, "совершенно наглый и вызывающий характер": "Мы оказались фактически изолированными от внешнего мира, так как местные граждане, опасаясь за свое благополучие, перестали посещать его. Связи сотрудников были сведены до минимума".

В феврале 1951 г. в Каракас вернулся Крылов, чтобы заменить Хомицкого в качестве временного поверенного. Ему хватило нескольких дней, чтобы убедиться в том, что венесуэльские власти тяготятся присутствием "Советов". Беседы с официальными лицами по конкретным вопросам не приносили ожидаемых результатов: наши дипломаты словно наталкивались на глухую стену. Впрочем, так повелось с самого начала. За годы работы в стране посольству удалось осуществить только одну масштабную торговую сделку: венесуэльские издатели закупили в СССР партию газетной бумаги на общую сумму в миллион долларов! В области культурного сотрудничества, где, казалось бы, шансов на успех было больше, подвижек тоже не наблюдалось, если не считать издание в Москве романа Рамона Диаса Санчеса "Мене"11. Соглашение о публикации произведений Ромуло Гальегоса было заключено значительно позже - из-за сложностей с переводом…

Правительственная чехарда в Каракасе затрудняла и работу венесуэльских дипломатов в Москве, не способствовала проявлению с их стороны каких-либо инициатив по развитию двусторонних отношений. После Покатерры и Габальдона венесуэльскими поверенными были журналист Луис Эстебан Рей (1947 г.) и поэт Педро Франсиско Лисардо (1947-1949 гг.). Венесуэльцы ехали в далекую Россию с опаской, зная, что там их ожидают не только сложные климатические условия и бытовые обстоятельства, но и "политико-идеологические" проблемы. По возвращении в Каракас некоторые венесуэльские дипломаты сталкивались с тем, что к ним "присматриваются" с точки зрения благонадежности. Кое-кто из них по этой причине отказался от дальнейшей работы в МИД.

Между тем, в "Элису" поступил еще один "сигнал" о слежке. Невероятно, но факт: начальник Управления национальной безопасности Мальдонадо Парилья (* Был смещен со своего поста в начале сентября 1951 г. из-за "мягкотелого" отношения к левым, к которым военная хунта причисляла и партию Демократическое действие), встретив в апреле 1951 г. на дипломатическом приеме Хулио Сесара Марина, президента Института культуры, рассказал ему "по дружбе", что наблюдение за советским посольством ведется с секретного поста, расположенного в доме напротив!

В середине мая Лев Крылов получил сведения, что Госдепартамент США в очередной раз выразил недовольство министру иностранных дел Венесуэлы Л.Гомесу Руису в связи с тем, что Каракас все еще сохраняет дипломатические отношения с Москвой.

Судя по всему, прямым отзвуком той встречи стало принятие венесуэльским правительством секретного решения (25 мая) о разрыве с Советским Союзом, когда для этого будет "найден удобный предлог". Об этом решении стало известно Владимиру Кхеку, послу дружественной Чехословакии, и он немедленно сообщил о нем Крылову.

В июле посольство направило в Москву следующее сообщение:

"Слухи о том, что правительство Венесуэлы намерено порвать отношения с Советским Союзом, широко распространяются в местных общественно-политических и дипломатических кругах. Компартия открыто обвиняет министра иностранных дел Гомеса Руиса в подготовке этой акции. В ряде городов КПВ провела митинги в защиту дружбы с СССР. Вскоре после них министр посетил совладельца газеты "Насьональ" Мигеля Отеро Сильву, близость которого к партии здесь известна, и в беседе с ним опроверг слухи как не соответствующие действительности".

На приеме в честь президента Эквадора член правящей хунты министр обороны Перес Хименес поинтересовался у Крылова, известно ли ему об этих слухах. Получив утвердительный ответ, министр посоветовал не обращать на них внимания, заявив, что Венесуэла - "как малая держава" - проводит политику лавирования и поэтому не заинтересована в разрыве отношений с СССР. Однако на том же приеме один из старых знакомых Крылова в МИД Венесуэлы предупредил его, что США продолжают настаивать на разрыве. Венесуэльское правительство вынуждено подыскивать соответствующий предлог и форму для осуществления этого акта.

Козни тайной полиции

В январе 1952 г. в Каракасе было создано и зарегистрировано "Общество белых русских". Возглавил его бывший царский генерал К.А.Кельнер, который пытался объединить послереволюционных и послевоенных эмигрантов. Их общая численность в Венесуэле достигала в то время 8-9 тыс. человек. "Русский бюллетень", который печатался на гектографе, ориентировал соотечественников на "участие в едином антикоммунистическом фронте":

"Сегодня, когда на основе антикоммунизма происходит мировое объединение, мы остаемся в стороне от этой общей цели, занимаемся взаимными раздорами, сведением личных счетов. Нужно понять, что такая разобщенность идет в ущерб нам самим. Она облегчает нападки наших врагов, а немногочисленные друзья считают нас ненадежными, ибо мы не имеем ни общей политической базы, ни авторитетного представителя. Наконец, мы и сами потеряли веру в свои силы, забыли гордость и достоинство представителей Великой России. Мы должны объединиться в крепкую семью - реальную силу, чтобы противопоставить ее нашему общему врагу - большевизму, в том числе и на венесуэльской земле"12.

В кинте "Элиса" считали, что за попыткой выдвижения Кельнера в качестве лидера русской эмиграции стоят американцы и начальник тайной полиции Педро Эстрада. Развертывать свой "антикоммунистический фронт" в Венесуэле Кельнер мог только против посольства СССР…

Советское посольство в Каракасе "продержалось" до июня 1952 г. Для эпохи "холодной войны" это было, в какой-то мере, рекордным достижением, потому что в Чили, Бразилии, Колумбии и некоторых других странах Латинской Америки миссии СССР к тому времени уже "закрылись".

Конфликтная ситуация с венесуэльскими властями возникла внезапно и быстро завершилась самым радикальным образом.

В июне в Каракас прибыли дипломат Николай Якушев с женой. В аэропорту Майкетия супруги были задержаны агентами тайной полиции. Крылова, который встречал Якушевых, к ним не допустили. Не были толком объяснены и причины задержания. Столь вопиющее нарушение Венской конвенции советские дипломаты восприняли однозначно - явная провокация!

Много лет спустя Педро Эстрада вспоминал об инциденте в аэропорту:

"Как-то в воскресенье мне звонят домой из пункта контроля тайной полиции международного аэропорта Майкетия и говорят: только что прибыл самолет из Гаваны, а в нем - один русский сеньор. Его встречают русский посол и еще один дипломат. Но дело в том, что этот сеньор не может въехать в страну, потому что включен в список лиц, которым въезд запрещен. Я ответил: если он значится в списке, то зачем звонить? Потому, мол, что посол весьма взволнован и недоволен. Ну и что, успокойте его, ведь приехавший дипломат здесь не аккредитован. Прошел час, и мне снова звонят: посол выражает все большее недовольство. Я им приказал отвести прибывшего сеньора в одно из помещений, оставить там под охраной до прилета первого самолета, чтобы на нем его отправить обратно. После этого мне вновь позвонили и сообщили, что русский посол и его помощник пытаются ногами разбить дверь, за которой держат этого сеньора. И тогда я сказал, что если русский посол использует силовые методы, тогда выдворяйте посла таким же способом. Это и было сделано. Посол отправился оттуда в Международный Красный Крест, чтобы сделать заявление, что его избили, и не знаю, что там еще. И как следствие - разрыв отношений с Россией"13.

В официальном заявлении советского правительства о разрыве дипломатических отношений от 13 июня эти живописные детали поведения поверенного в делах Крылова и сопровождавшего его дипломата Михаила Алябьева не фигурировали. Но было указано, что Якушев и его супруга имели въездные визы в страну, выданные посольством Венесуэлы в Мехико. Без всяких видимых причин их арестовали 7 июня в аэропорту и на следующий день незаконно выслали. В отношении Крылова и Алябьева полиция совершила грубые действия, нарушающие элементарные нормы международного права. В ноте было также отмечено, что Луис М.Карраскеро, поверенный в делах Венесуэлы в Москве, пытался злонамеренно исказить суть событий, обвинив во всем советских дипломатов. В заключение подчеркивалось, что венесуэльские власти, судя по всему, пошли на эту провокационную акцию "по указке американских хозяев".

После задержания Якушева в Майкетии его имя прогремело на всю Латинскую Америку. Буржуазная пресса назвала его главным шефом КГБ на континенте. Утверждалось, что помимо ведения разведывательной работы Якушев "координировал деятельность местных компартий". В Венесуэле "в качестве главной задачи" ему приписывалась организация диверсий и саботажа на нефтяных предприятиях. Особую заботу о венесуэльской нефти всегда проявляли американцы. Поэтому легко догадаться, откуда взялась версия о "Якушеве-саботажнике"14. Чуть позже она "перекочевала" в многочисленные книги о росте "советской угрозы" в Латинской Америке.

"Общество белых русских" в числе первых приветствовало свершившийся разрыв. Был подвергнут обыску и разгрому Советско-венесуэльский институт культуры: разбросаны, осквернены книги, вдребезги разбиты гипсовые бюсты русских и советских писателей. Президент института известный художник Габриэль Брачо и некоторые активисты были арестованы.

Советские, а вместе с ними и чехословацкие дипломаты покинули страну на борту французского парохода "De Grasse". Пресса уделила этому событию не меньше внимания, чем первым дням пребывания "совьетикос" в Венесуэле. В газете "Эсфера" было отмечено, что общая численность русского и чехословацкого персонала, включая членов их семей, не превышала 50 человек. Имущество двух посольств - личные вещи, дипломатический архив и прочее - уместилось на четырех грузовиках, причем глазастые газетчики ухитрились рассмотреть в багаже изделия венесуэльских кустарей: коврики работы индейцев гуахиро и соломенные шляпы.

"De Grasse" отчалил 25 июня 1952 г. в 17.45 и направился к Тринидаду, чтобы затем взять курс на Европу. Однако с отъездом советских дипломатов антисоветская кампания не только не прекратилась, но набрала обороты. На обывателя посыпались новые "разоблачения": мол, по официальным спискам, в посольстве СССР работали 16 человек, "а на самом деле - более 100", в подвалах кинты "Элиса" обнаружены камеры пыток, шпионские радиостанции и аппаратура для подслушивания; к тому же, "красные дипломаты" якобы не заплатили по счетам за аренду дома, обманули столяров, которые сколотили ящики для посольского груза. "И еще называют себя защитниками интересов трудящихся", - с возмущением восклицала "Эсфера".

...

Дипломатические отношения между двумя странами были восстановлены 16 апреля 1970 г. Противостояние "восток - запад" определяло политическую ситуацию в мире, и воздействие его не могло не сказываться на характере советско-венесуэльских договоренностей об открытии посольств. В частности, была введена так называемая "квота" на дипломатический и технический персонал представительства Советского Союза в Венесуэле - она не превышала 15 человек (без учета членов семей). Особо оговаривалось, что перевозкой дипломатической почты будут заниматься не более двух курьеров, причем пребывание их в стране жестко ограничивалось четырьмя днями. Одновременное пребывание в Венесуэле двух групп дипкурьеров запрещалось.

С отъездом советских дипломатов был "синхронизирован" выезд из СССР в Хельсинки временного поверенного в делах Венесуэлы Луиса Карраскеро и сотрудников посольства.

Можно предположить, что венесуэльцы настояли на подобных ограничениях из-за зловещих легенд, родившихся в первые годы "холодной войны". Одна из них была "озвучена" президентом Чили Гильермо Гонсалесом Виделой в 1947 г. накануне разрыва отношений с Советским Союзом. Он утверждал, что Советы используют курьеров для массированной заброски в страну шпионов, диверсантов и саботажников: "Под личиной курьеров в Чили проникло не менее трех тысяч советских агентов".

Венесуэльский "Желтый дом" вряд ли верил в столь масштабное использование института дипкурьеров для "подрывной работы". Но если судить по служебной переписке в преддверии восстановления дипломатических отношений с Советским Союзом, МИД Венесуэлы решил подстраховаться. "Железный занавес", чуть тронутый ржавчиной, все еще разделял страны…
ПРИМЕЧАНИЯ

1. См.: Relaciones diplomaticas entre Venezuela y Rusia 1856-1996. Documentos. Caracas, 1996, p. 37-42.
2. Gaceta Oficial. Caracas, 7.IV.1945.
3. Здесь и далее приводятся документальные материалы из личного архива Ю.А.Маркова (1918-1994), который работал секретарем секретного отдела Коминтерна, затем сотрудником 4-го управления НКВД, в Комитете информации, а позже (до 1978 г.) - в техническом секретариате ЦК КПСС. В конце 30-х - начале 50-х годов был тесно связан по работе с проблематикой стран Латинской Америки.
4. Латинская Америка, 1985, № 3.
5. Ultimas noticias. Caracas, 15.XII.1945.
6. Ibid., 12.II.1946.
7. Материалы, посвященные церемонии вручения верительных грамот, были опубликованы под общим заголовком "El Himno Ruso por primera vez es tocado en el Palacio de Miraflores". - Ultimas noticias, 22.II.1946.
8. C.A.L e o n. El Hombre y la Estrella. Caracas, 1965.
9. Panorama. Maracaibo, 13.VIII.1946.
10. См.: M.L o p e z M a y a. EE.UU. en Venezuela: 1945-1948 (Revelaciones de los archivos estadounidenses). Caracas, Universidad Central de Venezuela, 1996.
11. Книга была издана в Москве в 1948 г. под названием "Нефть".
12. Всего в 1952 г. было напечатано четыре номера "Русского бюллетеня", после чего его издание прекратилось.
13. G.R e i n h a r d t. Crimen sin castigo. El terror secreto sovietico contra Norteamerica. Chile, 1954, p. 171.
14. Бывший начальник военной контрразведки Кубы Сальвадор Диас Версон выступил с обличительным заявлением о шпионской деятельности Якушева, которое было широко распространено в СМИ Венесуэлы и Латинской Америки. По словам Диаса, о "зловещей активности" Якушева были хорошо осведомлены "центры по обеспечению безопасности в Западном полушарии".
15. Венесуэла разорвала дипломатические отношения и с Чехословакией как "верным сателлитом" Советского Союза.

Журнал «Латинская Америка» № 3, 2005 г.