В 1991 году, когда холодная война подходила к концу, единственная африканская страна, никогда не бывшая колонией европейских империалистов, стала лишь бледной тенью той великой Эфиопии, которую строили многие поколения ее монархов. Два десятилетия гражданской войны унесли жизни миллиона человек. В провинциях сепаратисты требовали самоопределения. Экономика лежала в руинах, ожидался очередной катастрофический голод. У мира Эфиопия прочно ассоциировалась с толпами голодающих детей. Внутреннее состояние страны и ее международное положение были таковы, что под вопросом оказалось само ее выживание.

Националистически настроенные историки возводят корни эфиопского государства ко второму тысячелетию до нашей эры. Эфиопская история, одним из основополагающих мифов которой остается сюжет о царе Соломоне и царице Савской, тесно переплетена с историей авраамических религий. Еврейское присутствие на Эфиопском нагорье восходит к временам до разрушения Храма, эфиопские православные верят, что в Аксуме хранится Ковчег Завета, а первая хиджра (переселение мусульман из Мекки от религиозных преследований) была совершена именно в Эфиопию. Мистическое наследие и военная мощь веками служили основами власти для правителей Эфиопии, которые контролировали свою некогда разнородную державу, ведя политику жесткой внутренней ассимиляции и внешней экспансии.

Однако эти устои зашатались, когда взбунтовавшиеся солдаты из провинции вошли в мае 1991 года в Аддис-Абебу и свергли поддерживавшуюся ранее Советским Союзом диктатуру Менгисту Хайле Мариама (Mengistu Haile Mariam). Левое освободительное движение обещало конституцию, которая даст право на самоопределение более чем 90 народам Эфиопии и поможет преодолеть политико-экономическое неравенство, терзавшее страну, однако скептики сомневались к способности бывшей сильнейшей державы Африканского рога к преобразованиям. Когда северо-восточная провинция Эритрея проголосовала в 1993 году за независимость и получила ее, это не только отрезало Эфиопию от моря, но и породило угрозу лавинообразного роста сепаратизма.

Спустя четверть века настроения в Аддис-Абебе сильно изменились. В период с 2001 года по 2013 год эфиопская экономика росла ежегодно в среднем более чем на 7%. Эфиопия оказалась единственной африканской страной, темпы развития которой были сравнимы с темпами развития "восточноазиатских тигров", — причем добилась она этого без углеводородного бума или большого горнодобывающего сектора. Экономическое чудо помогло стране бороться с бедностью, выведя миллионы людей из порочного круга нищеты, бедности и болезней. Ее население, составлявшее в 1980-х годах около 40 миллионов человек, возросло почти до 100 миллионов. Эфиопия сумела к 2015 году снизить детскую смертность до уровня, предусматриваемого Целями развития тысячелетия, и, скорее всего, сумеет сделать то же самое с заболеваемостью СПИДом и малярией. Страна также успешно борется с неустойчивостью доходов и с неграмотностью. Благодаря череде рекордных урожаев ведущей эфиопской зерновой культуры — тефа (злакового, похожего на просо), миллионы крестьян, вероятно, смогут выбраться из исторически державшей их в нищете "ловушки производительности".

Экономический подъем позволил правящему Революционно-демократическому фронту эфиопских народов (РДФЭН) реализовать свои амбициозные проекты в области государственного строительства. Эти проекты резко отличаются от Вашингтонского консенсуса с его выборной демократией и экономическим либерализмом. Эфиопия — один из лучших примеров того, что мы с коллегами называем "нелиберальным африканским государственничеством". РДФЭН сумел установить — после двух десятилетий войны — прочный политический порядок, огражденный от внешних и внутренних угроз. Он создает дееспособные государственные институты и устанавливает контроль над политэкономической сферой. Командные высоты экономики заняты государственными предприятиями или деловыми элитами, тесно связанными с РДФЭН. На последних выборах в парламент РДФЭН и его союзники заняли 545 из 547 парламентских мест. Эта партия, придерживающаяся подчеркнуто государственнических позиций, обладает сравнительно узкой социальной базой, зато отлично организована. Последнее проистекает из десятилетий вооруженной борьбы и из тесного сотрудничества с Коммунистической партией Китая (КПК), с которой у РДФЭН существуют прочные связи и которая консультировала его, когда он в период с 2005 по 2010 год пытался привлечь в свои ряды пять миллионов новых членов. В Африке нет ни одной страны, в которой разговоры о "китайской модели" звучали бы так убедительно, как в Эфиопии под властью РДФЭН.

Укрепив свою власть внутри страны, эфиопское правительство вернулось в прошлом десятилетии — при премьер-министре Мелесе Зенауи (Meles Zenawi), правившем с 1991 года до самой смерти в 2012 году, — к прежним региональным амбициям. Ключевой их элемент — идея Великой Эфиопии, "наконец" выполнившей свое историческое предназначение освободиться от оков бедности и повести за собой всю Африку. С точки зрения покойного премьера, внешняя политика всегда была неразрывно связана с внутренней. С одной стороны, Мелес понимал, что, создавая альянсы и улучшая международную репутацию Эфиопии, он укрепляет эфиопскую экономику и режим РДФЭН. С другой стороны, он верил, что справившаяся с внутренними проблемами Эфиопия сможет избавить Африку от клейма "безнадежного континента".

Ради этого премьер-министр старался установить хорошие отношения с самыми разными партнерами, считая, что нельзя полагаться слишком сильно на ту или иную группу союзников, чтобы не впасть от нее в зависимость. В результате у Мелеса завязалась личная дружба с Тони Блэром (Tony Blair), Биллом Клинтоном, Биллом Гейтсом (Bill Gates) и Джозефом Стиглицем (Joseph Stiglitz). Он также посещал Южную Корею, чтобы изучить южнокорейское экономическое чудо, и обсуждал экономику больших инфраструктурных проектов с Ху Цзиньтао (Hu Jintao). Одновременно он с удовольствием выступал от лица развивающегося мира, представляя Африку на саммитах "Большой двадцатки" и на мероприятиях по глобальному потеплению и осуждая несправедливость устройства глобальной политической экономики и маргинализацию своего континента. При Мелесе Аддис-Абеба, несмотря на связи между РДФЭН и КПК, также стала выполнять для Вашингтона роль регионального "помощника шерифа" в глобальной Войне с терроризмом. Эфиопские дипломаты, генералы и разведчики по-прежнему остаются ключевыми союзниками США на Африканском роге, на Красном море и Аденском заливе. Сейчас, когда многие в Америке сомневаются в старых союзниках из Египта, Кении и Саудовской Аравии, надежность и эффективность эфиопских друзей становятся особенно важны.

Мелес, его преемник Хайлемариам Десалень (Hailemariam Desalegn) и влиятельное политбюро партии видят Великую Эфиопию благодетельным региональным гегемоном и руководствуются принципом: что хорошо для Эфиопии, хорошо для Африканского рога. Аддис-Абеба наращивает свое влияние с опорой на региональные организации, в которых она господствует. В сфере региональной безопасности Эфиопия пытается предотвращать конфронтации (она разместила тысячи миротворцев под эгидой ООН в пограничном районе Абьей между Суданом и Южным Суданом), останавливать конфликты (она выступает посредником на переговорах по прекращению гражданской войны в Южном Судане) и противодействовать терроризму (она постоянно осуществляет военные операции против сомалийской группировки "Аш-Шабаб"). Ее долгосрочная стратегия опирается на региональную интеграцию вокруг энергетической и водяной инфраструктуры. Основная идея заключается в том, чтобы привязать регион к Эфиопии, экспортируя тысячи мегаватт электричества, выработанные ГЭС на Голубом Ниле и эфиопских реках.

Это было бы финансово выгодно как для Эфиопии, так и для ее нуждающихся в энергии соседях. Однако кроме того это изменило бы региональный баланс сил в пользу Аддис-Абебы, ослабив Найроби, Хартум и Каир. Строительство "Великой плотины эфиопского возрождения" (ВПЭВ) — откровенная попытка изменить весь расклад в бассейне Нила с помощью одного большого проекта. Речь идет о самом крупном инфраструктурном проекте в Африке. Уже один объем резервуара ВПЭВ должен позволить изменить гидрополитический статс-кво, десятилетиями дававший Египту непропорциональное влияние в региональной политике. Представления РДФЭН о региональной интеграции предусматривают экономическую взаимозависимость — но преимущественно на эфиопских условиях. Относительные преимущества, которые обеспечат Эфиопии ГЭС, не менее важны, чем абсолютные преимущества, на которые напирает Аддис-Абеба, говоря о "взаимной выгоде".

Возьмем, например, нашумевшее "Нильское соглашение", подписанное в марте 2015 года Египтом, Эфиопией и Суданом. Входящая в его состав "Декларация о принципах" включает в себя зародыш механизма по урегулированию водяных споров и признает, что расположенные выше по течению Нила страны — такие, как Эфиопия, — вправе считать приоритетным производство электроэнергии. Таким образом, правящий в Каире генерал Абдель Фаттах ас-Сиси (Abdel Fattah el-Sisi) фактически признал, что Эфиопия — а не Египет — стала теперь самой влиятельной страной на Ниле. Другими словами, эфиопские идеи о региональной интеграции под гегемонией Эфиопии постепенно воплощаются в реальность. И африканские, и арабские страны (включая Египет) стремительно осознают, что лучше наладить отношения с Аддис-Абебой сейчас, чем тянуть время и оказаться вынужденными сотрудничать с еще более сильной Эфиопией.

Превращение Эфиопии в регионального гегемона, разумеется, не следует считать неизбежным. Экономистов Всемирного банка, послов и работников НКО тревожат недостаточная стабильность эфиопской социальной системы, неискоренимая бедность в сельских районах и недовольство миллионов эфиопов, которым не хватает гражданских свобод. Во внешней политике тоже не все гладко: Эфиопия сдерживает конфликты в Южном Судане и Сомали, но не может их разрешить, так как в регионе исторически укоренилось недоверие к Аддис-Абебе и это мешает ей выступать в качестве нейтрального посредника. Более того, в самой Эфиопии верхушка силовых ведомств как будто зациклилась на том, чтобы сохранить с Эритреей отношения по модели "ни мира, ни войны". При этом эфиопские "ястребы" не могут предложить ничего кроме постоянного сдерживания этой страны, которую они называют "страной-изгоем". Экономика Эфиопии нуждается в эритрейских портах, однако у Аддис-Абебы нет ни надежного плана на случай коллапса соседнего государства (который породит огромный поток беженцев), ни плана по содействию реформам в Эритрее.

Эфиопия прошла большой путь с черных дней четвертьвековой давности. Она, безусловно, возрождается — и во внутренних делах и на международной арене. У эфиопов никогда не было столько причин для оптимизма и уверенности в будущем. Эфиопские планы, согласно которым ресурсы бассейна Нила должны перестать быть предметом своекорыстной конкуренции и поводом для жестоких войн (ведущихся чужими руками) и стать основой для совместной борьбы с бедностью, безработицей и изменением климата, заслуживают всемерной поддержки. При этом руководство Эфиопии понимает, что ему крайне непросто будет убедить соседей в чистоте своих намерений и что сделать это быстро не получится. В регионе, в котором взаимозависимость исторически считается политической проблемой, а не экономической возможностью, эфиопская стратегия естественным образом наталкивается на негативную реакцию. От того, сможет ли страна добиться успеха в этом вопросе, зависит как прочность других ее достижений, так и будущее Африканского рога.

Оригинал публикации: Africas Next Hegemon