Шесть лет назад приказала долго жить «новая экономика» — концепция, согласно которой экономический прогресс, основанный на вздутии акций хай-тека, не подчиняется законам экономических циклов. Проще говоря, кризисов более не будет, акции таких компаний, как «Интел» или «Майкрософт», никогда не упадут в цене.

В 2001 году обнаружилось, что «новая экономика» подчинена тому же самому механизму периодических подъемов и спадов, как и экономика обычная. Между тем шесть лет назад масштабного кризиса и значительного снижения объема ВВП избежать удалось. И удалось, как признают все экономические эксперты, за счет двух взаимосвязанных факторов.

Значительную роль в мягком выходе из рецессии сыграл авторитет той организации, которая исполняет в США роль Центрального банка, а именно Федеральной резервной системы (ФРС). Ее многолетнему руководителю Алену Гринспену уже удавалось один раз спасти свою страну от финансового кризиса — именно в 1987 году, сразу после своего назначения, когда рухнула Нью-Йоркская биржа.

Гринспен славился своей способностью вовремя реагировать на приближение финансового коллапса быстрым и аккуратным снижением процентной ставки, что позволяло оживить кредит и предотвратить рост инфляции. Так произошло и в 2001-м — процентная ставка ФРС (так называемая большая ставка) снижалась многократно. Это облегчило получение потребителями дешевых ипотечных кредитов и привело к феноменальному буму в области жилищного строительства.

Критики экономической политики Буша, например финансист Джордж Сорос, тут же стали обличать этот новый подъем как очередной «мыльный пузырь», который лопнет при первом же приближении финансовой нестабильности.

Осенью 2007 года предсказания алармистов начали сбываться — все началось с массового невозврата ипотечных кредитов в американские банки. Вслед за этим ипотечный кризис накрыл с головой Британию — так что ее правительству пришлось прибегнуть к крайней мере — к взятию ответственности за долги разорившегося банка Northern Rock, то есть, как признают эксперты, к фактической национализации банка. Рост финансовой нестабильности в США, как и в предыдущих кризисных ситуациях, был временно приостановлен за счет снижения процентной ставки ФРС, причем в данном случае неожиданно резкой — на 0,5%. Это вызвало беспрецедентное падение обменного курса доллара по отношению к евро. Причем, судя по всему, это снижение будет продолжаться.

Финансовые убытки США весьма значительны. Председатель Федеральной резервной системы Бен Бернанке в августе оценил вероятные потери от кризиса на рынке высокорискованной ипотеки в 50–100 миллиардов долларов. Сейчас основная надежда финансовых ведомств всего мира состоит в том, что за счет своевременных мер ФРС удастся избежать худшего — обвального падения американских ценных бумаг и моментального обесценивания доллара. Что в свою очередь вызовет сокращение импорта в Соединенные Штаты, хаос в экономике стран-экспортеров, кризис всего мирового рынка и, что отнюдь не исключено, возвращение в эпоху протекционизма и мировой закрытости.

Маэстро вновь выходит на сцену

Между тем в разгар всех этих тревожных событий вышла в свет 500-страничная книга бывшего главы ФРС (он ушел в отставку в январе 2006 года) Алана Гринспена «Век турбулентности». Финансовый кризис сослужил книге великолепную службу — она немедленно вошла в список бестселлеров, а ее автор вновь смог заявить о себе как о крупнейшем экономическом гуру. Он признал, что администрация Буша совершила в экономической политике ряд тяжелейших ошибок, в первую очередь в плане ненужного и разорительного для бюджета увеличения государственных расходов. Бывший глава ФРС возложил вину за кризис на руководство Республиканской партии, отошедшей в последние годы от тех принципов бюджетной дисциплины, которым якобы всегда был верен сам Гринспен — ученик и убежденный последователь философа-либертарианца Айн Рэнд. Теперь, в целях подавления растущей инфляции, руководству ФРС придется, считает Гринспен, рано или поздно пойти на увеличение в два раза процентной ставки, что неизбежно затормозит экономический рост, однако позволит восстановить финансовую дисциплину.

Появившись в очередной раз на сцене американской политики, «маэстро», как называют в США этого бывшего саксофониста, ставшего великим финансистом, сделал реприманд всем действующим политикам, добивающимся ныне президентской власти. И нынешние демократы, и нынешние республиканцы, согласно Гринспену, в своих политических программах отходят от идей глобализации, менее полагаются на свободу рынка и вообще подозрительно тяготеют либо к неоправданно большим государственным тратам, либо к восстановлению протекционизма.

Между тем США и другие развитые страны ожидает серьезный кризис, обусловленный в том числе и уходом со сцены поколения бэби-бумеров. Налоговая база начнет сокращаться, причем это сокращение будет усилено явной неадекватностью нынешнего среднего образования в США для мирового рынка, и Америка сможет сохранить остатки прежнего благополучия, полагаясь исключительно на свободную торговлю, обеспечивающую страну дешевым импортом, и либеральную иммиграционную политику. Несложно понять, впрочем, те основания, по которым от такого благополучия готовы отказаться в настоящий момент слишком многие американцы.

Надо сказать, что экономическое наследие Гринспена оценивается сегодня в Америке по-разному. Никто не сомневается в уме и таланте человека, в течение 18 лет выводившего свою страну из различных финансовых передряг. И тем не менее сегодня преобладают, пожалуй, отрицательные оценки — многие не могут простить Гринспену лояльного отношения к Бушу, в особенности к его налоговым сокращениям, которые вкупе с серьезным увеличением расходов привели к триллионному бюджетному дефициту США. Гринспен, некогда (при Клинтоне) довольно смело говоривший об «иррациональном изобилии» американцев, при Буше поддержал программу сокращения налогов, которая, как считает, например, ведущий критик экономической политики нынешней администрации публицист «Нью-Йорк таймс» Пол Кругман, была мотивирована исключительно политическими обязательствами лидера республиканцев перед своей группой поддержки в кругах бизнес-элиты.

Тем не менее более важным для понимания того, что происходит сегодня в мировой экономике, представляется то обстоятельство, что Гринспен со всем своим либертарианством оказался на обочине американской политики. Как точно отмечает политолог Сергей Караганов, западные страны все в большей степени отворачиваются от либеральной политики. Рыночная свобода начинает восприниматься ими в качестве угрозы. Чтобы понять, в чем тут дело, попытаемся разобраться в том странном феномене, который принято именовать словом «глобализация».

О чем молчат экономисты

За всеми рассуждениями о «мировом рынке» и «глобализации» часто отступает на второй план неэкономическая подоплека всех этих явлений. Наивным наблюдателям кажется, что свобода торговли, особенно в нынешнем ее виде, есть нечто такое, что вытекает из самой природы прогресса. Между тем глобализация по-американски представляет собой определенный проект, нацеленный на реализацию в первую очередь не экономических, а политических задач.

Старт этому проекту был дан в 1971 году, когда США в одностороннем порядке вышли из Бреттон-Вудских соглашений, прекратив обмен своей валюты на золото. Уступая лидерство Китаю и СССР в Евразии и Японии в рыночной конкуренции, США сделали отчаянный шаг — они конвертировали свою еще крепкую экономическую мощь в политическую. Отныне доллар сам стал единственным эквивалентом мирового рынка, он единственный был оплотом стабильности мирового рынка. А его опорой стала военная мощь США и Федеральная резервная система, обеспечивающая управление рисками.

Вся мировая капиталистическая экономика теперь была ориентирована на погоню за долларом, чем обеспечивался его высокий спрос. Обрушение этого спроса сразу же превращало в банкротов страны-экспортеры, чья экономика зависела от стабильности долларового курса и в конечном счете — от уверенного положения самих США в мировой системе. Получалось, что весь мир теперь кредитовал США, вкладывая свои деньги в их процветание. А США, разумеется, извлекали глобальную ренту от такого положения вещей, доходы от которой они направляли в том числе и на пропаганду американского образа мысли и жизни для доказательства того, что положение Америки и выстраиваемая ею глобализация как бы соответствует самой природе вещей. Американский гегемонизм стал уникальной самонастраивающейся системой — бороться с ней для каждой из стран означало бы борьбу с самим собой.

Между тем эта глобализация, прекрасным образом работая на Америку как на центр мирового капитализма, весьма плохо работала на Америку как национальное государство. Хлынувший в страну дешевый импорт из Китая и стран Юго-Восточной Азии отнимал рабочие места у простых американцев. Негативный эффект от этого еще более усиливался практикой аутсорсинга рабочих мест американскими компаниями в страны с дешевой рабочей силой. Кроме того, за импорт нужно было чем-то платить, а чем можно было платить стране, чей реальный сектор экономики испытывал значительные трудности в силу вышеописанных факторов?

И вот в 1990-е обнаружилось удивительное средство решить эту последнюю, центральную для всей этой экономико-политической конструкции проблему — спекулятивная финансовая пирамида. Дело даже не в том, что провалилась идея «новой экономики» о ненасыщаемом спросе рынка информационных технологий. Сама по себе ложная, эта идея сегодня часто воспроизводится как пример успешного пиара, принципиально необходимого для функционирования глобальной экономики. Вслед за инфотехнологиями придет какая-то очередная техническая инновация, и весь мир сейчас, за исключением стран-изгоев, вынужден решать фактически одну проблему — как не дать Америке обанкротиться.

Кто придет на смену Америке

Очевидно, что механизм, долгое время работавший на гегемонию Америки, теперь начал давать сбои — США все более ощущают прессинг со стороны Китая и стран Юго-Восточной Азии, своим спросом на доллар, собственно, и обеспечивающих его прочность. Допустим, доллар рухнет, кто поручится, то капиталы не найдут для себя какую-то новую резервную валюту, к примеру, юань? Можно ли себе представить мир, в котором хотя бы какую-то часть глобальных функций взял на себя Китай? Какие ценности тогда немедленно станут доминирующими в этом мире? Кто при такой глобализации, при рыночной свободе с таким исходом будет, к примеру, всерьез рассуждать об универсальной привлекательности идеи демократии? Никто ведь не знает, чего в политическом плане следует ожидать от Китая. А ведь перспектива китайской гегемонии — только один из возможных исходов надвигающегося кризиса — далеко не самый катастрофический.

Хуже — если рынок вообще просядет, то есть все обретет свою реальную стоимость и народы начнут войну друг против друга за перераспределение природных ресурсов. То есть того богатства, которое имеет реальную, а не виртуальную, спекулятивно вздутую стоимость. То, что заимствовалось у народов третьего мира за счет хитроумных механизмов рыночного либерализма, теперь будет просто отбираться силой. Очевидно, что намек на что-то подобное имеется и в книге Гринспена — так, он совершенно неожиданно для американских читателей объявил во всеуслышание о том, что реальной причиной интервенции в Ирак была нефть.

Причем Гринспен говорит об этом даже без осуждения, просто в качестве констатации факта — Хусейн мог нарушить транспортировку нефти по Ормузскому проливу и тем самым обеспечить $120 за баррель, США не могли ему этого позволить. Намек ясен: рыночная глобализация — это карточная игра с краплеными картами, прекращение которой чревато прямым выяснением отношений с шулером, в которой последний пока имеет все шансы одержать безусловную победу. А в этой самой игре можно все-таки надеяться на какой-то, хотя бы и самый скромный, выигрыш.

От того, хватит ли всем игрокам терпения — перед лицом почти неизбежного дефолта — продолжать затянувшуюся игру, зависит слишком многое.