Текст лекции, прочитанной Ноамом Хомским (Чомски, Noam Chomsky) в зале Несауалькойотль (Nezahualcóyotl Hall) Национального Автономного Университета Мексики (UNAM), Университетский Городок, Федеральный Район Мехико, 21 сентябя 2009.

Размышляя на тему международных отношений, полезно держать в уме несколько достаточно универсальных и значительных правил. Первое – это максима Фукидида (Thucydides): сильные делают, что хотят, слабые выносят, что вынуждены. Из этого правила имеется также важное следствие: каждое сильное государство содержит специалистов по апологетике, чтобы те доказывали, что все действия сильных благородны и справедливы, а если слабые при этом страдают, то в этом виноваты только они сами. В современных западных странах этих специалистов называют "интеллигенцией", и за редким исключением они выполняют свои задачи со знанием дела и уверенностью в правоте своих утверждений, какими бы нелепыми они не были. Подобная практика прослеживается до самых истоков документированной истории.

Второе правило было сформулировано Адамом Смитом. Хотя он говорил об Англии, могущественнейшем государстве того времени, его замечания носят общий характер. Смит заметил, что "основные архитекторы" английской политики – это "купцы и промышленники", которые извлекают выгоду для своих интересов из политики, какими бы тяжкими последствия этого не были для остальных, как для народа Англии, так и (в большей степени) для тех, кто "испытывает на себе жестокую несправедливость европейцев" в остальном мире. Смит был одним из первых мыслителей, отбросивших повсеместное тогда представление Англии в виде ангела-хранителя, впервые в истории человечества самоотверженно заботящемся о благосостоянии варваров. Примером тому – Джон Стюарт Милл (John Stuart Mill), один из самых порядочных и образованных западных мыслителей, который в одном из своих трудов объяснял, что Англия обязана полностью завоевать Индию исключительно из человеколюбивых соображений. Писал он это в то время, когда англичане совершали свои самые тяжкие преступления в Индии, когда главной целью их завоеваний была монополизация опиума и создание самого амбициозного наркокартеля в истории, чтобы с помощью яда и канонерок выбить из сопротивляющегося Китая разрешение пустить в страну британские мануфактуры.

Рассуждения Милла есть культурная норма, максима Смита – норма истории.

Основные архитекторы современной политики – уже не "купцы и промышленники", а финансовые институты и транснациональные корпорации. Усовершенствованную версию максимы Смита сформулировал политолог и экономист Томас Фергюсон (Thomas Ferguson) в своей "теории политических инвестиций" ("investment theory of politics") утверждая, что выборы – это периоды, когда группы инвесторов объединяют силы, чтобы направить государство в определенном направлении, фактически эти выборы покупая. Как показывают его дальнейшие исследования, эта версия позволяет предсказывать политические изменения в течении весьма длительного времени.

В 2008-ом году, таким образом, было бы вполне логично ожидать, что интересы финансовой индустрии станут главным приоритетом для администрации Обамы: ведь именно они были его крупнейшими спонсорами, предпочтя Обаму Маккейну. Что мы и наблюдаем. Главный бизнес-еженедельник Business Week злорадствует, что страховые компании выиграли бой за здравоохранение, а ответственные за нынешний кризис финансовые институты не просто выходят сухими из воды, но еще и усиливаются, благодаря гигантскому вливанию денег простых граждан, и уже готовят почву для следующего кризиса, как замечают редакторы. Прочие же корпорации извлекли из их успехов полезные для себя уроки и теперь упорно препятствуют любым попыткам регулирования энергетики и охраны природы, хотя вполне отдают себе отчет, что в случае успеха не оставят собственным внукам надежды на пристойное выживание. Разумеется, они делают это не потому, что они злые или невежественные люди. Просто эти решения – требования истеблишмента. Кто не следует им, оказывается не у дел и порой весьма незаурядными способами.

Выборы в США представляют из себя буффонаду под руководством огромной индустрии "связи с общественностью", которая образовалась сто лет назад в самых свободных странах, Англии и США, где общественное сопротивление набрало достаточно сил, чтобы людей уже нельзя было держать в узде силой. Архитекторы политики вскоре осознали необходимость контролировать точки зрения и мнения. Управление выборами – это лишь один из элементов этой задачи. США не являются "управляемой демократией" как Иран, где кандидатов сначала одобряют правящее духовенство. В таком свободном обществе, как США, кандидатов одобряют средоточия частного капитала, а кто победит из прошедших этот фильтр, почти всегда определяется размером вложений в предвыборную кампанию.

Политические руководители прекрасно понимают, что общество часто расходится во мнениях с архитекторами политики, когда речь идет о деле. Поэтому предвыборные кампании избегают деяний в пользу слоганов, цветистых высказываний, личностей и сплетен. Каждый год рекламная индустрия присуждает награды за лучшую маркетинговую кампанию года. В 2008 году ее получил Обама, обошедший компьютеры Apple. Организаторы были в восторге, радостно заявляя о своем величайшем успехе с тех пор, как они начали раскручивать кандидатов как зубную пасту и лекарства от облысения по технике, отработанной еще в неолиберальный период, начиная с Рейгана.

На лекциях по экономике учат, что рынок основан на принципе, что информированные потребители делают рациональный выбор. Тем не менее, любой телезритель знает, что бизнес прикладывает огромные усилия для создания массы неинформированных потребителей, делающих нерациональный выбор. Теми же принципами, которыми подрывают рынки, разрушается и демократия, когда неинформированный избиратель делает иррациональный выбор из узкого набора вариантов, совместимых с интересами двух партий, которые легче всего рассматривать как два конкурирующих крыла единой бизнес-партии. Как в бизнесе, так и в политике архитекторы политики регулярно оказывались враждебны рынкам и демократии, кроме тех случаев, когда это приносило им временную выгоду. Разумеется, это прикрывается благовидными объяснениями, но факты достаточно очевидны.

Из максимы Адама Смита есть ряд поучительных исключений. Один из значимых примеров – политика Вашингтона в отношении Кубы с момента объявления ее независимости 50 лет назад. Общество США необычайно свободно в том смысле, что документы, позволяющие понять мысли и планы архитекторов политики, можно найти сравнительно легко. За несколько месяцев независимости Кубы администрация Эйзенхауэра составила секретные планы по свержению режима и запустила программы террора и экономической войны, лишь усилившиеся при Кеннеди и продолжающиеся в той или иной форме по сей день. С самого начала декларируемой целью было наказать народ Кубы, чтобы он сверг преступный режим. Преступление же его было описано как "успешное неповиновение" политике США, которая была сформулирована в доктрине Монро в 1820-х годах как стремление к доминированию США на всем западном полушарии и недопустимость любого сопротивления снаружи или изнутри.

Хотя единодушная политика в отношении Кубы соответствует максиме Фукидида, она противоречит принципу Адама Смита, предоставляя тем самым возможность понять, как формируются такие решения. Народ Америки десятилетиями требовал нормализации отношений с Кубой. Пренебрежение мнением простого населения в порядке вещей, но интересен тот факт, что и могущественные секторы экономики также выступают за нормализацию: агробизнес, энергетические и фармацевтические корпорации, а также прочие составители политических принципов. Но их интересы в данном случае перекрываются правилом внешней политики, который мало освещен в соответствующей научной литературе – мы можем назвать его "правилом мафии". Крестный отец не может позволить "успешного неповиновения", даже от владельца маленького магазина, не способного заплатить за защиту. Оно слишком опасно и, чтобы остальным не пришло в голову выйти из повиновения, должно быть жестоко подавлено. Успешное неповиновение Хозяину может оказаться "вирусом, распространяющим инфекцию", если цитировать Киссинджера, когда он готовил свержение правительства Альенде. Правило мафии являлось основной доктриной внешней политики США на протяжении всего периода их мирового господства. Еще один пример – политика Соединенных Штатов в отношении Ирана с 1979-го года, но мне не хватит времени, чтобы разобрать ее здесь.

Чтобы решить хотя бы часть задач, поставленных доктриной Монро, потребовалось много времени, но конечная цель всегда оставалась неизменной. Она обрела еще большую важность, когда после Второй мировой войны США стали ведущей мировой державой, вытеснив своих британских соперников. Причины этого были объяснены предельно четко. Например, когда Вашингтон готовил свержение Альенде, Совет национальной безопасности (National Security Council) заметил, что если США не смогут контролировать Латинскую Америку, они окажутся не в состоянии "построить успешный порядок в других частях света": иными словами, эффективно захватить власть над оставшимся миром. "Доверие" к Вашингтону окажется подорванным, по словам Генри Киссинджера. Другие могут повторить "успешное неповиновение", если чилийский "вирус" успеет "распространить инфекцию". Именно поэтому парламентская демократия в Чили должна была исчезнуть, что и произошло первого 11-го сентября, еще в 1973-ом году. Эта дата успешно забыта в истории Запада, хотя ее последствия для Чили и прочих стран были намного страшнее чудовищных преступлений 11-го сентября 2001-го.

Хотя три названных правила – максимы Фукидида и Смита и правило мафии – не объясняют каждое внешнеполитическое решение, они покрывают достаточно широкий спектр, как и вывод о роли в этом интеллигенции. Они, разумеется, не предел совершенства, но хорошее начало для размышлений.

Учитывая описанную историю вопроса, давайте перейдем к "движению к однополярности", столь активно обсуждающемуся учеными и прессой с момента распада 20 лет назад Советского Союза, который превратил США из одной из сверхдержав в единственную в мире. Об истинной сути "холодной" войны можно многое понять из непосредственной реакции Вашингтона на исчезновение его глобального врага, "монолитного и безжалостного заговора" с целью порабощения мира, как его описал Джон Ф. Кеннеди.

Через несколько недель после падения Берлинской стены США вторглись в Панаму с целью похитить оттуда малозначительного бандита, которого доставили во Флориду и осудили за преступления, которые тот совершал, как правило, за деньги ЦРУ. Он перешел из разряда ценных друзей в разряд злобных демонов, предприняв попытку к успешному неповиновению, недостаточно рьяно поддержав террористические войны Рейгана в Никарагуа. Вторжение, согласно местным источникам, стоило жизни нескольким тысячам бедняков Панамы и восстановило власть связанных с США банкиров и наркодельцов. Вряд ли оно было бы чем-то большим, чем заметки на полях истории, если бы оно не выбивалось из ряда в нескольких аспектах. Один из них – потребность в новом предлоге, который быстро нашли: угроза латиноамериканских наркокартелей, жаждущих уничтожить Соединенные Штаты. "Война с наркотиками" была объявлена еще Ричардом Никсоном, но обрела новое значение в контексте движения к однополярности.

Необходимость нового предлога также определила официальную реакцию Вашингтона на падение враждебной сверхдержавы. Несколько месяцев спустя, администрация Буша старшего сформулировала новый курс Вашингтона: если кратко, то все останется, как было, только с новыми предлогами. Нам по-прежнему нужна огромная военная машина, но для новой цели – "технологического развития" стран третьего мира. Мы обязаны поддерживать "оборонно-промышленную базу" – эвфемизм для дотируемой государством индустрии высоких технологий. Мы должны поддерживать силы вторжения на богатом энергоресурсами Ближнем Востоке, где, как оказалось после десятилетий обмана, далеко не все серьезные угрозы нашим интересам возникали по воле Кремля. Все это подавалось без шума, зачастую даже не попадало в новости, но для тех, кто пытается понять, как устроен мир, эти детали весьма познавательны.

Как предлог для вмешательства в чужие дела, "война с наркотиками" была полезной, но недостаточно всеобъемлющей. Был необходим более широкомасштабный предлог, и интеллектуальные элиты споро взялись за дело и его исполнили. Они объявили о начале "нормативной революции", которая дала США право применять по своему усмотрению "гуманитарные интервенции", которые, по определению, совершались исключительно из лучших побуждений. Традиционные жертвы, мягко говоря, не впечатлились. Конференции на высоком уровне глобального Юга резко осудили "так называемое ′право′ на гуманитарные интервенции". Стало необходимым уточнить формулировки, поэтому взамен была придумана концепция "обязанности защищать". Те, кто следит за историей, вряд ли удивятся тому, что западные державы вспоминают о своей "обязанности защищать" весьма избирательно, в полном соответствии с тремя максимами выше. Факты тревожаще очевидны и требуют внушительной гибкости со стороны интеллектуальных классов, но это еще одна история, которую я вынужден сейчас отложить.

Еще один вопрос, вышедший на первый план с началом движения однополярности, – судьба НАТО. Традиционно оправданием НАТО служила защита от агрессии русских, но с падением СССР этот предлог испарился. Те наивные, что верили в официальную доктрину, ожидали, что и НАТО вскоре не станет. Они ошибались, вместо этого НАТО стало быстро расширяться. История как "холодной" войны, так и того, что последовало, весьма показательна, особенно в отношении того, как формируется и осуществляется государственная политика.

Когда рушился Советский Союз, Михаил Горбачев совершил поразительную уступку –позволил объединенной Германии войти в враждебный военный альянс, ведомый глобальной сверхдержавой, хотя именно Германия дважды за столетие чуть не уничтожила Россию. Конечно, это была услуга за услугу. Взамен, администрация Буша обещала Горбачеву, что НАТО не станет расширяться в Восточную Германию и уж ни в коем случае – дальше на восток. Кроме того, они заверили Горбачева, что "НАТО превратится в более политическую организацию". Горбачев также предложил создать безъядерную зону от Арктики до Черного Моря, что стало бы шагом к "мирной зоне", обезопасившей бы Европу как с востока, так и с запада. Но это предложение было без раздумий отклонено.

Вскоре после этого президентское место занял Клинтон, и готовность Вашингтона исполнять обещанное быстро улетучилась. Обещание сделать НАТО политической организацией можно оставить без комментариев. Клинтон расширил его в восточном направлении, а Буш пошел еще дальше. Обама тоже, похоже, не собирается останавливаться. В преддверии первого визита Обамы в Россию, его особый помощник по национальной безопасности и делам Евразии сообщил прессе: "Мы не собираемся давать обещания или идти на уступки русским по поводу расширения НАТО и противоракетного щита". Его слова относились к планам США по строительству противоракетной защиты в Восточной Европе и членства в НАТО соседей России, Украины и Грузии. Западные аналитики единодушно признали оба этих шага серьезными угрозами для российской безопасности, грозящие обострением международных отношений.

Несколько дней назад администрация Обамы объявила о корректировке своих планов по установке противоракетного щита в Восточной Европе, вызвав множество споров и комментариев. Все они, как и раньше, успешно обходили стороной основной вопрос.

Противоракетный щит рекламируется как защита от иранской агрессии. Но это не может быть истинным мотивом. Вероятность ракетной атаки, ядерной или иной со стороны Ирана примерно равна вероятности попадания в Землю астероида, если, конечно, правящее там духовенство еще не устало жить и не желает, чтобы Иран выжгли дотла вместе с ними. Истинная задача американских систем перехвата, если их удастся запустить, – предотвращение встречного удара Ирана в ответ на агрессию США или Израиля – иными словами, уничтожение фактора сдерживания с иранской стороны. Противоракетные системы – оружие нападения, и это понимают все участники. Но этот факт, похоже, и разряда тех, которые лучше не доставать на свет.

Возвращаясь к НАТО, его сфера влияния сегодня даже больше российских границ. Советник по национальной безопасности Обамы, командующий морской пехотой Джеймс Джонс (James Jones), требует расширения НАТО как на юг, так и на восток, чтобы усилить контроль США над энергетическими ресурсами Ближнего Востока. Генерал Джонс также поддерживает идею "оперативной группы НАТО", позволившей бы управляемому США Альянсу "с большей гибкостью применять силу быстро и на дальних дистанциях", чего США усердно пытаются достичь в данный момент в Афганистане. Генеральный секретарь НАТО Яап де Хооп Схеффер сообщил на одной из конференций, что "войска НАТО будут охранять трубопроводы, доставляющие газ и нефть на запад", а также защищать морские пути, по которым идут танкеры и прочие "ключевой объекты инфраструктуры" энергетики. Это решение яснее показывает политику превращения НАТО после окончания "холодной" войны во всемирный интервенционный корпус США, особенно в вопросах контроля над энергоресурсами. Видимо, эта задача включает в себя защиту перспективного трубопровода стоимостью в 7,6 миллиона долларов США, доставляющего газ из Туркменистана в Пакистан и Индию через афганскую провинцию Кандагар, где развернуты канадские войска. Цель этого проекта – "заблокировать конкурирующий трубопровод, доставившего бы газ в Пакистан и Индию из Ирана" и "ослабить присутствие России на центральноазиатском рынке энергоресурсов", как сообщила канадская пресса, реалистично описав природу новой "Большой Игры", где международному интервенционному корпусу США уготована значимая роль.

Уже с момента окончания Второй мировой войны все понимали, что у Западной Европы есть реальная возможность взять курс на независимость, например, к видению Европы де Голля от Атлантического океана до Урала. В этом случае проблема переросла бы из "вируса, распространяющего заразу" в эпидемию, угрожающую обрушить всю систему мирового господства. НАТО было, в частности, задумано как средство от этой серьезной угрозы. Текущее расширение НАТО и его амбициозные планы ведут эти цели еще дальше.

Так же обстоят дела и с движением к однополярности, в полном соответствии с правилами международных отношений. Если точнее, то современная политика точно соответствует видению мира, сформулированному стратегами США во время Второй мировой войны. Еще в 1939 г. они поняли, что, независимо от итогов войны, США получат статус мировой державы вместо Великобритании. Они же составили соответствующие планы по контролю Соединенными Штатами существенной части земного шара. Эта "Большая Сфера" (англ. "Grand Area"), как они ее назвали, должна была состоять из Западного полушария, бывшей Британской Империи, Дальнего Востока и энергоресурсов западной Азии. Внутри этой Большой Сферы США должны были владеть "неоспоримой властью", основывающейся на "военном и экономическом превосходстве", и иметь возможность "пресекать любые попытки к независимости" государств, которые бы могли помешать их глобальным планам. Сначала эти стратеги рассчитывали на победу Германии в Европе, но когда Россия дала отпор Вермахту, размах их планов увеличился, и Большая Сфера должна была включать в себя как можно больше Евразии, а как минимум – Западную Европу, ее экономически важнейшую часть.

Организация мира была продумана тщательно и рационально, и каждому региону была определена его "функция". Юг в целом должен был получить роль поставщика услуг: добыча ресурсов, дешевая рабочая сила, рынки сбыта, возможности для инвестиций, а позднее и прочие услуги вроде экспорта загрязнений и отходов. В тот момент США мало интересовалось Африкой, и она была передана Европе для "разработки", то есть, ее реконструкции после войны. С учетом их истории, отношения между Европой и Африкой могли бы сложиться иначе, но эти возможности никогда не рассматривались. С другой стороны, залежи нефти на Ближнем Востоке рассматривались как "источник стратегической власти огромной значимости", "один из величайших материальных трофеев в мировой истории" и "наиболее стратегически важный регион мира", по словам Эйзенхауэра. Влиятельные стратеги осознавали, что контроль над ближневосточной нефтью даст Соединенным Штатам "устойчивый контроль над миром".

Те, кто интересуется преемственностью истории, могут вспомнить, что стратеги Трумэна повторяли доктрины Джексоновских Демократов (англ. "Jacksonian Democrats") во времена аннексии Техаса и завоевания половины Мексики веком ранее. Эти предтечи ожидали, что их завоевания позволят США фактически монополизировать хлопок, изначальный двигатель индустриальной революции: "Обеспеченная нами монополия бросит все остальные нации к нашим ногам", - объявил президент Тайлер. Этим же путем США могли бы преодолеть британское сдерживание – большое препятствие в то время – и обрести беспрецедентное международное влияние.

Аналогичные размышления определяли политику Вашингтона в отношении нефти. Совет национальной безопасности Эйзенхауэра объяснял, что США обязаны поддерживать агрессивные и жестокие режимы, блокируя демократию и развитие, хотя это и вызывает "кампанию ненависти к нам", как заметил президент Эйзенхауэр – за 50 лет до того, как Джордж У. Буш печально вопросил "Почему они нас ненавидят?", придя в итоге к выводу, что они просто должны ненавидеть нашу свободу.

Что касается Латинской Америки, стратеги послевоенных лет решили, что главной угрозой интересам США являются "радикальные националистические режимы,[которые] получают поддержку народных масс" и стремятся удовлетворить "потребность народов в немедленном повышении уровня жизни" и развитии экономики внутри страны. Подобные стремления противоречат духу "политического и экономического климата, благоприятного для частных инвестиций", с надлежащим выводом прибылей за границу и "охраной нашего сырья". Последующая история региона большей частью вытекает напрямую из этих никем не оспариваемых утверждений.

Мексика – особенный случай, как показывает доклад рабочей группы по разработке стратегий для Латинской Америки (Latin America Strategy Development Workshop) Пентагона в 1990 году, оценивший отношения как "необычайно положительные", проигнорировав подтасованные выборы, жестокость правительства, пытки, скандальное обращение с рабочими и крестьянами и прочие несущественные детали. Члены рабочей группы, тем не менее, все же увидели одну потенциальную проблему: угрозу "возникновения демократии в Мексике", которая по их мнению могла бы "привести к власти правительство, заинтересованное в независимости от США по экономическим и националистическим причинам". Предложенное лекарство состояло из договора между США и Мексикой, который бы "запер" последнюю в условиях неолиберальных реформ восьмидесятых и "связал руки текущему и будущим правительствам" Мексики в отношении экономический политики. Иными словами, поддерживаемое исполнительной властью превосходство воли НАФТА над волей народа.

Когда НАФТА вошла в силу в 1994 г., президент Клинтон одновременно начал операцию "Привратник" (Operation Gatekeeper), милитаризировавшую границу с Мексикой. Объясняя этот шаг, он сказал: "Мы не сдадим свои границы тем, кто пытается злоупотреблять нашей историей милосердия и справедливости". Без комментариев оставил он те милосердие и справедливость, которые воздвигли эти самые границы, а также то, как верховные жрецы неолиберальной глобализации обошли стороной принцип Адама Смита, что "свободное перемещение рабочей силы" – основа свободной экономики.

Время проведения операции "Привратник" вряд ли было случайным. Рациональные аналитики предсказывали, что открытие Мексики для поддерживаемого государством агробизнеса США рано или поздно разрушит местное фермерство, а мексиканских бизнес не сможет соревноваться с огромными субсидированными корпорациями, получившими разрешение беспрепятственно оперировать в Мексике. Одним из вероятных последствий стало бы массовое бегство в Соединенные Штаты мексиканцев, к которым присоединились бы беженцы из Центральной Америки, спасающиеся от рейгановского террора. Милитаризация границы была естественной мерой.

Отношение в США к беженцам из других стран – тех, кого зовут "нелегальными пришельцами" (англ. "illegal aliens") – довольно сложно. Они оказывают ценные услуги в качестве сверх-дешевой и легко эксплуатируемой рабочей силы. В сельскохозяйственной, строительной и прочих индустриях работают, главным образом, они, и они же приносят богатство районам, где проживают. С другой стороны, они обнаруживают традиционные анти-иммигрантские настроения – удивительная, но устойчивая черта общества иммигрантов, славящегося историей постыдного обращения с иммигрантами. Несколько недель назад братьев Кеннеди превозносили как американских героев. А в конце XIX века им бы пришлось ходить мимо бостонских ресторанов с табличками "Собакам и ирландцам вход запрещен". Сегодня азиатские предприниматели привносят новшества в высокотехнологичной индустрии, а сто лет назад расистские анти-азиатские постановления не допустили бы их в страну как угрозу чистоте американского общества.

Но какими бы ни были история и экономические реалии, бедные и работающие люди всегда видели в иммигрантах угрозу их рабочим местам, средствам существования и образу жизни. Нельзя забывать, что озлобленные демонстранты сегодня действительно имеют все поводы для недовольства. Они стали жертвами чрезмерного уклона экономики в сторону финансового сектора и программ неолиберальной глобализации. Последние были разработаны для выноса производства за границу и подстегивания конкуренции рабочих по всему миру с целью понизить зарплаты и пособия, одновременно защищая образованных профессионалов от рыночных сил и обогащая владельцев и менеджеров – см. все то же правило Смита. Со времен Рейгана последствия этого зачастую обнаруживали себя в очень некрасивых формах, которые можно по сей день видеть на первых страницах газет. Обе политические партии соревнуются в рьяности, с которой они объявляют о своей приверженности садистской доктрине отказа "нелегальным пришельцам" в здравоохранении. Их позиция соответствует букве закона, так как Верховный суд постановил, что по закону эти существа не являются "лицами", поэтому им не положены права, даруемые лицам. Практически одновременно этот же суд рассматривает вопрос, должны ли корпорации получить возможность покупать голосования в открытую, а не только косвенными способами – вопрос запутанный с точки зрения Конституции, так как суды постановили, что в отличие от недокументированных иммигрантов, корпорации – лица перед законом, имеющие даже больше прав, чем лица из плоти и крови, включая права, даруемые неудачно названными "соглашениями о свободной торговле" (англ. "free trade agreements"). Эти откровенные совпадения ни у кого не вызывают комментариев. Закон – действительно неспешное и величественное деяние.

Спектр планирования узок, но в нем есть место для небольших вариаций. Администрация Буша II зашла очень далеко по пути агрессивного милитаризма и надменного презрения даже к своим союзникам. Даже мейнстрим-медиа осудили ее за это. Второй срок Буша был более умеренным. Некоторые из наиболее радикальных фигур были изгнаны – Рамсфелд, Вулфовиц, Дуглас Фейт (Douglas J. Feith) и другие. Чейни выгнать не удалось, ибо он и был администрацией Буша. Политика начала приходить в норму. Когда Обама занял свой новый пост, Кондолиза Райс предсказывала, что он продолжит политику второго срока Буша. Что, собственно, и произошло, разве что стиль риторики изменился и, кажется, очаровал подавляющую часть мира, но лишь потому, что мир вздохнул с облегчением с уходом Буша.

Одно из основных отличий между Бушем и Обамой было отлично сформулировано старшим советником администрации Кеннеди на пике Карибского кризиса. Стратеги Кеннеди принимали решения, которые угрожали буквально стереть Великобританию с лица земли, но самим британцам об этом не сообщали. В этот момент упомянутый советник описал "особые отношения" с Великобританией: Великобритания, по его словам, – "наш подчиненный, хотя модное слово здесь – „партнер“". Разумеется, британцы предпочитают модное слово. Буш и его пособники обращались к миру как к "своим подчиненным". Например, объявляя о вторжении в Ирак, они сообщили ООН, что они могут либо следовать приказам США, либо оставаться "не у дел". Столь бесстыдное высокомерие не могло не нажить им врагов. Обама использует другой подход. Вежливо приветствуя мировых лидеров и другие народы как "партнеров", он на деле продолжает обращаться с ними как с "подчиненными". Главы других государств очевидно предпочитают такое отношение к себе, да и публика иногда позволяет себя им заворожить. Но мудрее было бы рассматривать деяния, а не риторику и приятное поведение. Деяния зачастую показывают совсем иную картину, как и в этом случае.

Текущее мироустройство остается однополярным в одном отношении – военном. США тратит на вооружение почти столько же, сколько все остальные страны мира, вместе взятые, и потому далеко впереди остальных в технологии разрушения. Они же находятся в уникальном положении, обладая сотнями военных баз по всему миру и оккупируя две страны в ключевом нефтедобывающем регионе. Здесь же США возводят огромные посольства, каждое из которых представляет из себя город-в-городе, давая четкое представление о планах на будущее. По прогнозам, стоимость мега-посольства в Багдаде возрастет с 1,5 миллиардов долларов в этом году до 1,8 ежегодно впоследствии. Стоимость его аналогов в Пакистане и Афганистане неизвестна, как и дальнейшая судьба огромных военных баз, построенных США в Ираке.

Строительство военных баз по всему миру теперь достигло и Латинской Америки. США неоднократно изгоняли из Южной Америки – наиболее свежим примером является база Манта в Эквадоре, но они уже договорились использовать семь новых баз в Колумбии. Также Соединенные Штаты предположительно продолжат эксплуатацию базы Палмерола в Гондурасе, которая играла центральную роль в террористических войнах Рейгана. Четвертый флот США, распущенный в 1950 г., был повторно развернут в 2008-м сразу после вторжения Колумбии в Эквадор. В зону его ответственности входят Карибское море, Центральная и Южная Америка и окружающие их воды. ВМС определяет задачи флота как "разнообразные", "включающие в себя противодействие нелегальной торговли, коллективная безопасность на театре военных действий (англ. „Theater Security Cooperation“), взаимодействие с другими вооруженными силами и двухсторонние и многонациональные учения". Повторное разворачивание Четвертого флота по понятным причинам вызвало протест со стороны правительств Бразилии, Венесуэлы и других стран.

Опасения южноамериканцев вызвал и опубликованный в апреле 2009 года Командованием воздушных перевозок ВВС США (US Air Mobility Command) документ, который предполагает использование базы Паланкеро (Palanquero) в Колумбии в качестве "участка коллективной безопасности", с которого бы "осуществлялись операции по переброске войск". Доклад замечает, что из Паланкеро "военный транспортный самолет C-17 может достичь любой точки на половине континента без дозаправки". Это могло бы стать частью "глобальной транзитной стратегии", которая "поможет достичь целей регионального вмешательства и способствует переброске войск в Африку". В заключение документ сообщает, что в настоящий момент "стратегии размещения [базы] в Паланкеро должно быть достаточно для обеспечения доставки войск по всей Южной Америке", но продолжает рассмотрение возможностей расширения системы путем строительства новых баз в Африке. Все они должны стать частью системы для слежения, контроля и интервенции по всему миру.

Эти планы представляют собой часть более общей политики по милитаризации Латинской Америки. Количество обучаемых латиноамериканских офицеров резко увеличилось за последнее десятилетие, намного превзойдя уровень "холодной" войны. Полицию тренируют по аналогии с легкой пехотой. Их задачей является борьба с "молодежными бандами" и "радикальным популизмом" – последний термин должен быть слишком хорошо знаком латиноамериканцам.

Предлогом остается и "война с наркотиками", но его сложно рассматривать всерьез, даже если согласиться со странным допущением, что у США есть право вести такую "войну" в чужих странах. Причины этому хорошо известны и были еще раз сформулированы в прошлом феврале Латиноамериканской Комиссией по Наркотикам и Демократии (Latin American Commission on Drugs and Democracy), возглавляемой бывшими латиноамериканскими президентами Кардозу, Седильо и Гавирией. Их доклад заключил, что война с наркотиками полностью проиграна, и призвал к решительной смене политики, прочь от силовых методов внутри страны и за рубежом к намного более дешевым и эффективным мерам.

Исследования правительства США и других организаций показали, что самым экономными способами для контролирования использования наркотиков были бы предотвращение, лечение и образование. Они также показали, что наименее эффективный и наиболее дорогостоящий метод – это военные действия. Тот факт, что наименее эффективные и наиболее дорогостоящие методы постоянно избираются в обход более пригодных для борьбы с наркотиками, недвусмысленно дает понять, что истинные цели "войны с наркотиками" отличаются от декларируемых. Чтобы узнать эти истинные цели, мы может применить юридический принцип, что предсказуемые последствия предоставляют доказательства намерений. Ибо последствия отнюдь не скрываются. Все эти программы поддерживают противоповстанческие действия за рубежом и создают "социальную очистку" (исп. "limpieza social") в США, позволяя отправлять огромные количества лишних людей, большей частью чернокожих мужчин, в тюрьмы. Последнее является феноменом неолиберальной политики и привело к самому высокому количеству заключенных на душу населения в мире за 30 лет действия этих программ.

Причины, которые подвигли Никсона на крупномасштабное воскрешение "войны с наркотиками", никогда не были тайными. В начале семидесятых Никсон и правые, как и элита в целом, столкнулись с двумя серьезными проблемами. Первой было растущее сопротивление Вьетнамской войне, которое начинало пересекать ревностно охраняемые границы: некоторые осмеливались напрямую обвинять Вашингтон в преступлениях, а не просто в ошибках, совершенных от избытка добродетели и наивности, как объявляли либеральные комментаторы, подчиняясь неоднократно упоминавшейся максиме Фукидида. Взаимосвязанной проблемой был политический активизм, особенно в среде молодежи, который создавал "избыток демократии", как предвещала либеральная интеллигенция, призывавшая к возвращению к покорности и пассивности, а во времена Никсона – и к жестким мерам.

Война с наркотиками была идеальным лекарством. С участием полных энтузиазма СМИ был создан миф об "армии наркоманов", которые разрушат общество США, когда разбитые войска вернутся домой – в полном соответствии с вероломным планом коммунистов. "Коммунисты [во Вьетнаме] борются с американскими войсками не только оружием, но и наркотиками", - сообщал лидер уважаемых либеральных СМИ Уолтер Кронкайт (Walter Cronkite) в то время, как его коллеги сокрушались, что "худшая трагедия в этой войне" – повальная наркозависимость американских солдат, по словам Стьюарта Элсопа (Stewart Alsop). Прочие журналисты тоже принимали участие со впечатляющим единством. Повальная наркозависимость была не более чем мифом, как доказал историк Джереми Кузмаров (Jeremy Kuzmarov), хотя в армии действительно были очень серьезные проблемы с алкогольной и табачной зависимостью. Но свои двойственные задачи миф выполнил превосходно. США стали жертвой вьетнамцев, а не виновником преступлений против них, и священный образ "города на холме" (англ. "city on the hill" или "City upon a Hill") был сохранен в целости.

Кроме того было заложено основание для кампании "закона и порядка" в стране для наказания тех, кто выходил за пределы подчинения силе и доктрине. Был достигнут существенный успех. Не вызывая ни критики, ни комментариев, президент Картер мог объяснять, что мы ничем не обязаны вьетнамцам, потому что "разрушение было взаимным". Для Рейгана война велась во имя "благородных целей", а первый президент Буш смог пройти еще дальше и без видимого сопротивления заявить вьетнамцам, что мы никогда не сможем простить их преступления против нас, но из милосердия мы разрешим им присоединиться к миру, которым мы правим, если они покажут свою добрую волю, решив последний оставшийся среди благородных целей этический вопрос: посвятят себя поиску останков сбитых во время бомбардировки Вьетнама американских пилотов.

Но хотя успехи был значительны, главные цели так и не были достигнуты. Активизм не только продолжился, но и расширился, значительно цивилизуя общество в целом.

Хотя мир однополярен в военном плане, он уже давно перестал быть таковым в экономическом отношении. Начиная с ранних семидесятых, мир становился экономически "триполярным" со сравнимыми центрами в Северной Америке, Европе и северовосточной Азии. В настоящий момент глобальная экономика еще более диверсифицирована, особенно благодаря быстрому росту азиатских экономик вопреки правилам неолиберального "вашингтонского консенсуса".

Латинская Америка также начинает освобождаться от ига. Усилия США по ее милитаризации – это реакция на эти изменения, особенно в Южной Америке, которая впервые после колонизации европейцами начинает рассматривать фундаментальные проблемы континента. Начинается движение к интеграции стран, которые ранее были ориентированы строго на Запад, а не на соседей, а также к диверсификации экономических и прочих международных отношений. Еще более значимы усилия по внутренней интеграции. Наконец, появляются серьезные усилия для решения патологии латиноамериканского общества, где узкий круг богатых правит морем бедноты, свободный от каких либо обязательств кроме собственного обогащения, по контрасту с восточной Азией, например. Один из показателей – отток капитала. В Латинской Америке он приближается к сокрушительному долгу. В Восточной Азии его всегда жестко контролировали. В Южной Корее, например, в период ее быстрого роста экспорт капитала мог караться смертной казнью.

Эти изменения в Латинской Америке, иногда ведомые впечатляющими массовыми народными движениями, очень значительны. Неудивительно, что они вызывают резкую реакцию со стороны традиционных элит при поддержке сверхдержавы полушария. Преодолеть барьеры трудно, но возможно, и результаты могут серьезно изменить ход истории Латинской Америки и дать немалый импульс за ее пределами.

Оригинал текста: The Unipolar Moment and the Obama Era.

Перевод специально для сайта "Война и Мир". Перевод авторизован Roam Agency по электронной почте.