1. Подготовка.

Я только что вернулся и поездка еще в настоящем, просыпаясь дома в Сантьяго, я не сразу понимаю где я, а потом под вечер, наедине с собой, чувствую возвращение теплой волны эмоций, в которых грусть, нежность и надежда становятся строительным материалом времени, которое хотелось бы хоть немного приблизить.



В наших путешествиях не было бы ни малейшего смысла, если бы они не меняли нас. Дороги, которые не приближают нас к самим себе, обязательно служат для бегства от себя. В пути (причем, наверное, в любом значении этого слова) мир выстраивается в виде непрерывной цепочки неслучайностей с одной стороны и неожиданных отвлекающих стимулов с другой. Собрать их воедино, не отклоняясь от маршрута, оставить кусочек себя внутри незнакомых пейзажей и навсегда захватить их частицу с собой, отодвинув немного вперед линию горизонта – вовсе не самоцель, а процесс, являющийся целью. Когда-то было такое выражение: «отправиться искать правду». Лучшие из наших путешествий – всегда в поисках ответов, в поисках правды, что глядя извне часто так похоже на поиски приключений. Приключения искать не надо. Они нас находят сами.

Это дорожные заметки о сумбурной прогулке в Колумбию и Венесуэлу, предпринятый летом 2008 года, чтобы еще немного приблизиться к этому непостижимому и бесконечному миру, который называется Латинской Америкой.

Первая мысль об этом возникла в результате непонимания. 1 марта текущего года колумбийской армией на территории Эквадора был уничтожен лагерь колумбийских партизан, что вызвало в регионе серьезный политический кризис. После взаимных информационных бомбардировок правительств Эквадора, Колумбии и Венесуэлы (к которым позже присоединилась Никарагуа), на северной границе Анд установилось нечто наподобие плохого мира, который мог бы, конечно, оказаться лучше хорошей войны... если бы только не напоминал затишье перед следующей, куда более масштабной операцией.

Моя обычная реакция на любую зарубежную политическую новость – поиск в интернете мнений, контекстов и интерпретаций, чтобы попробовать разобраться - оказалась в этом случае неудачной. Тем временем как левые сайты писали о военном преступлении, тысячи колумбийских читателей в форумах основных периодических изданий страны комментировали убийства партизан, как самые радостные события в своей жизни.

Нет в Южной Америке стран исторически более близких и родственных, чем Колумбия и Венесуэла, и нет в регионе правительств более популярных для населения собственных стран и в то же время более противоположных политически.

Обе страны уже давно дают обильную пищу для журналистской мифологии, от древних рассказов о легендарной стране Эль-Дорадо до нынешних «достоверных свидетельств» о кокаиновых раях, затерянных мирах и множестве политических айсбергов, на чем остановимся позднее.

Целью этой поездки была попытка знакомства с социальной реальностью двух стран, поэтому хотелось избежать туристических маршрутов и интервью с властями. Геометрическая плоскость иследования расположена слева и снизу, а его инструменты – диктофон, фотоаппарат и записная книжка, в силу личной неорганизованности исследователя, оставшаяся без записей.

По мере поиска ответов, происходило нечто наподобие уточнения вопросов. От компьютера я отходил в коридор, где на стене висит большая карта Южной Америки. Я читал названия городов, рек и горных хребтов, пытаясь увидеть невидимые лица и услышать истории, которые ждут быть рассказанными, прикоснуться к чьим-то жизням, не желающим умещаться в цифры статистики.

Несмотря на то, что первые мысли были о Колумбии, стоя перед картой я подумал, что попасть на границу в Венесуэлой и не пересечь ее, стало бы непоправимой глупостью. В ходе поездки стало ясно, наколько удачной оказалась эта идея. Вышло так, что столь разные исторические моменты и проблемы соседних стран, и особенно их провинциальных уголков, как лакмусовая бумага, проявляют реалии жизни соседей, порой почти невидимые изнутри.

Как следует готовить подобные поездки? Первое – это, правильно, контакты. Т.е. их поиск. Особенно, когда на самом деле этих контактов нет. Некоторые знакомые, вроде бы и есть, а самих контактов нет. Выход? Правильно, в Интернете.

Чтобы понять всю абсурдность задачи, необходимо учесть, что насаждаемая колумбийским правительством и подчиненной ему прессой антитеррористическая паранойя не имеет равных в регионе, страна является основным военным форпостом США на континенте, на большей части ее территории армия ведет бои с партизанами, правые «эскадроны смерти» и военные сегодня, как и 50 и 20 и 10 лет назад продолжают «исчезать» оппозиционеров, профсоюзных лидеров и неудобных журналистов...

...И найти через форумы и чаты Интернета совершенно незнакомого человека в Колумбии, способного добровольно взять на себя логистику подобного мероприятия... удалось в первый же вечер. Именно поэтому я начал этот разговор со слов о неслучайностях, хотя если отвлечься от чисто мистического аспекта (именуемого обычно в литературоведческой литературе «магическим реализмом»), думаю, что обменявшись в чате с кем-то незнакомым несколькими значимыми фразами, на самом деле не так уж сложно понять, с кем имеешь дело.

Но когда Лусиана (вымышленное имя той, кому выпало счастье стать колумбийской радисткой Кэт) обращалась к своим контактам с просьбой принять меня и рассказать и показать мне происходящее и они задавали ей естественный вопрос «откуда ты его знаешь?», ответ наверняка доставлял им немало удовольствия.

Венесуэльской частью программы я решил заняться уже в Колумбии, в этом случае уже не требовалось никаких конспиративных ужимок, и действовать можно было исходя только из того, сколько времени останется на Венесуэлу и какой из «контактов» изъявит больше энтузиазма по приему того, кто хуже татарина.

Решив эту задачу с агентурой, оставалось только насытить организм тиамином – витамином В-1, единственным средством от комаров, и значит малярии, денге и прочих тропических прелестей... это проверенная поколениями партизан отрава для насекомых приводит к тому, что «уже на вторую неделю принимания этих таблеток от тебя начнется такая вонь, что ни подойти, ни подлететь к тебе никто не захочет» и получить визы.

Из Колумбии меня предупредили, что если я действительно хочу попасть в некоторые из наиболее интересующих меня мест страны, венесуэльской визы в моём паспорте быть не должно. Часть провинции находится под контролем групп ультраправых боевиков, известных как «парамилитарес», занятых наркотрафиком и борьбой с коммунизмом. Поскольку правительство Уго Чавеса в Венесуэле, за неимением СССР, считается колумбийскими эскадронами смерти главным идеологическим врагом, мне сказали, что по соображениям безопастности, причем не только и не столько нашей, сколько принимающих нас семей - по крайней мере во время пребывания в департаменте Чоко, куда я должен буду просочиться в составе одной из религиозных миссий «и ни с кем и ни при каких обстоятельствах ты не будешь вступать в дискуссии о политике и правительстве, потому что это тебе не туристический Чьяпас», и венесуэльская виза с этой поездкой несовместима.

Буржуазное колумбийское консульство приняло меня прекрасно и без каких бы то ни было бюрократических заморочек в течение дня у меня уже была виза. Венесуэльская сторона изначально никаких опасений не вызывала, тем более, что я неполохо знаю их посольство, т.к. несколько лет назад мы частенько встречались с тогдашним послом Виктором Дельгадо... предстояло только немного объяснить консулу суть намеченного мероприятия и предложить сделать мне визу на вкладыше отдельно или же попросить по внутренним дипломатическим каналам договориться о выдаче мне визы в венесуэльском консульстве в Боготе, после посещения заповедников «парамилитарес»... Рабоче-крестьянское посольство Венесуэлы встретило меня настоящим революционным бардаком... несколько изнывающих от безделия секретарш консульства красили ногти и мучительно не понимали, чего я от них хочу («что значит, вы пришли за визой и просите ее вам не ставить?»). Попытавшаяся улизнуть с боевого поста и перехваченная на лестнице консул, заныла что она еще новенькая и что не компетентна и что у них инструкции... А посол «очень занята и по личным вопросам принять вас не может». В результате нескольких попыток коммуникации, мне дали понять, что мои отношения с «парамилитарес» в колумбийских дебрях - это мои личные проблемы, не входящие в приоритеты венесуэлького представительства в Чили, но в качестве жеста доброй воли, милые девушки с хищными алыми ногтями дали уговорить себя поставить визу не рядом с колумбийской, а на самую последнюю страницу паспорта.

Я подумал, как сильно изменилось это посольство... Неужели на столько же изменилась и страна?

Я помнил это посольство с апреля 2002 года, когда венесуэльская олигархия с помощью продажных СМИ, фашисткой части армейского руководства страны и правительства Буша попыталась свергнуть законное правительство Уго Чавеса.

В первые часы переворота, почти все профессиональные дипоматы посольства поспешили заявить о своей поддержке «новых властей», и единственным, кто нашел в себе порядочность хлопнуть дверью и выйти к нам, (люди стояли по ту сторону посольских ворот со свечами, некоторые с гитарами, другие в слезах... среди них было много чилийцев, во время диктатуры Пиночета нашедших в Венесуэле свою вторую родину), оказался первый секретарь посольства Виктор Дельгадо – почти двухметровый мулат, бывший военный и гражданский лётчик и наверняка один из лучших в Сантьяго танцоров сальсы.

И впервые в латиноамериканской истории, миллионы безоружных венесуэльцев отказались признать власть заговорщиков, вышли на улицы и сорвали переворот. Армия поддержала народ. Находившийся под арестом на военной базе Чавес был освобожден и вернулся в президентский дворец. Дипломаты-перебежчики были отозваны в Каракас и для многих из них этот эпизод стал последним в их дипломатической карьере. А Виктор стал послом, но учитывая нехватку квалифицированных кадров в стране и ни с чем несравнимую медлительность венесуэльской бюрократии, еще несколько месяцев от пробыл фактически один в посольстве, в одном лице выполняя все мыслимые и немыслимые функции, от секретарши до посла...

В этот период посольство было открыто для друзей Венесуэлы и многие из наших знакомых пользовались его пустовавшими залами, офисами и подсобками для проведения политических собраний, культурных акций, музыкальных и театральных репетиций. Прекрасно помню это ощущение праздника, товарищеского сообщничества и легкую непринужденную атмосферу тех времен.

Конец у этой истории такой. В октябре 2006 г. должны были состояться выборы стран в Совет безопасности ООН. От Латинской Америки было две кандидатуры – Венесуэла и Гватемала, представлявшая интересы правительства США. Чилийский президент социалистка Мишель Бачелет собиралась отдать голос Чили Венесуэле. Когда об этом стало известно Христианско-Демократической партии – главному партнеру социалистов в нынешнем чилийском правительстве, лидеры демохристиан пригрозили Бачелет расколом правящего блока, если она посмеет поддержать Чавеса. Она не посмела и Чили при голосовании воздержалась. Через несколько дней после этого Виктор в одном из интервью сказал, что христианские демократы в Чили ничуть не изменились, когда-то они помогли США свергнуть Альенде, а сегодня помогают США бороться против других демократических процессов в других странах региона. Немедленно после этого МИД Чили, руководимый теми же демохристианами, направил венесуэльскому правительству ноту с требованием заменить посла «сделавшего заявления, несовместимые с дипломатическим статусом и вмешавшегося во внутренние дела Чили». Сегодня Виктор Дельгадо посол Венесуэлы в Гондурасе, а в Чили ему на смену прислана дама, не выступающая с заявлениями, ни во что не вмешивающаяся, не узнающая своих старых знакомых и, согласно злым языкам, проводящая большую часть своего свободного времени не на дебатах и репетициях, а в бутиках Буэнос-Айреса.

И вот вам пример того, как личные обиды из-за визы могут превратить любого из нас в мелкого политического сплетника. Да, я вижу, что в этом маленьком вступлении я уделил непропорционально много места Венесуэле... это только для того, чтобы восстановить немного справедливости – больше времени я провел всё-таки в Колумбии, и рассказ о Колумбии может получиться длиннее.

2. Колумбия, первые впечатления.

Чуть больше часа лета из Панамы, где тропические сумерки буквально на глазах растворили канал и набережную, и самолет садится в ночной Боготе. Случайно застрахованный на большую сумму денег багаж, после коротких стыковок, к сожалению прилетает вовремя и весь. Меня встречают. Разумеется не на том выходе, потому что самолет прилетел раньше, вышел я почти сразу и поскольку последовать стадному инстинкту было не за кем, вместо выхода я дошел до входа. Оказывается, чтобы поменять деньги, даже если это всего 100 долларов, кроме предъявления паспорта необходимо еще оставить отпечатки обоих больших пальцев (рук). Чтобы избежать приключений в первые минуты пребывания на колумбийской земле, брать такси лучше, став в очередь, там в кассе называешь маршрут и туда же производится оплата. Таксисту нужно отдать только копию чека об оплате. Надежно, безопасно... до сих пор я думал, что ничего более упорядоченного и нормативированного чем Чили, в Латинской Америке не бывает.

Пейзаж вдоль дороги к центру выглядит вполне знакомым, больше всего это напоминает мне детские воспоминания дороги в Киеве с Отрадного на Борщаговку. Насчет «ужасных холодов» в Боготе меня обманули, после зимнего Сантьяго, ночная колумбийская столица с ее 14 С кажется чуть ли не эталоном идеального климата.



Место поселения – маленький отельчик в очень красивом и уютном историческом центре Боготы – Ла-Канделариа. Покольку это я так для читателей этих текстов делаю вид, что мои путешествия такие уж совсем импровизированные, а на самом деле я забронировал по интернету одноместный номер в этом отеле еще за неделю... поэтому я спокоен и уверен во всем, и каково моё удивление, когда оказывается, что броня моя есть, а свободного номера нет, потому что кто-то вовремя не съехал. А кто-то раньше приехал... Здесь я уже совсем расслабляюсь и понимаю, что несмотря на все строгости с такси и отпечатками пальцев, я все-таки в Латинской Америке, а в ней я никогда не пропаду. Делаю серьезное лицо, вздыхаю и соглашаюсь на двухместное поселение. Мне радостно сообщают, что мой сосед по номеру – приятнейший аргентинский человек Марсело, и что он очень культурный, и что мне с ним никогда не будет скучно и... Захожу, вижу безошибочные следы аргентинского присутствия на кухне – пакетики с мате (кстати, интересно, какие могут быть следы у русского присутствия?..), в моем сознании начинает формироваться положительный собирательный образ идеального аргентинского мачо, в котором обязательно что-то от Кортасара-Борхеса-Гарделя-Че-Марадоны... и в это время двери открываются и на пороге предстаёт он, Марсело. Крупноватый мужичок неопределенного возраста (я бы сказал от 40 до 70 лет) с потерянным взглядом и лбом, выдающаяся плоскость которого компенсируется шишкообразным наростом, больше напоминающим небольшой рог. Существо оказалось чрезвычайно общительным, способным говорить круглосуточно и на любую тему. Первой прозвучавшей фразой оказалось нечто наподобие: «Мне так надоели эти аргентинки и бразильянки, что я решил переехать в Колумбию, потому что мне больше всех нравятся колумбийки» и дальше его понесло по скользким волнам подробностей. Я понимаю, что избежать первой вражеской засады мне не удалось.



С трудом вырвавшись из компании аргентинского сексуального террориста Марсело, мы с Лусианой идём узкими улочками Канделарии в поисках бара, чтобы в лучших украинско-колумбийских традициях отпраздновать начало миссии. Канделария похожа на Куско, та же колониальная мостовая, белые стены, черепичные крыши, строгая испанская квадратура улиц и площадей в вечном конфликте с горным рельефом этой земли, навязывающим пришельцам иную, свою геометрию.

На улицах много бездомных. Пожалуй нигде я не видел столько нищих и бездомных людей, как в Боготе. Это создает очевидный контраст с чистыми, праздничными, явно недавно отреставрированными зданиями туристического центра города. Лусиана не боится их и беседует с ними. Я впервые вижу, чтобы кто-то так относился к бездомным. На равных, без тени брезгливости или рисовки. По-латиноамерикански приветствуя и прощаясь поцелуем в немытые, часто больные лица. Заставляя их есть, то что им покупаем при нас. Разговаривая с ними об их жизни и о своей жизни, пытаясь убедить их, нет, не словом, чем-то совершенно другим, что улица убъет их, что каждый из нас может, если действительно хочет, преодолеть даже самые страшные из обстоятельств. Она пережила в своем родном городе Армения землетрясение и селевой поток, уничтожившие весь город. Она знает, что такое жить на улице. Ее мать занималась наркотрафиком. Ее брат умер у нее на руках от СПИДа, которым заразил его клиент. Я почти не участвую в этих разговорах и наверное выгляжу довольно странно. Она доступным им языком объясняет им, откуда я и что делаю в Колумбии. Я мало говорю, потому что далеко не всё понимаю; здешний уличный язык мне совершенно не знаком. Я впервые вижу такое отношение к чужим, больным и брошенным всем людям, большинство которых – алкоголики и наркоманы, выживающие за счет попрошайничества, воровства и проституции. Я смотрю на это и думаю о Че, когда он работал в лепрозориях и общался с больными – наверное это было очень похоже. Она не говорит им о Че, она говорит, о Боге, который любит их. В данном случае это совершенно неважно. Я не сомневаюсь в существовании её Бога, и это не вызывает во мне никаких противоречий. Скорее, наоборот.



Нищие обнимают нас и говорят по каким улицам безопаснее пройти, потому что уже поздно... и людей на улицах всё меньше. Потом, когда наши спутники уходят и мы прощаемся с ними и они нас больше не видят, с ней случается приступ отчаяния... она чувствует, как мало может помочь этим людям. Бессилие. Большинство колумбийских нищих и бездомных – вчерашние крестьяне, бежавшие с семьями от войны в большие города. Единственное, что они умеют делать – это возделывать землю. У них больше нет земли. В этом незнакомом и чуждом для них мире, единственное убежище от страха и реальности – медленное самоубийство путем пьянства и наркотиков. Большинство из них погибнет от рук собственных товарищей или будет ликвидировано каким-нибудь «эскадроном смерти», «очищающим» общество «от грязи».



Наконец находим бар, который нам нравится, с живой музыкой и без лишнего шума, чтобы можно было разговаривать. Ни в каком другом месте я не видел ничего уютнее – старый двухэтажный дом со множеством комнат, без столиков, на полу ковры, вдоль стен множество подушек, а посередине свечи. В каждом углу – колонки с регулятором громкости для музыки, а напротив – маленькие балкончики с видом на крыши, цветной дым из полуосвещенных труб и кусты, мечтающие стать деревьями, которые растут из разломов стен или крыш. Темы наших многочасовых бесед одни и те же, перекликающиеся с названиями книг классиков русской литературы позапрошлого века. Поиск ответов продолжается в Колумбии века двадцать первого. Заказываем пузатый бутылек рома и сидим до закрытия заведения.

Засыпая под храп неутомимого Марсело вспоминаю, что я в Колумбии.

С чего начинается колумбийский завтрак? Конечно же с кофе. Важно только учесть при этом, что слово «тинто» в Колумбии, обозначает не «красное вино» как в остальных испаноязычных странах, а именно кофе. Никакого другого тинто наливать вам здесь по утрам не будут. Кофе много. Самого разного. Везде. Причем невкусно приготовленного я не помню. За кофе обсуждается предстоящая встреча с человеком, готорый готов рассказать мне свою историю.

Это отставной генерал разведки колумбийской армии. Несколько лет он проработал в кабинете президента Альваро Урибе и хорошо знает его лично... как и кухню нынешней власти в стране. Раньше на него охотились партизаны из ФАРК. Сейчас он борется за мир и на него охотятся бывшие коллеги из армии. В последние годы он часто меняет номера мобильных телефонов и места жительства. Из преуспевающего чиновника высшего звена он превратился в безработного. Мы встречаемся в офисе одной из неправительственных организаций, в работе которой он участвует.



Это место находится в самом центре Боготы, в нескольких квартилах от президентского дворца и парламента. Мы входим в современное высотное здание, множество офисов которого – приемные депутатов и юридические конторы. Кабинка лифта обшита изутри плотной материей, наподобие велюра. С глушителем, - думаю я. Двери открывает нам сам Генри. Из-за его вполне англосаксонская внешности – безошибочной черты принадлежности к любой из латиноамериканских элит, отмечаю про себя, что из нас двоих куда более колумбийская физиономия все-таки у меня...

Прохожу в кабинет и пытаюсь выполнить одно из самых сложных упражнений всей этой поездки – представиться незнакомому человеку, не вызвав подозрений ни в шпионаже, ни в шизофрении. На самом деле – кто я? Точнее, кто я здесь? Как говорить о целях этой поездки? Начать с того, что мой неумеренный интерес к Латинской Америке вселился в меня еще с детства? О том, что его страна начала сниться мне за много лет до того, как я сюда попал? Повеселить его рассказом о том, что когда-то в киевском пединституте мы собирали рис для Никарагуа, ставшей жертвой урагана и мы сами стали жертвой риса, потому что отзывчивые советские студенты его нам принесли очень много и потом он несколько месяцев хранился в подвале нашего дома, потому что мы не могли его никуда вывезти, и завелись крысы и далекие от сандинистских идеалов соседи тоже требовали от меня каких-то объяснений?.. О том, что я хочу, чтобы о том, что сейчас узнаю, узнали еще тысячи людей в далеких странах со странными названиями? Что этим людям тоже очень важно происходящее здесь? Я журналист? Нет? Если я не работаю ни для какого издания, если эта поездка – вся за свой счет (хотя, если нужно, я приведу достаточно примеров, о том как куда большие деньги тратятся на более абсурдные вещи)... потому что я должен увидеть сам... потому что у меня несколько сот электронных адресов людей, говорящих и читающих по-русски, которым все это небезразлично и которые ждут этого рассказа. Многие из них верят, что я расскажу правду, как я ее увидел, потому что никто ничего мне за это не платит, потому что я зарабатываю (или не зарабатываю) деньги не этим. А кому покажется интереным и уместным – пусть публикуют это в любых бумажных и электронных изданиях... Я здесь, чтобы рассказать о вашей истории другим.

Генри опережает этот монолог словами о том, что какие бы побуждения у меня ни были, он верит в мою порядочность и он готов говорить обо всем, что знает. «Дать свидетельство», как он говорит. До начала разговора, Генри предупреждает, что он человек глубоко верующий, что не раз спасало ему жизнь и помогло объяснить многие вещи, иначе никак не объяснимые, и всё, что он сейчас делает – это выполнение воли Бога по достижению мира в Колумбии.

Генри был генералом военной разведки и работа его заключалась в борьбе с партизанами. В этом он видел выполнение своего гражданского и военного долга. Крупнейшая партизанская армия Колумбии ФАРК, считавшая его одним из своих самых опасных врагов, организовала на несколько покушений на его жизнь. В последнем погибла его жена - главное, что у него было в жизни. И Генри обратился к Богу. Он пообещал что если Бог не даст его сердцу ожесточиться, и если он даст ему сил устоять перед искушением жажды мести, Генри будет готов отдать свою жизнь делу борьбе за мир в Колумбии. Бог принял эти условия и Генри начал свой путь поиска мира, оказавшийся более опасным, чем путь войны. Пользуясь связями, имевшимися в результате работы в разведке, он без особого труда установил неформальные контакты с главными участниками конфликта – руководством ультраправых боевиков, «парамилитарес», которых обучала и финансировала армия, а при помощи других, менее афишируемых каналов, Генри связался с представителями партизан. Созданная им маленькая лаборатория мирного процесса, при помощи, часто анонимной, ведущих психологов и социологов страны, в течение нескольких лет позволили достичь неслыханного – в ряде районов Колумбии, партизаны достигли неформальных договоренностей с «парамилитарес» о прекращении огня и эти договоренности до сих пор остаются в силе. Разумеется, правительство, сделавшее ставку на обострение конфликта, не могло остаться в стороне от этих новостей и в один из моментов, когда Генри возвращался из одного из лагерей ФАРК, его уже ждал армейский спецназ. Генри в последний момент понял это, и молитва сделала его невидимым. Он прошел сквозь заслон автоматчиков, ступая в нескольких метрах от их лиц, сельва застыла, время и пули в стволах позастывали, он спрашивал себя, жив ли я еще, или эта эта абсолютная тишина – доказательство его смерти. Звуки и время вернулись, когда засада была позади. Первое, что Генри почувствовал, это слезы, которые текли по его щекам.

Следующий месяц он провел в партизанском лагере, под охраной своих бывших смертельных врагов от своих бывших товарищей по оружию.

Генри говорит, что главное в мире – это семья. «Колумбия – это одна семья и нельзя, как это делает правительство, обращаться к США, чтобы они за нас и силой решили наши внутрисемейные споры. Так правительство разрушает нашу семью, Колумбию».

Из политического анализа Генри я практически ни с чем не согласен. Он – немолодой человек, сформировавший свои взгляды в элитных, т.е. правых, антикоммунистических, военных вузах Колумбии и США. У нас слишком разная история. О теологической правильности его воззрений судить не могу – просто в силу моего духовного невежества и инстинктивного недоверия к любой церкви.

Но я вижу его глаза, когда он говорит о своей прошлой и нынешней жизни, о погибшей жене, «смерть которой оказывается тоже господним благословением, потому что это позволило нам спасти столько жизней... пока она не погибла я был мертвым, я спал... ее смерть разбудила меня...» и это единственное, что имеет какое-то значение. В его рассказе смешиваются времена и места, он говорит о надежде, как о хлебе насущном, мы путешествуем по самым дальним потаенным уголкам его окровавленной страны.

Он вспоминает о своей охране – шести молодых красивых партизанках, которые в последнее утро перед прощанием купались с ним в горной реке у водопада на фоне райского пейзажа сельвы и нет в его памяти ничего прекраснее тел этих девочек, рожденных для любви в их сказочной стране, где для всех когда-нибудь будет место... и благодаря господней благодати, он смог смотреть на них не только как на красивых женщин, а как на сестер, посланных ему свыше, его ангелов-хранителей, спасающих по приказу партизанского командира, его жизнь, жизнь армейского генерала, всегда воевавшего с ними, и вместе с его жизнью – надежду на мир в Колумбии, потому что не осталось в его сердце ничего, важнее этого. Прошло меньше года и он смотрел на первой полосе какой-то провинциальной газеты фотографии узуродованных трупов четырех из этих шести девушек и читал подпись, наподобие: «Еще одна победа сил правопорядка над наркотеррористами из ФАРК»...

Я включаю диктофон. Диктофон работает, когда Генри говорит о Боге. Когда мы опускаемся на землю к людям и начинают называться конкретные события и фамилии участников, в целях «нашей общей безопасности», он просит меня нажимать на паузу. Так я пытался записать исторический документ, а получил в результате проповедь.

В конце разговора Генри делает мне неожиданное предложение. Совершить с ним на его машине маленькую недельную прогулку по Колумбии. Бензин и дорожные расходы – мои, а контакты, связи, истории и обеспечение безопасности – его. Достаем карту. Идея заключается в том, чтобы проехать основную кофейную зону страны с центом в г. Армения, оттуда направиться в сторону долины реки Каука, посетить провинции Флорида и Прадера – зоны особого влияния и интереса ФАРК, потом попасть в партизанскую «столицу» страны – поселок Коринто (т.е. Коринф по-нашему, по-библейски), оттуда заглянуть в окрестности деревушки Калото, где находится одна из общин индейцев наса, заявивших о своем нейтралитете в вооруженном конфликте, и поэтому ставших жертвой всех и каждого из его участников, после этого заехать в Кали и поучаствовать немного в каком-то архиважном христианском конгрессе («в котором будет участвовать множество индейцев и партизан под видом гражданских») и той же кофейной дорогой вернуться в Боготу. Скажите, есть ли кто-то, кто устоял бы перед такой панорамой?

Почему он предложил мне это? «Потому что твой приезд сюда – воля Господня, твоя миссия – увидеть и рассказать миру правду о том, что здесь происходит, а мой долг – помочь тебе в этом. Потому что ты можешь помочь нам приблизить первый день мира в Колумбии».

Мнение Лусианы было следующим – никто мне не покажет партизанские края лучше генерала разведки Генри и при этом он, как никто другой может обеспечить безопасность мероприятия (я подумал о несправедливости того, что у Генри в качестве личной охраны были юные купальщицы, а у меня будет почти пожилой евангелист Генри). Еще Лусиана добавила, что она очень мне советует постараться избежать вселенской христианской тусовки в Кали; мероприятие обещает быть в высшей степени формальным и тоскливым, а обещанные «индейцы и партизаны под видом гражданских» - некоторое преувеличение брата Генри, который просто умирает от желания попасть на этот конгресс и знает, что чисто христианская аргументация на меня не подействует.

Что я знал о евангелистской церкви до поездки в Колумбию? Чуждые чернокожие проповедники пафосно поучающие нас в ночном эфире... Экзальтированные личности в галстуках вопиющие на пустых площадях... Проникновение англосаксонского протестантизма на исконно православные и католические почвы... Бывшие алкоголики и наркоманы, в корне изменившие греховный образ жизни, потому что променяли один вид зависимости на другой... Политически пассивные стада, потому что «любая власть от Бога». Это – все что я видел и знал по жизни в Союзе и в Чили.

Здесь, на второй день в Колумбии я уже прекрасно понимал, что оказался в лапах евангелистов. Но при этом я видел, что эти евангелисты, или как они сами себя называют, христиане, - совершенно другие, не имеющее ничего общего с моими карикатурными стереотипами. И я решил, что коль бес попутал меня с этой поездкой, мне не остается ничего другого, как положиться на волю Божью. 

3. Богота и Ибаге, фрагменты встреч и пейзажей.

Один знакомый Лусианы приглашает нас посетить свой уголок реальности. Он – пастор небольшого «народного храма» одного из самых проблемных районов столицы, известной как Сьюдад-Боливар. Латиноамериканская «трущоба», образ, известный нашим старшим поколениям по «Генералам песчаных карьеров», а самым юным - по фильму «Город солнца», в каждой из стран называется по-разному, в Бразилии это «фавела», в Чили – «побласьон-кальямпа», в Аргентине – «вилья-мисерия», но отражает всегда одну и ту же реальность. Непревзойденную пособность периферийного капитализма превращать в изгои и отбросы «развития» миллионы человеческих существ, ненужных и «нерентабельных» с точки зрения развития «рыночной экономики».



Сьюдад-Боливар, расположенный на холмах юго-западной окраины Боготы это крупнейший из бедных районов страны. По территории он занимает примерно одну четвертую часть города и живет здесь почти миллион человек. Из них около 80% находятся за чертой бедности, из которых 30% в состоянии полной нищеты. Сьюдад-Боливар возник в 40-е годы в результате самозахвата земли крестьянами, бежавшими от войны в столицу. Сегодня, 60 лет спустя, около половины его населения – снова беженцы, число которых в последние годы растет уже почти в геометрической прогрессии. Это столица преступности и насилия. В сутки здесь в среднем совершается 4 убийства, которые никем никогда не расследуются, жертвы и палачи – в основном молодые люди, часто подростки. Присутствующие здесь группы «парамилитарес» являются реальной властью на этой «свободной» от полиции и какого-либо закона территории, по собственному усмотрению вводят и отменяют в различный районах комендантский час, контролируют торговлю наркотиками и оружием и «чистят» зону от «коммунистов» и «партизан». Но затрагивать эти темы вслух вне черты Сьюдада-Боливара – показатель дурного тона.

Зато вся Богота знает, что знаменитая певица Шакира за счет своих гонораров строит здесь, на горе, вторую школу, где смогут бесплатно учиться те, кому в этот раз повезет. Разумеется, если родители не заставят их работать, что чаще всего бывает, но это уже вопросы не к ней. Спасибо сердобольной и политкорректной Шакире.

Для того, чтобы попасть сюда и вернуться, как здесь говорят, «без новостей», необходимо сопровождение местными жителями. Единственный вид транспорта – старенький маленький автобус, наверное, ровесник первых поселений на этих холмах, называемый в Колумбии «бусета», что легко запомнить, потому что это омоним нехорошего слова в Бразилии.



Нам немного не везет, мы попадаем под дождь, наша бусета несколько раз застревает на крутом глиняном подъеме, асфальта здесь нет и не предвидится, отовсюду текут мутные струи, время от времени смывающие дома и их обитателей. Наконец доплываем до нужного поворота, отклеиваем Лусиану от сидения, на котором только что кто-то вез неизвестный нам, но очень качественный химический продукт, и неуклюже по лужам добираемся до «храма».

«Храм» - это дом одного из сопровождающих, где в «гостиной» проходят встречи и духовные мероприятия, а бытовая часть жизни с женой и тремя детьми протекает на остальной половине территории. Этот дом больше похож на подсобное помещение складского типа, он продуваем ветрами и заливаем водой, но на фоне большинства соседских он выглядит заметно «выше среднего уровня»

Поскольку мы совершенно промокли и собираемся замерзнуть, нас угощают «агуа де панела» - («водой из панелы») – самым колумбийским изо всех колумбийских напитков. Панела – это сгущенный путем кипячения сок сахарного тростника, который продается в виде небольших коричневатых брикетов. А «панельная вода» - это кипяток, в котором растворяется кусочек такого брикета, иногда с лимонным соком, и говорят, это одно из лучших народных средств для предупреждения простуд. В нашем случае, по крайней мере, это оказалось вполне эффективно.

Что я здесь делаю? Я – единственный иностранец в жизни этих людей, насильно изгнанных собственными соотечественниками из той Колумбии, которую принято показывать гостям. Этих людей удерживают в человеческом состоянии две вещи – Библия и надежда, что является в этом случае единым целым. Я почти всё время молчу; нет в моем репертуаре тем на христианские сюжеты и я чувствую, что перед неуклюжестью моих слов или чувств, этот мир хрупок, как никакой другой, в нем нет никакой защиты, кроме веры. Эта вера - не бегство, не анестезия от боли, а единственное надежное лекарство, когда все остальные рецепты исчерпаны. Я знаю, насколько все эти люди выше и сильнее меня и сколькому от них следовало бы научиться. Они не дискутируют часами и годами по поводу теорий и целесообразности того или иного пути. Они просто действуют, как будто от этого зависит судьба их детей и человечества, и наверное, это на самом деле так. Они за свой счет издают и распространяют в этом аду христианские бюллетени, и я не сомневаюсь, что первыми апостолами, первыми книгопечатниками и создателями первых марксистских кружков в Европе позапрошлого века, владели те же самые чувства.



В уголке дома к стене приклеен вырезанный в виде сердца листок дешевой цветной бумаги. На нем написано: «Ты прекрасна». Это здесь, где быть не только бедным, не только с момента рождения быть лишенным доступа к медицине и образованию, но и быть женщиной, похоже на тройное проклятие.



Делаю несколько фотографий, на которых дети, дети, дождь, провода, лужи, снова дети, смотрящие из окон, прячущиеся от объектива, Александра, котрой 6 лет, но из-за хронического недоедания кажется, что ей три. Мамы, приносящие дочерям по очереди одни и те же большие сандалии, чтобы они не были босыми хотя бы на фотографии.

Следующая встреча была в противоположном конце Боготы, торговом центре, где нас ждали давно живущий в Колумбии русский, являющийся представителем одной крупной российской фирмы и его колумбийская жена. Если честно, я не особо искал этой встречи, просто мне сказали, что он сказал, чтобы мне сказали, что нам обязательно нужно встретиться. В результате вышел примерно следующий вольный диалог:

- Ну и как она, жизнь в Колумбии?
- Лучше, гораздо лучше, намного лучше, чем раньше. Значительно безопаснее. Есть очень красивые места, пляжи и курорты. Вы куда поедете?

- Ммм... эээ... мммм... Хотелось бы посмотреть разные места... эээ... ммм...
- Как будете путешествовать?

- На автобусах.
- Не советуем. Очень неудобно. Лучше возьмите машину.

- А мы водить не умеем.
- Тогда возьмите машину с шофером. Здесь можно недорого найти...

- А как вообще жизнь в Колумбии?
- Лучше, чем несколько лет назад. Это правительство навело порядок. Похищений стало меньше. Порядку больше... Смотря куда вы хотите поехать...

- Ну например, в Чоко.
- В Чокооооооо?

- В Чоко, а что?
- А что там делать? Ни дорог нормальных, ни хороших отелей... Одни негры... Хотя я конечно не расист.

- А вы были в Чоко?
- Нет. А зачем? Здесь столько красивых мест... А потом куда?

- А потом я хочу в Венесуэлу.
- В Венесуэлу? Там сейчас вообще ужас.

- Ужас? Почему?
- С этим Чавесом... Раньше была нормальная страна, а теперь, как Советский Союз. Если у тебя там есть два или три дома, второй и третий отберут и отдадут бедным. Государство во всё вмешивается. Там все бездельники и не хотят работать. И сервис никакой. Не дождешься, пока обслужат. В общем, как Советский Союз.

Если вы понимаете испанский, поищите в www.youtube.com видеоматериалы, снятые компанией независимых документалистов Contravia. Я не видел ничего лучшего (в смысле честного и беспощадного) на темы колумбийской трагедии, чем их репортажи. Контравиа – это обратное движение поезда по рельсам и в этом случае мужественный и серьезный анализ действительности вопреки и наперекор формируемому послушными власти СМИ «общественному мнению».



Мы встретились с директором «Конравии» Хольманом Моррисом и его братом Пабло у них в офисе в элегантном районе Боготы. Я вез на встречу с ними бутылку любимого чилийского вина, массу вопросов и главное – слова восхищения, которые трудно подобрать.

И самый большой и непроизносимый изо всех этих вопросов: - Ребята, каким чудом вы до сих пор живы?

С первого взгляда – по именам, лицам и манерам очевидно, что Моррисы – выходцы из «белых», элитных слоев колумбийского общества. Говоря о внешней атрибутике в них нет ничего от «народа», понимая под которым, как это принято в Латинской Америке, средние и нижние пласты социальной пирамиды.

Смыслом их жизни, вместе с небольшой группой родственников и друзей, стало разоблачение лжи и несправедливости, прявящих их родиной. Исполнение долга каждого порядочного журналиста... казалось бы, что в этом особенного... К сожалению, думаю, что не только в Колумбии, но и в мире таких журналистов единицы. Огромное большинство или продается или ищет работу не по специальности. Я уверен, что если бы таких журналистов было хотя бы в два раза больше, мир стал бы совершенно другим.

Богота – город достаточно холодный для Колумбии и я часто вижу на улицах мотоциклистов в шерстяных масках. Интересно, привык ли Хольман не замечать их? Говорят, тарифы киллеров в самых «экономных» местах страны начинаются примерно с 25 долларов. На похоронные венки, которые время от времени оставляют в дверях квартиры «партизана» и «врага Колумбии» Хольмана, наверняка потрачено уже намного больше. Несколько раз ему приходилось с семьей выезжать из страны, но он всегда возращался.

Пару лет назад Швейцарское национальное телевидение сняло о нем документальный фильм «Нежелательный свидетель». До августа 2008 года их программы транслировались по одному-единственному колумбийскому телеканалу в самое позднее «нерейтинговое» время. Теперь и это прекратилось. Средний колумбиец не знает об их работе, потому что очень важно, чтобы он никогда о ней не узнал.

В конце беседы мы договаривемся о более подробной встрече когда он будет посвободнее, планируем день и время, но эта встреча не состоится, потому что за два часа до этого колумбийская армия освободит Ингрид Бетанкур с группой заложников и для страны это станет главным событием жаркого лета 2008 года.



Проходя мимо одного кафе в туристической зоне, замечаю в витрине пакетик с жареными муравьями к пиву. Устоять перед такой экзотикой невозможно и хотя я не знаю, сколько пива необходимо мне выпить, чтобы смочь закусить этим деликатесом, не сфотографировать это нельзя. Выбираю за прилавком пакетик с более целыми насекомыми и слыщу за спиной русскую речь: « - А что это он покупает?», и на том же языке отвечаю, что он покупаю моё любимое блюдо из муравьев. До двух женщин туристического вида, собравшихся традиционно, в смысле по-нашему, общнуться, и уже перестроивших свою программу восприятия реальности на непонимание здешних наречий, смысл моих слов не доходит. И одна говорит другой: «- Странно, иногда они говорят что-то очень похожее на русский». Приходится протянуть ей пакетик и повторить по слогам: « - Му-ра-вьи!!!». Потом следует короткая, но интенсивная немая сцена, потом меня пытаются допросить на тему, где я так хорошо выучил русский язык. Потом широким русским жестом скупаются все наличные муравьи и мы празднуем встречу соотечественников вокруг бутылки виски, которую эти сеньоры целый день носили по Боготе и не знали, где бы её...

Это две подруги юности; одна живет в Москве, а другая уже давно – в Штатах и местом встречи была выбрана Колумбия. Лусиана мучительно, но с мужеством, достойным уважения, пытается вписаться в ритм возлияний. Сеньоры уже провели неделю на пляжах Картахены и только что приехали в Боготу за впечатлениями и изумрудами. Колумбия им очень нравится, особенно гостеприимство людей и экзотическая красота женщин. В ответ на вопросы к нам о стране и жизни в оной, пытаемся говорить о войне, землях без людей, людях без земли, о несправедливости, терроре и прочем, чего с пляжей Картахены не видно и о чем с туристами говорить не положено.

Москвичка искренне удивлена, поворот разговора оказывается для нее неожиданным, она задает интересные вопросы. Американка перебивает разговор словами о том, что это не нашего ума дело и везде сейчас трудно. Беседа дальше не клеится. Появляется очередной бездомный и просит денег купить поесть и Лусиана в очередной раз покупает ему что-то наподобие комплексного ужина и он ест все это при нас и за нашим столом. Американка спрашивает, из очень ли богатой семьи моя подруга. Я пытаюсь объяснить ей, что моя подруга не совсем нормальная, что работает она на добровольной работе и без зарплаты, а на совсем небольшие деньги зарабатываемые за счет разных нерегулярных проектов, она живет и подкармливает тех, кто голоден. И что у нее нет ни машины, ни загородного дома, ни собственной квартиры, ни карточки Виза. Американка говорит, что этот здоровый лоб сам должен идти работать и что мы ничего ему не должны. Совершенно очевидно, что ужин за одним столом с бомжом не входил в ее планы. Москвичка ничего не говорит, но прекрасно видно, что внутри ее что-то происходит.

И всё это вовсе не к тому, что американские буржуи все плохие, а загадочная русская душа всегда готова принять на себя всю боль мира. Просто так случилось, и мне очень жаль, что не удалось продолжить разговор с москвичкой, которая может быть впервые испытывала нетуристический интерес к Латинской Америке.



В самом центре Боготы, на площади Боливара, есть огромное здание, от которого веет холодом и тяжестью. Вдоль массивных ступеней разгуливают голуби, в тени массивных порталов задремало несколько уличных собак. На заградительных щитах поверх надписи: «Сенат республики. Служба безопасности» невидимой рукой начертано «М-19 продолжает сопротивление. Мы победим». Это Дворец Правосудия. Он стал известен миру утром 6 ноября 1985 года, когда в группа из 28 партизан Движения М-19 захватила его, взяв в заложники находившихся там членов Верховного суда. Целью акции было привлечь внимание страны и мира к тому, что правительство не выполняет достигнутые год назад договоренности о прекращении огня.



В ответ на это армия предприняла штурм с использованием танков и огнемётов, через 28 часов боя с сопротивлением было покончено. Дворец оказался практически полностью сожжен внутри. По официальной версии в бою погибли все паритизаны, 11 солдат, 43 гражданских, из которых – 11 судей и еще 11 гражданских из персонала дворца «пропали без вести». В результате последующих независимых расследований выяснилось, что большинство гражданских погибли от огня военных, уничтожавших всё, что находилось во дворце, «пропавших без вести» военные вывели живыми из дворца и после зверских пыток они были казнены, а тела 10 из 11 до сих пор не найдены. Спецслужбы через продажную прессу распустили слух, что захват дворца партизанами организовал и финансировал величайший наркоторговец всех времен и народов Пабло Эскобар...



Но история эта началась намного раньше. Партизанское движение М-19 возникло как раекция на фальсификацию результата президентских выборов 1970 года. Это произошло 19 апреля, отсюда и название – Движение 19 апреля – el Movimiento 19 de abril – сокращенно М-19. Это была первая и единственная в истории страны партизанская организация, не марксистско-ленинского или маоистского характера, как другие, а открытая для достаточно разных идей и искавшая свою идейную опору не в СССР, на Кубе или в Китае, а в персонажах и событиях собственной, колумбийской истории. Около 80% ее участников были католиками, и целью ее существования был не приход к власти с целью постоения социализма, а создание в стране реальной демократической системы, где были бы реально представлены все слои населения и соблюдались бы основные человеческие права.

Особое внимание уделялось символическим пропагандистским акциям – самым известным из них стало похищение из музея шпаги главного героя за независимость и единство стран Латинской Америки – Симона Боливара. В руках М-19 эта шпага «возвращалась в бой» за идеалы Освободителя и была возвращена народу Колумбии в 1990 году в день открытия Национальной Конституционной Ассамблеи.

Для разъяснения целей своей борьбы движение время от времени захватывало типографии крупнейших газет и публиковало огромными тиражами свои документы.

В феврале 1976 года партизаны похитили главного профсоюзного босса страны – президента Конфедерации Профсоюзов Колумбии Хосе Ракеля Меркадо. Ему были предъявлены обвинения в предательстве интересов трудящихся страны. В ходе допросов он признал, что работал на американцев и получал от них большие суммы денег. М-19 выпустило брошюру тиражем в 500 тыс экземпляров с представлением доказательств предательства Меркадо. Потом движение организовало широкую дикуссию в рабочей и профсоюзной среде по поводу того, как с ним поступить дальше. Люди писали на стенах «да» или «нет» по поводу казни Меркадо. Я познакомился с человеком, который дружил с тем, кто 19 апреля привел приговор в исполнение. «Это был врач. Меркадо был убит выстрелом в сердце. Почти не было крови.»

Привожу этот случай не потому что никогда не соглашусь со смертной казнью. М-19 были не ангелами и нередко совершали ошибки, которые многие назовут преступлениями. Более того, думаю, что партизанское руководство знало, чем рискует, когда шло на этот шаг. Но если кто-то действительно хочет попытаться разобраться почему, он должен учесть, что все эти десятилетия против рабочего движения Колумбии идет настоящая, безо всяких преувеличений, война, с сотнями погибших активистов каждый год. Хосе Ракель Меркадо был предателем и кто сможет ответить скольких жизней стоило его предательство, и сколько жизней можно было спасти на украденные им у своих товарищей деньги? Поэтому в целом страна поддержала или по крайней мере не осудила этот приговор.

В течение 20 лет своего существования, партизаны из М-19 провели сотни блестящих военных операций против превосходящих сил противника, взяли под контроль сотни населенных пунктов и пользовались большими симпатиями и поддержкой среди населения. Все очевидцы и участники этих событий совпадают в том, что партизаны всегда были очень уважительны по отношению к гражданским и строго соблюдали военную этику - пленные и раненных солдаты и офицеры противника всегда получали медицинскую помощь, достойное обращение и потом их обычно передавали Красному Кресту.

Силой оружия М-19 пыталось навязать различным правительствам мирные переговоры, главным условием которых было установление минимальных основ социальной справедливости и демократии в Колумбии. Это была единственная организация, отваживавшаяся похищать родственников крупнейших наркодельцов с требованием выкупа, который направлялся обычно на удовлетворение нужд самых бедных групп населения.

В апреле 1983 года в самом начале попыток диалога с правительством, происходиших в Панаме, по пути из Колумбию в Панаму а авиакатастрофе гибнет легендарный командир движения Хайме Батеман. Маленький частный самолет, пилотируемый сенатором от Консервативной партии навсегда исчезает в небе над панамской сельвой. Метеорологические условия полета были идеальны. Многмесячные поиски не дали никаких результатов. Только в начале 90-х индейцы принесли в одно из отдаленных селений найденные в сельве полуистлевшие военные ботинки с костями фаланг пальцев и анализ ДНК подвердил, что это останки Батемана. Случайность? Неслучайность?

В 1984 году, впервые в истории вооруженных повстанческих движений Латинской Америки, М-19 начало мирные переговоры с правительством и была достигнута договоренность о прекращении огня. Вся Колумбия была свидетелем того, как усилиями олигархии и армейских кругов этот процесс был сорван. Несколько месяцев несмотря на постоянные военные провокации и убийства наемными киллерами безоружных партизанских командиров, М-19 сохраняло взятые на себя обязательства.

Самая известная страница этой истории – бои под местечком Ярумалес, в долине реки Каука в нескольких километрах от городка Коринто. В горах Ярумалеса находился партизанский лагерь, где пребывал военный руководитель движения и будущий кандидат в президенты страны Карлос Писарро и с ним около 200 человек, в большинстве своем – плохо вооруженная и необстреляная молодежь. Этот лагерь занимал около 1500 м в длину и 400 в ширину. Уже больше полугода действовало соглашение о прекращении огня и делегация партизан в столице вела трудные переговоры об условиях разоружения М-19 и преврашения его в легальную политическую организацию. Внезапно лагерь в Ярумалесе был окружен 4 000 солдат армейского спецназа, и при поддержке вертолетов и тяжелой артиллерии начался штурм. Бои шли круглосуточно и продолжались 26 дней. В конце концов из-за давления различных общественных организаций и независимой прессы армия была вынуждена прекратить огонь и открыть коридор для выхода партизан.

Не знаю, каким образом, и кому это пришло в голову первым, но в эти трагические дни и ночи, гимном защитников Ярумалеса стала песня кубинского барда Сильвио Родригеса, которую можно услышать здесь http://www.youtube.com/watch?v=NcL-dhct7Ks и в которой поется о том, что «Никто не сможет умереть, особенно сейчас...». Привожу эту маленькую частную деталь, потому что когда сегодня я думаю об этой истории и слушаю эту песню, она переворачивает мне душу.

Захват Дворца Правосудия был, несомненно, крупнейшей военной и политической ошибкой М-19. Партизаны расчитывали, что подписавшее с ними ряд соглашений правительство, обязательно пойдет на переговоры и в процессе такой эффектной акции удастся собрать достаточно свидетелей и заставить армейскую верхушку соблюдать договор о прекращении огня. Реальность оказалась совершенно иной. Армейская разведка знала о готовящемся штурме дворца, и облегчила его захват, фактически убрав охрану в день нападения. Дворец Правосудия был превращен в ловушку. Несмотря на то, что высокопоставленные судьи – заложники звонили в находящийся в двух кварталах оттуда президентский дворец, пытаясь связаться с президентом и умоляя о прекращении огня, их никто не услышал. Армейское руководство фактически отстранила президента от возможности принимать решения и превратила штурм Дворца Правосудия в месть М-19 за все военные поражения и унижения последних лет. Во дворце погибли лучшие военные кадры партизан. Пленных был решено не брать. Заодно вызвав побольше жертв среди заложников и не оставив живых свидетелей было очень удобно обвинить в бойне М-19, подорвав его моральный авторитет.

В последующие годы, несмотря на то, что движение сохранило основную политическую и военную структуру, все сильнее ощущался внутренний кризис, вызванный противоречиями между поставленными изначально целями и достигнутым результатом. Единства действовавших в Колумбии различных партизанских групп достичь так и не удалось, потому что несмотря на схожесть декларативной части, методы и цели различных организаций были достаточно разными и каждая считалая себя самодостаточным революционным авангардом.

По словам одного знакомого, прошедшего через М-19 с момента его основания до штурма Ярумалеса и последующих событий: «Все что мы делали – было не для нас, а для народа, так как мы это понимали. Мы чувствовали, что выполняем свой гражданский долг. Но мы видели, что большая часть наших действий не достигает цели, что в этой войне наши пули убивают солдат и полицейских, которые тоже дети народа, который мы обязались защищать. А истинные виновники войны и голода, те, против кого мы подняли оружие, оказываются почти неуязвимы. Они или живут за границей или научились слишком хорошо прикрываться другими. Наша война вызывала репрессии против гражданского населения, которое нас поддерживало и это нередко тоже вызывало у нас чувство вины и противоречия. С каждым годом становилось все более ясно, что эту войну необходимо заканчивать и главный вопрос был в том, на каких условиях мы можем позволить себе это сделать. Нам было необходимо добиться открытия в Колумбии новых демократических пространств участия народа и с народом. Мы всегда стремились стать легальной политической силой, чтобы бороться за наши идеалы мирным путем и весь вооруженный этап был нужен для того, чтобы добиться такой возможности».

В октябре 1989 г в условиях подполья проходит Национальная конференция М-19 и 227 голосами из 230 депутаты принимают решение сложить оружие и стать легальной политической организацией. Правительство берет на себя встречные гарантии по обеспечению безопасности разоружившихся партизан и обязуется утрведить законодательные поправки в пользу расширения демократических свобод и гражданских прав в стране.

На втором повтороном голосовании Национальный конгресс не ратифицирует обещанные правительством реформы, тем не менее М-19 заявляет о готовности выполнить свои обязательсва перед страной и 8 марта 1990 года, на центральной площади деревушки Санто-Доминго в долине реки Каука, в присутствии международных гарантов, сотни партизан складывают оружие и заявляют о создании политического движения Демократический Альянс М-19.



В этом же году должны были состояться президентские выборы и 39-летний командир М-19 Карлос Писарро становится кандидатом в президенты. Он пользуется огромной популярностью в стране и согласно большинству опросов у него наиболее высокий шанс выиграть выборы. 26 апреля, того же 1990 г. в строго охраняемый властями аэропорт Боготы входят вооруженные убийцы, без проблем садятся на рейс в Барранкилью и в полете в упор расстреливают Карлоса Писарро и успешно скрываются от правосудия после посадки. Разумеется, по сегодняшний день.

В стране начинается настоящая охота на разоружившихся участников М-19. Ее возглавляют ультраправые боевики – «парамилитарес» и наркомафия – близкие партнеры руководства вооруженных сил. В течение нескольких лет убиты и «пропадают без вести» около ста наиболее известных и опытных представителей движения.

К чему был этот такой длинный экскурс в историю? К тому, что сейчас мы с Лусианой выезжаем из Боготы в столицу провинции Толима город Ибаге, где живет ее лучший друг, бывший партизан из М-19.

Чтобы войти в здание колумбийского автовокзала, необходимо пройти через детектор металлов и иногда проверку документов. Мы выбираем то, что выезжает скорее – странный гибрид между такси и «бусетой», больше всего напоминающий мне транспорт ритуальных служб.

Дорога оказывается весьма красива и благодаря обилию холмов и открывающихся за ними долин, напоминает мне путь из Сантьяго в Вальпараисо. Правда, с той существенной разницей, что скорость общественного транспорта ограничена здесь в отличие от Чили не 100, а 60 км в час и это заметно увеличивает расстояния. Поскольку колумбийский организм Лусианы порочно зависим от кофе, настолько что если в течение двух часов туда не поступает доза кофе, ее мозг засыпает, болтать оказывается не с кем и смотрю в окно.

«Чилийский» пейзаж начинает постепенно меняться, мы спускаемся и видно все больше экзотической роститльности – вместо сосен и эвкалиптов – бананы, пальмы и другие вторичные субтропические признаки.



Время от времени видны биг-борды с нелюбезными раскрашенными лицами солдат на тропе войны и институционными надписями наподобие: «Да ниспошлет Господь победу нашей славной армии». Это несколько противоречиво, поскольку официально правительство Колумбии не признает наличия в стране вооруженного конфликта. Официально есть только «угроза терроризма», что позволяет получать из союзных Штатов щедрое финансирование проводимых круглосуточно военных операций в войне, которой «нет».

Неожиданно у меня появляется собеседник. Едущий возле меня один примерно 10-летний мальчик угощает меня... нет, не муравьями, а картофельными чипсами, и начинает рассказывать о своей жизни. Поскольку я никогда не был колумбийским ребенком, понятно мне далеко не всё, и поэтому я тоже начинаю дружелюбно мычать, улыбаться, подмигивать и нечленораздельно поддерживать беседу, чтобы ему было непонятно, что мне непонятно.

Интересным и удивительным мне показалось другое – не знаю точно как сейчас в России и Украине, но в Чили детей учат не доверять, бояться и не разговаривать с незнакомыми взрослыми. Я помню, что еще в старые перестроечные времена, в соседней Польше протянуть в электричке попутчику вареное яйцо или бутерброд выглядело чуть ли не символом азиатчины или дурного тона. В Колумбии – стране, где у людей есть, казалось бы, больше чем у кого бы то ни было, опасаться ближнего, отношения часто оказываются куда проще и здоровее, чем в безопасных и «благоразумных» странах.

Толима – это один из 32 департаментов Колумбии, расположенный в долине главной реки страны – Магдалены. Большая часть этих холмистых мест покрыта тропическими лесами, а на возделываемых землях выращивают рис, хлопок, кофе, какао и сахарный тростник. Главный город Толимы – Ибаге, куда мы едем, это музыкальная столица Колумбии; здесь находится лучшая консерватория страны и производятся знаменитые типле. Типле – самый репрезентативный инструмент колумбийского фольклора, он похож на гитару, но меньше ее, и в нем четыре тройных струны, настроенных по интервалам: кварта – большая терция – кварта.

Но если есть что-то в Толиме влекущее не меньше, а может быть даже больше, чем звуки типле – это чудо, именуемое лечона. По мере приближения к Ибаге, это магическое слово повторяется всё чаще в виде надписей на проносящихся мимо придорожных ресторанах. Иногда лечоны оказываются не только надписями, но и самими собой – выставленными напоказ и во искушение проезжему румяными молочными поросятами, с хрустящей - только что из печи – темно-бронзовой шкурой и начинкой из мяса, гороха, риса, перца с луком и массы таинственных толимских пряностей.

В настоящей деревенской кухне лечону подают на банановом листе с тростниковой водкой – агуардьенте, и с наступлением темноты церемония щедро приправляется множеством историй о духах, душах и колдунах, которые в изобилии водятся в этих магических местах.



Что касается колумбийской кухни вообще – думаю, что после никем не превзойденного искусства кулинаров Перу и безумной фантазии вкусов, цветов и запахов Мексики, колумбийский стол вполне заслуживает третьего места в Латинской Америке.



К обеду, одолеваемые свинскими мыслями о лечоне приезжаем в город, созваниваемся со ждущим нас другом Лусианы и договариваемся о встрече на вечер. В предстоящем разговоре меня интересует несколько моментов, но в первую очередь это взгляд бывшего партизана, хорошо и не понаслышке знающего историю своей страны, на ее сегодняшний момент.

Этот человек, - назовем его его собственным бывшим партизанскими именем – Артуро – директор одного из ведущих отделов Общества Красного Креста департамента Толимы. Его работа – спасать жизни, и с опытом его прошлой истории мало кто в Ибаге умеет это делать лучше, чем он. Сегодня воскресенье, но для его работы это не имеет ни малейшего значения.

В остающееся до вечера время встречаемся с одним из подобранных когда-то Лусианой на улице юных хулиганов, от которого отказывалась семья и школа. Сейчас он работает и учится на факультете кинорежиссуры. На своей машине он возит нас по Ибаге и окрестностям, рассказывая свою версию истории своего города. Мы заезжаем в нищие районы, где живут семьи изгнанных со своей земли крестьян.

Пытаюсь фотографировать эту жизнь из машины (выходить опасно), но не могу справиться с чувством неловкости, когда незнакомые мне люди по ту сторону реальности ловят взгляд объектива и чувствуют себя объектом странного фотосафари из машины. Они не знают причин нашего вторжения в их гетто и совершенно беззащитны перед нашим небезразличием, наверняка выглядящим со стороны как обыкновенное туристическое любопытство.

Возвращаемся в центр и пьем кофе на террасе второго этажа одного из длинных колониальных домов, стоящего вдоль центральной пешеходной улице. Сегодня воскресенье и как в любом городе любой страны мира, люди выходят на семейную прогулку. Достаю фотоаппарат и начинаю заниматься воплощением этой навязчивой идеи, которая не отвяжется от меня до конца поездки. Пытаюсь сделать то, что про себя называю «человеческий портрет Колумбии».

Есть в здешних лицах нечто, что заставляет меня вновь и вновь щелкать затвором. Или это просто подогретая тропиками и стимулируемая кофеином игра воображения? В этой стране идет война? Эта страна реальна или это я ее себе такую придумал?





За полчаса до встречи звоним Артуро и его телефон отключен. В течение последующих четырех часов занимаемся тем же и результат тот же. Он знал, что мы приехали из Боготы только для этой встречи и она была согласована заранее. Около 12 ночи начинаем объезжать на такси представительства Красного Креста, которых в городе оказывается несколько. Бдительные коллеги Артуро нас не знают, поэтому никакой информации, кроме той, что его нет на работе, пролучить не удается. Логично... уже почти час ночи.

Ищем отель, где переночевать, а потом какое-нибудь еще открытое заведение, чтобы уже не столь важно что, но съесть. В провинциальных городках Латинской Америки, если это не богемная Аргентина, найти где перекусить в ночь с воскресенья на понедельник, практически невозможно. Но поскольку для нас невозможное возможно мы в конце концов попадаем в квартал терпимости – единственное вечно живое место города – и под понимающие взгляды трудящихся квартала восстанавливаем ослабевший энергетический баланс и вместе с ним – надежду найти Артуро.

И мечты, как известно, всегда сбываются. Когда мы на следующий заканчивали обедать, у нее звонит мобильник. Очень плохо слышно. Артуро приветствует нас из джунглей и говорит, что при благополучном стечении обстоятельств он сможет спуститься с гор и добраться до Ибаге часа через четыре. Обстоятельства складываются так, что еще через шесть часов он звонит опять, чтобы сказать, что уже подъезжает к Ибаге и через полчаса мы можем встретиться у него в офисе.

Оказывается, вчера днем из-за дождей в горах под Ибаге был оползень. В каком-то дальнем горном хуторе рухнул дом крестьян, несколько человек оказались под обломками, и среди них слепая 90-летняя старуха и ее 13-летний внук. Из-за отсутствия коммуникаций, чтобы добраться до места событий необходимо было 6 часов подниматься под проливным дождем тропами сельвы, потом разребать вручную обломки дома, а потом на импровизированных носилках вчетвером тем же путем выносить слепую бабушку и внука с двумя открытыми переломами и поврежденным позвоночником.

Раньше жизнью Артуро было его участие в Движении М-19, которому он отдавался единственным возможным для него способом – до конца. После поражения военного и политического проекта М-19, его жизнью стала работа в Красном Кресте. Для решения обыденных ЧП, связанных в основном с несчастьями в труднодоступных горных районах провинции, партизанский опыт Артуро оказался просто незаменим, и он – один из основных региональных директоров не может не участивовать лично в каждой из спасательных операций. Есть у него одна фраза, на все случаи жизни: «Есть только один способ что-либо делать. Делать это хорошо.» Разумеется, это приносит ему массу неприятностей и проблем в работе. Но я не знаю человека более неспособного совершать сделки с собственной совестью, чем Артуро. Хотя наверное его собственная совесть уже давно не только его, потому что я знаю, что в ней живы его погибшие товарищи из М-19...

Наконец мы встречаемся на входе во двор, ведущий в его офис. Артуро – маленький, очень худой, чем-то похож на горного зверька. Он в униформе колумбийского Красного креста, по пояс в грязи, больше суток он не ел, не спал и не носил сухой одежды. У него лицо счастливого человека, который знает зачем живет. Во дворе его офиса – машина с перечеркнутым автоматом и собака, которая счастлива не меньше, чем хозяин. Мы сидим в маленькой беспорядочной комнате, которя является его кабинетом. Он сигареты курит одну за другой и мы нащупываем темы для начала разговора. Я привез ему чилийский сувенир – книгу вдовы Виктора Хары Джоан с ее автографом для него, потому что знаю что он любит песни Хары. Он не замечает ее или для него это сейчас не важно.



Мне трудно привыкнуть говорить на «вы». Артуро говорит мне, что я могу обращаться к нему, как мне проще, он просто привык говорить «ты» только ближайшим родственникам и нескольким самым близким друзьям. Во многих местах колумбийской провинции это норма.

Эта сумбурная беседа не имеет и не может иметь временных или концептуальных рамок. «– Думать в этой стране – преступление», - говорит Артуро. В ходе разговора он дает несколько практических рекомендаций по поводу моих предстоящих прогулок. Рассказывет о своей работе, которая строится не на гипотетическом «благодаря», на обычном «вопреки». Говорит о неизбежности трагедии соседнего городка Кахамарка, который в ближайшие месяцы или годы обязательно накроет оползень, такой же, как когда-то в Армении, но власти безразличны к предупреждениям специалистов. О том, как во время захвата партизанами из ФАРКа селений Толимы, они привыкли добивать раненых солдат и полицейских (впрочем, точно так же как и армия или парамилитарес раненых партизан) и когда ты, как Красный Крест вывозишь из зоны боя раненых, патрули одних или других тебя останавливают и требуют выдать им истекающих кровью людей, угрожая тебе и твоему персоналу и тогда приходится становиться между дулом автомата и задней дверью «скорой помощи»... О том, что эта война давно потеряла всякий смысл и никто из ее участников даже не делает вида, что соблюдает какой-то минимум военной этики... и что нет для нее более точного определения, чем братоубийство. 

продолжение следует