Либералы, мягко говоря, не совсем довольны информационным обществом. На их глазах рождается нечто, принципиально отличное от "демократии", которая была присуща эпохе Модерна. И это недовольство распространяется на Интернет, являющийся визитной карточкой нового, постиндустриального мира

Читая разного рода светочей прогрессивной общественности, можно нередко встретить опасения в связи с тем, что Интернет активно используется разного род экстремистами. Иногда попадаются просто образцы передовой мысли: "Интернет — рассадник вражды и ненависти" (В. Тишков). Либералы, мягко говоря, не совсем довольны информационным обществом. На их глазах рождается нечто, принципиально отличное от "демократии", которая была присуща эпохе Модерна. И это недовольство, естественным образом, распространяется на Интернет, который воистину является визитной карточкой нового, постиндустриального мира.

Либеральных критиков очень тревожит тот факт, что в Сети Интернета функционирует огромное количество сообществ. Так, В. Г. Вайнтштейн, стоящий на либеральных позициях, замечает следующее: "… Реальный опыт социального развития свидетельствует… о том, что совершенствование информационных технологий может наряду с гомогенизацией современного общества порождать и тенденции его дальнейшей социальной фрагментации… На смену фрагментации, обусловленной географической разобщенностью и разрушением традиционных форм социальных контактов, приходит новая фрагментация, связанная с разобщенностью ячеек Сети и с кристаллизацией в ней весьма ригидных и узких сообществ людей, объединенных друг с другом близостью частных интересов, но в той же степени "отграниченных" от других сообществ, сплачиваемых иными интересами… Сегодняшняя интернетизация ведет не столько к образованию некоего единого "общественного пространства", сколько к плюрализации этого пространства, оборачивающегося его поляризацией и фрагментацией".

Вполне логичный "упрек". Либералы всегда ориентировались на большие и, по возможности, однородные социальные пространства, имеющие минимум внутренних перегородок, а в идеале их и вовсе лишенные. Индивидуумы в таком пространстве похожи друг на друга, они имеют один эталон социального поведения, которое сводится к буржуазности. Отличие между этими индивидуумами только количественное, оно выражается в количестве накопленных капиталов. (Коммунизм, бросивший в свое время вызов либерализму, на самом деле довел его до абсурда. Коммунисты пришли к выводу о необходимости стирания всех граней и различий, что предусматривает и полный демонтаж собственности, причем не только частной).

Понятно, что разрушение гомогенности социального пространства посредством Интернета встречается в штыки всеми дальновидными либералами. По сути, Интернет возрождает ту самую "цветущую сложность", о которой столь много писал К.Н. Леонтьев. Он способствует возникновению многообразного пространства, заполненного разными общинами, которые довольно сильно отличаются друг от друга. Это, опять-таки, очень сильно напоминает многообразное Средневековье с его богатой общинной жизнью.

Причем многообразие Интернет-сообществ часто способствует изживанию серой и пресной "политкорректности", которая столь свойственна современной торгашеско-потребительской демократии. "…Проблема не сводится лишь к социальной фрагментизации обществ,- пишет тот же самый Вайнштейн,- помимо этого возникает и опасность "групповой поляризации". Сам процесс обсуждения индивидуумом того или иного вопроса общественной жизни лишь со своими единомышленниками формирует у него более радикальное (по сравнению с изначальным) мнение по обсуждаемому вопросу. Результатом общения лишь с единомышленниками становится укрепление человека в своих взглядах, причем в наиболее крайних их формах".

В высшей степени любопытно, что Вайнштейн, вместе с некоторыми западными исследователями, замечает традиционалистскую сущность многих протестных Интернет-движений, который, казалось бы, имеют сугубо модернистский (точнее даже постмодернистский) характер. Вот любопытное рассуждение о хакерах:

"…В определенной среде, в том числе и в среде либерально настроенной западной интеллигенции, наблюдается известная идеализация этого движения… Некоторые авторы справедливо подчеркивают, что действия хактивистов отражают не просто неуважение к демократическим формам политической борьбы; они носят непосредственно антидемократический характер. Попытка коллектива "Электрохиппи" разрушить серверы ВТО, — отмечает в частности британский эксперт А. Доэрти, — была, по сути, прямой попыткой цензурирования веб-сайта и содержащейся на нем информации. Конечно, пишет этот автор, многое в деятельности ВТО заслуживает порицания, но "цензурирование ее веб-сайта лишь помещает хактивистов в ту же категорию, что и представителей сил консерватизма".

Дело, конечно, не в хакерах. Интернет – это некий полигон, на котором сегодня отрабатываются совершенно новые социальные технологии. Завтра и "реальное" общество превратиться в "цветущую сложность" многообразных и небольших, по размеру, сообществ – микрокорпораций, "временных" партий, региональных общин и т. д. Они будут достаточно замкнуты, воспроизводя, в известном плане, замкнутость средневековых общин. Но, конечно же, полной замкнутости не возникнет. Все-таки информационное общество предоставляет достаточное количество коммуникативных возможностей.

Однако это вовсе не означает, что фрагментаризация социального пространства есть нечто совсем уж безопасное. Всегда будет сохраняться опасность того, что Сеть разорвется, и мелкие сообщества рассыплются как горох по комнате. Это угроза того же порядка, как и виртуализация реальности. И в том, и в другом случае речь идет о движении в небытие, о потери некоего формообразующего стержня.

Многие футурологи, ратующие за скорейшее продвижение к информационному обществу, этой угрозы не видят. Так, Э. Тофлер, похоже, обеспокоен только судьбой меньшинств. Он резко разводит в стороны меньшинство и большинство, забывая о том, что малые сообщества все-таки являются частью больших сообществ. И, в конечном итоге, все замыкается на сверх-сообществе – национально-государственном коллективе. Сетевое многообразие не только не "отменяет" этот коллектив, но, напротив, призвано сделать его более устойчивым.

Дело в том, что нация, которая имеет мало внутренних социальных различий, начинает сомневаться в необходимости существования и различий внешних. Народ, живущий однообразно, переносит свои представления на весь мир. В результате он перестает следить за сохранением своей самобытности, делаясь полностью открытым для внешних влияний. Такие влияния осуществляются, в основном, посредством этнических миграций. Более самобытные и архаичные, но менее развитые экономически народы, в лице своих многочисленных представителей, устремляются в страны, населенные богатыми нациями, живущими в условиях буржуазного однообразия. Происходит смешение, в ходе которого жизнь вовсе не обогащается. Сильные и яркие стороны народов, участвующих в смешении, блекнут, минимизируются. В результате возникает "серая раса", чье "многообразие" подобно многообразию погасших окурков в пепельнице.

К такому печальному итогу приводит культ государства-нации, максимально освобожденного от внутренних (этнических и социальных) различий. Но и абсолютизация суверенитета меньшинств, предполагающая их освобождение от общности государства, может привести точно к такому же итогу. Излишне обособившиеся мелкие сообщества рано или поздно потребуют коммуникации. И эту коммуникацию могут уже осуществить не национальные государства, но транснациональные структуры. Они объединят атомизированное социальное пространство посредством установления предельно абстрактного нового мирового порядка, а, точнее, беспорядка. Сам Тофлер предсказывал возникновение мирового правительства в лице так называемого "Всемирного совета глобальных корпораций".

Таким образом, вольница меньшинств выгодна только транснациональным корпорациям (ТНК). Они могут попробовать устранить с ее помощью национальные государства с тем, чтобы затем установить свою псевдогосударственную тиранию. А потом ТНК легко покончат с самостийностью мелких сообществ, встроив их в свою глобальную диктатуру. Поэтому сегодня именно сильное государство выступает в качестве надежнейшей гарантии свободного развития малых социальных групп и сообществ.

Неограниченная вольница Сети может обернуться страшной тиранией. Да, адепты максимального снятия ограничений пророчат нам Золотой век свободы. Однако хорошо известно, чем оканчиваются такие вот "золотые века". И здесь нелишним было бы разобрать логику некоторых из этих адептов. Так, если следовать за публицистом А. Давыдовым, то сетевая свобода обусловлена… тотальной зависимостью человека от электроники.

Вот что он пишет: "Когда у человека не останется никаких секретов в личной жизни, когда каждый его поступок выдает предательская электроника, когда ничего нельзя скрыть… вот тогда только и можно облегченно рассмеяться, простить все себе и окружающим и стать полностью свободным… Абсолютно прозрачное общество, состоящее из несовершенных людей с их животными желаниями, может существовать только в условиях невероятной толерантности и тотального гуманизма, если не сказать тотального всепрощения… Остается лишь некий минимум уголовных запретов, сдерживающих общество о хаоса… Но зато это будет самое гибкое, самое динамичное общество из когда-либо существовавших".

Можно только подивиться "наивности" автора (если только здесь можно говорить о наивности). Абсолютная открытость человека перед электроникой только возбудит власть и деньги имущих, подтолкнет их к установлению тотальной диктатуры. Иначе и быть не может, когда "все действия и предметы стремятся подчиниться сетевой логике, в силу чего для изолированных систем в сетевой экономике просто не места".

Сетевой анархизм открывает путь ТНК. Однако он еще способен и в максимальной степени развоплотить, виртуализировать человеческую природу. В данном плане любопытно обратиться к тем мыслям, которые высказал в своей "Ruтопии" Вадим Штепа. По сути, Штепа выдвигает проект некоей сетевой утопии (причем не боится использовать само слово "утопия"), который враждебен всем формам централизации. Его проект предполагает отмирание, и даже запрещение, государственности.

Более того, Штепа уверенно предсказывает и, судя по всему, одобряет полную и окончательную виртуализацию человека, которая должна завершиться его цифровым развоплощением: "Даже клонирование оказывается "вчерашним днем" на фоне свободного перемещения личности между реальным и виртуальным мирами. Американские лаборатории ныне близятся к созданию компьютерных моделей, внешне нисколько не отличающихся от человеческого существа. Если добавить к этому расшифровку – и последующую "оцифровку" человеческого генома, то речь вполне можно вести о скором появлении некоей принципиально новой формы жизни. Это буквальное воплощение мечты Ницше о "сверхчеловеке". Антиутопическая сторона этого процесса отражена в знаменитой серии фильмов о "терминаторе" — но даже в этом сюжете человекообразный робот играет не только негативную роль. Это стирание грани между реальностью и виртуальностью затрагивает и сами критерии реальности как чего-то ощутимого. Для бурно развивающихся компьютерных технологий уже не представляет проблемы "оцифровка" любого звука и изображения, а в перспективе – вкуса, обоняния и осязания. А лазерные технологии уже вплотную подошли к созданию голограмм, практически не отличимых от "оригиналов" и не зависящих даже от вибрации Земли".

Подобного рода проекты являются ложной альтернативой индустриальному обществу с его демократической диктатурой (или диктатом демократии). Необходимо равновесие двух начал – централизации и децентрализации, виртуальности и реальности.